Град обреченный о чем эта книга

“Бред взбудораженной совести…”

Мы живём в удивительное время, когда рушатся незыблемые, казалось бы, устои и нарождается новое настоящее, ещё вчера казавшееся всем нам фантастическим и невероятным. Политологи, эксперты, футурологи соревнуются в попытках предсказать будущее, поскольку человечество пребывает в полной растерянности — сегодняшний день оказался не совсем, мягко говоря, таким, как мы ожидали.

В этой связи большой интерес представляет анализ одного из романов корифеев отечественной фантастики братьев Стругацких, а именно — “Града обреченного”.

История его создания широко известна, и касаться её я не стану. Гораздо интереснее другое — судя по дневникам, интервью и биографическим исследованиям, ещё в 60-е годы авторы, вовсю творившие в мире советского Полдня, уже задумали Анти-Полдень.

Мир “Града обреченного” — это мир нашего настоящего.

Пророчества, как известно, должны быть либо простыми и понятными всем, либо непонятными никому. Исследователи до сих пор спорят о смысле катренов Мишеля Нострадамуса или над интерпретациями слов Ванги.

“Град обреченный”, без сомнений, роман-пророчество. Роман о том, что произошло, происходит (и ещё произойдет) “с Родиной и с нами”.

Катализатором, подтолкнувшим Стругацких к созданию текста, стала знаменитая картина “Град обреченный”, по которой роман и получил своё название. Автор полотна Николай Рерих писал о своей работе так: “Обреченный, в западнях у змия, стоял обложенный город. А ещё долго никто ничего не знает и не чует беды — люди пили и ели, женились, выходили замуж. И когда пришёл час, забили в набат, а уже никуда не уйти”.

Две книги романа — как две эпохи новейшей истории человечества: уже пережитая и та, что ожидает нас в ближайшем будущем.

Для нас наиболее интересна, конечно же, книга первая, которая тремя своими частями повествует о Городе, об Эксперименте — и… о 90-х годах прошлого века в нашем Отечестве и во всём мире.

Город в романе — типичный пример современного российского поселения. Лавочники, обыватели, бандиты, интеллигенция, занимающаяся всем, чем только можно — и всеобщее бессилие перед фатумом, нависшим над ними и творящим всё, что ему заблагорассудится — от выключения солнца до нашествия павианов.

Персонажи романа оказались в Городе добровольно. Ну, или принудительно-добровольно. Хотя некоторые, как мы знаем, попросту сбежали в Город, как бегут в секту, в сетевой маркетинг или в движение ролевиков и реконструкторов. Эскапизм — характерный признак “эпохи перемен”, жить в которую, как мы знаем, не приведи Господь.

Точно так же, как персонажи романа, и мы выбрали себе будущее, что ныне стало нашим настоящим. Добровольно, принудительно, по желанию или от безвыходности. Референдум “Да, да, нет, да” помните? Добро пожаловать в “Град”.

“Мусорщик”, первая, самая мрачная часть романа — это “мутное время” начала 90-х, период “торжествующей демократии”, времени, когда словосочетание “здравый смысл” казалось абсурдным, настолько кафкианской была реальность за окнами. Достаточно вспомнить пирамиды “МММ” и “Хопер-инвест”, ваучеризацию (“Каждому россиянину по два автомобиля “Волга”!”), кандидатов наук, работающих грузчиками, города, заросшие, точно плесенью, ларьками-палатками, стрельбу на улицах, повальное безденежье и пьяного Ельцина, дирижирующего оркестром в Германии.

“Эксперимент есть эксперимент!”

Братья Стругацкие попали практически в десятку: в “Граде обреченном” судьбами людей тоже правит случай, выбирающий для них профессию вне зависимости от образования и квалификации, в Городе торжествует криминал, власть бессильна что-либо сделать.

Небольшая ремарка: Эксперимент, Наставники, Город — вроде всё это походит на атрибуты мира Полдня. Но — в Полдне за схожими понятиями всегда стояла некая гуманистическая парадигма. В мире ГО поначалу никаких знаков у Эксперимента нет. Ни плюса, ни минуса. Но по мере прочтения становится ясно: путь, выбранный персонажами романа, ведёт не туда, куда бы им хотелось. Или, точнее, он вообще никуда не ведёт. Даже не в тупик — просто “в никуда”.

Вакуум — вот наиболее подходящее слово. Все попытки найти смысл наталкиваются на пустоту, в буквальном и переносном смысле. У горожан есть только жизнь ради жизни. Физиология обывательщины, “общества потребления”, возведённая в энную степень. Проснулся, поел, попил, подержался за прелести пышной дочки лавочницы, вечером встретился с такими же, как ты сам, выпил, поговорил, поспорил — без цели, без смысла. Итог пьяного “толковища” всегда один — похмелье и очередной день, такой же, как все предыдущие.

Социолог Дональд первым осознаёт это — и решает проблему кардинально, разрывая цепи опостылевшего бытия. У него на это хватает смелости. У остальных (до определённого времени) — нет.

Закономерным итогом становится появление павианов, существ, вроде бы похожих на людей, но имеющих совершенно иные представления о том, как надо жить в Городе: “павианы вновь расхаживали, где хотели, и держались, как у себя в джунглях”.

Когда люди перестают быть единым обществом, единым народом, когда каждый думает только о своей шкуре, на их место приходит другое общество, другой народ. И павианы, как мы теперь знаем, далеко не худший вариант.

Сейчас, наблюдая за событиями в Европе и США, наблюдая за кадрами многочисленных стримов, снятых самими участниками протестов, трудно отделаться от мысли, что ты смотришь экранизацию “Града обреченного”. Кажется, что вот-вот мелькнут в толпе Андрей Воронин, Фриц Гейгер или всклокоченный Изя Кацман с восторженными глазами городского сумасшедшего.

По Стругацким, наспех сколоченные отряды самообороны отразить павианью экспансию не в состоянии. Они просто не знают, что делать. Но когда “человек из народа” фермер дядя Юра берётся за пулемет, “самооборонщики” во главе с Фрицем Гейгером в лучших традициях либерального тоталитаризма пытается это дело пресечь. И чудом обходится без кровопролития. На днях весь мир обошли кадры из калифорнийского города Сан-Диего, где десяток наших бывших соотечественников с дробовиками в руках защитили от оголтелых погромщиков-павианов мирных протестующих ресторан “Пушкин”. Их тут же назвали “русской мафией” и сурово осудили.

Вторая часть первой книги — “Следователь” — не менее мрачный период нашей истории, вторая половина 90-х и начало 2000-х годов. Время поисков врага. Самолёты, врезающиеся в нью-йоркские башни-близнецы. Теракты, Дубровка, взрывы домов.

И Красное здание, пожирающее Город изнутри, и попытки героев понять, что оно такое. Очень быстрый, влёт, переход от горних высей “свободы, равенства, братства” к застенкам гестапо, причём в буквальном смысле этого слова. Цель, особенно когда она действительно ЦЕЛЬ, оказывается, оправдывает любые средства. Впрочем, Андрей Воронин понимает — это неправильно, так нельзя. Понимает, и в следующей части романа пытается бороться.

“Редактор” — это время, когда наш мир (и Город) начинают отходить от обморочной мути “времени перемен”. Стругацкие приходят к закономерному выводу: свобода нуждается в управлении. Иначе никак. Однако интеллигентская картина мира тут рассыпается на кусочки, как разбитая мозаика. И к власти в конечном итоге приходит человек другой формации. Фриц Гейгер — энергичный традиционалист, консерватор, фактически враг всего того, что существовало до этого. Вновь попадание в десятку: так случалось и случилось не только в романе. И не только в России.

Гибель Кэнси в финале первой книге ГО — закономерна. Мера ответственности журналиста в условиях усиления государственной власти высока. Непонимание или нежелание признать это ведёт к трагедии (что опять же, к сожалению, было, есть и будет) — и она происходит. Сколько некрологов на таких вот “кэнси” мы читали в последние десять лет? Всех и не вспомнить…

Вторая книга “Града обреченного” резко отличается от первой. Если первая была “пророчеством ближнего прицела”, потому что имела под собой некий понятный базис, то во второй авторы вступают на “terra incognita”, и это уже чистая футурология, “воспоминания о будущем”.

Наставники теперь бессильны. Эксперимент вышел из-под контроля. Знакомо, не правда ли? Более того — в нашем, реальном, мире Эксперимент вышел из-под контроля даже в вотчинах самих Наставников. У них там прямо сейчас — “павианы”, поиски внутреннего и внешнего врагов, всеобщий контроль и попирание базовых ценностей демократии во имя…

Во имя чего? Благоденствия обывателя? Торжества справедливости? “Эксперимент над экспериментаторами!” — вот лозунг второй книги ГО. Только кто теперь его проводит? Не сами ли “подопытные”, уставшие быть кроликами? А может быть (и Стругацкие подталкивают нас к этой мысли), изначально всё так и планировалось? И что Наставники сейчас довольно потирают ладошки, покрытые старческими пигментными пятнами, где-то в чертогах “Хрустального дворца”, и пьют омолаживающие витаминно-ферментные коктейли, похихикивая над глупыми людишками?

Источник

Град обреченный

«Град обрече́нный» — роман братьев Стругацких 1972 г., который был опубликован только в 1989. Представляет собой одно из самых философских и неоднозначных творений мэтров советской фантастики. В книге очень заметно уже нескрываемое авторами разочарование позднесоветской действительностью, что нашло отражение в названии: они позаимствовали его у картины Николая Рериха «Град обрече́нный», по их словам, поразившей их «своей мрачной красотой и ощущением безнадёжности, от неё исходившей» (Б. Стругацкий). Слово Божие гласит, что читать и писать надо с той же орфографическо-фонетической оговоркой, что и у художника, как бы по-церковнославянски.

Сама идея «Града» возникла у писательского дуэта еще в 1967 г., во время работы над «Сказкой о Тройке». Концепция романа несколько раз менялась, как менялось и название: «Новый Апокалипсис», «Мой брат и я» (что свидетельствует о первоначальной автобиографичности задуманного произведения) и, наконец, «Град обрече́нный». Как писал Б. Стругацкий, задачей их произведения было показать, как «под давлением жизненных обстоятельств кардинально меняется мировоззрение молодого человека, как переходит он с позиций твердокаменного фанатика в состояние человека, словно бы повисшего в безвоздушном идеологическом пространстве, без какой-либо опоры под ногами».

Содержание

Сеттинг [ править ]

Вернее, антисеттинг. Проводится Эксперимент. Именно так, с большой буквы. Некто или нечто на сугубо добровольных началах отбирает людей и переправляет… куда-то. Непонятно, то ли это иной мир (или… мир иной?), то ли какое-то иное измерение, то ли вообще искусственно созданная среда в карманной вселенной. В общем, есть некое пространство, очень большое, но ограниченное. И здесь расположен Город, все горожане которого должны регулярно менять профессию, независимо от желания и образования, и примыкающие к нему фермерские земли. Здесь встречаются носители самых различных культур и верований, с разной моралью, взглядами на жизнь и мотивами, которые побудили их дать согласие на участие в Эксперименте. Кто-то разочаровался и бежит от действительности, с которой не смог ужиться на Земле, кто-то прибыл сюда по идейным соображениям (например, как Воронин, который жаждет строить светлое коммунистическое будущее), кто-то — от страха, просто из любопытства или скуки. А кому-то предлагают Эксперимент как альтернативу смерти.

Как бы то ни было, есть несколько принципиальных моментов: во-первых, цели Эксперимента людям, участвующим в нём, абсолютно неизвестны (а по мнению некоторых из них, Эксперимент, если и имел какую-либо цель, давно её утратил и вышел из под контроля); во-вторых, таинственные Они, ведущие Эксперимент, отправляют в одно место людей из разных стран и времён. В описываемом в романе Городе, например, живут люди из XX века, от сталинского СССР и нацистской Германии 1940-х годов до демократичных США и либеральной Швеции 1970-х… Весь этот гремучий коктейль, естественно, пенится и взрывается время от времени, что добавляет проблем в местной, и так сюрреалистичной, действительности; наконец, в-третьих, организаторы Эксперимента периодически меняют правила игры, усложняя или облегчая жизнь подопытным. Иногда целые поселения стираются ими под ноль, вместе с жителями. А иногда сами жители уничтожают себя, когда построенное ими общество достигает потолка своего развития и они осознают, что дальнейшее развитие бессмысленно.

Тропы и штампы [ править ]

Персонажи [ править ]

Главные [ править ]

Второстепенные [ править ]

Третьестепенные и эпизодические [ править ]

Паприкаки, цензор «Городской газеты», главным редактором которой был Андрей.

Сюжет [ править ]

Книга делится на шесть частей, соответственно статусу Андрея.

Мусорщик [ править ]

Читатель знакомится с главными героями и сеттингом. Познакомившись с новенькой Сельмой, Андрей пригласил её на вечеринку, на которую собрал близких приятелей. Этакий момент характеристики.

— У кого гон? — с живейшим интересом осведомился интеллигент, протискавшийся со своими очками в первый ряд. — …Ведь я биолог, и мне до сих пор не удается… Бородач (фермер) снисходительно пояснял, что гон на болотах бывает, брат, у краснух, а краснухи, брат, это вроде крокодилов. Видал крокодилов? Ну вот, только шерстью обросшие. Красной такой шерстью, жесткой. И когда у них гон идет, тут уж, браток, держись подальше. Во-первых, они здоровые, что твои быки, а во-вторых, ничего во время этого дела не замечают — дом не дом, сарай не сарай, все разносят в щепки…

Следователь [ править ]

Эта работа идёт очень туго, а вот у Гейгера успехи куда более заметные (как потом выяснилось, благодаря применению пыток). Но хуже всего, что надо раскрыть загадку Красного Здания, а это сплошная мистика…

Редактор [ править ]

В городе творится чёрт-те что: солнце выключили, в народе брожение, цензоры мешают выпускать газету. И наконец Гейгер совершил переворот…

Господин советник [ править ]

…И сделал Фриц приятеля Андрея советником, сиречь министром. Среди других особ, приближённых к императору — Дольфусы, Сент-Джеймс, Чачуа и внезапно Изя.

Разрыв непрерывности [ править ]

Андрей наконец-то смог удовлетворить жажду познания, отправившись в экспедицию по пустыне — исследовать этот мир. С ним — Изя, который тоже рвётся делать открытия, только гуманитарного характера. Разумеется пришлось преодолевать трудности.

Исход [ править ]

В конце главы Андрей вернулся домой и услышал, как за окном мама зовёт домой Изю Кацмана (только попадает он, по всей видимости, обратно в свой 1951, то есть тому Изе, которого зовут домой, ещё только предстоит побывать в Городе спустя шестнадцать лет).

Источник