Чехов сирена о чем рассказ
4 курс. Лингвостилистический анализ Сирены
кулебяка, щи, борщок;
водочка, запеканочка, шампанское.
Стоит отметить, что большинство существительных (как, впрочем, и прилагательных), относящихся к гастрономии, употреблено с уменьшительно-ласкательными суффиксами:
поросеноЧЕК с хреном,
графинЧИК с водоЧКОЙ,
пароЧКУ перепелоЧЕК жирнЕНЬКих.
Такое словоупотребление подчеркивает особое, благоговейное отношение говорящего к кулинарной теме.
Гастрономическая лексика, разумеется, выделяется в первую очередь при чтении рассказа. Однако встречаются в нем и специальные слова другого характера: из судебной практики, являющейся сферой профессиональной деятельности героев.
Это такие слова и выражения, как
участковый мировой судья,
маленький человечек с бачками около ушей.
В принципе слова «бакены» и «бачки» относятся к одному и тому же объекту: части бороды, растущей от ушей по щекам. Но в рассказе автор неслучайно использует два разных слова для именования одного предмета: «солидное» иноязычное слово бакен подчеркивает солидность председателя, а просторечно-уменьшительное бачки рисует нам образ маленького Жилина.
Обращает на себя внимание употребление существительных не по значению.
Так, фраза
Это тоже подчеркивает состояние голодного аффекта, в котором находится оратор, и которое понемногу распространяется и на других героев.
Прилагательные, выбранные Чеховым для охарактеризования предмета разговора, усиливают действие существительных.
К гастрономической теме относятся такие прилагательные, как
Хотя стоит отметить, что в целом спектр прилагательных беднее спектра существительных.
Вероятно, это сделано автором намеренно, поскольку в разговоре на гастрономическую тему главную смысловую роль несут как раз существительные, именующие блюда и закуски.
Встречаются в тексте и стандартные стилистические приемы употребления прилагательных.
Например, привычное метафорическое применение (настолько банальное, что метафора уже не воспринимается): прилагательное
относящееся не к конкретному больному органу, а ко всему внешнему облику человека.
Встречаются также субстантивированные прилагательные:
которое принимает смысл неявного эпитета и, как бы являясь универсальным эквивалентом всех невысказанных слов, всех возможных прилагательных и причастий, призвано означать собою то слово, которое пожелает принять себе на ум читатель.
Весьма характерно употребление местоимения
для заполнения паузы в речи, возникшей из-за несоответствия скоростей умственной и лексической деятельностей говорящего:
носящего оттенок подобострастности и выспренности, характеризует говорящего как человека с не очень широким умом, но достаточно высоким самомнением.
Дополняет это впечатление употребление просторечных глагольных форм:
В иных случаях сам по себе глагол не несет какое-то экспрессивной нагрузки, но таковая появляется вследствие стилевого несоответствия подлежащего и сказуемого.
Например, встретив в тексте выражение
читатель испытывает ощущение внезапного комизма ситуации, так как подлежащее, обозначающее страну, стилистически чужеродно сказуемому, используемому для характеристики действий одного человека.
В тексте рассказа основную долю (как по объему, так и по художественной выразительности) занимает прямая речь. Поэтому особое значение имеют фразеологизмы, всегда характерные для устной речи.
Встречаются в рассказе обычные, давно возникшие и уже стертые обороты типа
отца родного съел бы.
по всему телу искры
не воспринимаются метафорически, так как являются общеупотребительными.
Выразительно употребление слов не по назначению: это создает особый колорит речи, подчеркивает характер главного героя Жилина.
Так, говоря о прелестях кулебяки, он отмечает что она должна быть
бесстыдная во всей своей наготе,
белая, жирная, сочная… вроде нимфы
(что, позволю сослаться на собственный опыт, целиком соответствует действительности). Соседство слов, привычно употребляемых для характеристики обнаженного женского тела, и названий блюд, создает особую атмосферу, стиль «гастрономического сладострастия».
Внезапно возникающие слова вроде
лишены смысловой нагрузки в данном контексте, и они также подчеркивают комический характер монолога.
Комизм усиливается и привлечением отдельных выспренних оборотов типа
влекомый неведомою силой,
примененного к человеку, спешащему обедать.
Из стилистических средств можно указать также пример гиперболы:
— до привычных в описываемой временнОй среде типических оборотов вроде
Они тоже создают картину, достоверную в своей языковой полноте.
Приложения, найденные Чеховым, просто великолепны.
Они столь точно выражают отношение говорящего к предмету, что нельзя не поразиться виртуозному мастерству автора.
Так, говоря о водке, Жилин ласково аттестует ее
а лук, шипящий на сковородке, у него ни кто иной, как
причем с ласкательным оттенком, особенно острым при употреблении бранного слова.
Существенно влияет на создание единого образа и прием стилизации речи мелкого чиновника.
Речь Жилина изобилует «словоёрсами»:
— характерными для языка определенного социального пласта.
Очень ярко употребление грамматически и стилистически неправильных форм речи.
Так, оборот
едучи домой, надо стараться
вполне понятен, но неграмотен по сути, так как деепричастие «едучи» (само по себе несущее сильную нагрузку своей разговорной формой!) требует подлежащего «я» или «вы», но никак не дополнения в косвенном падеже:
[вам] надо стараться.
Эта неграмотная форма употребления деепричастного оборота очень характерна именно для устной речи, рождающейся в момент произнесения слов и не подвергающейся сквозной проверке стиля.
Для выражения сказуемого Чехов виртуозно применяет то одну, то другую глагольную форму.
Например, для пущей убедительности рассказа о процессе выпивания все той же водки Жилин обращается к чередованию настоящего и будущего времен:
наливаете… выпиваете… вздохнете… потрете… поглядите… поднесете…
Завершает эту великолепную, картину последнее простое предложение, включенное в состав длинного сложного, в котором опущено сказуемое:
тотчас же у вас из желудка по всему телу искры…
ежели желаете знать,
товарищ прокурора, забывший о своем катаре…
с выражением сладости на лице,
— так и в описании действия:
выбежал из комнаты,
швырнул в сторону перо.
Язык персонажей гораздо более ярок по лексическому богатству и насыщен эмоционально-экспрессивным содержанием.
В речи Жилина мы видим конгломерат просторечных и выспренних форм. Особенно комична реплика, когда он, задыхаясь от невысказанности, вставляет в речь слово, совершенно к теме не относящееся:
засыпается кореньями и зеленями: морковкой спаржей, цветной капустой, и всякой тому подобной юриспруденцией.
Читая рассказ, мы видим перед собой этого самого секретаря: в меру ограниченного, но в то же время в меру остроумного, умеющего нарисовать словами богатство своих мыслей, способного заразить собеседников своей любовью к простым жизненным благам.
По мере развертывания действия, основу которого создает прерываемый репликами и ремарками монолог Жилина, который
как поющий соловей, не слышал ничего, кроме собственного голоса,
в тему втягиваются другие персонажи рассказа.
Лексическими средствами, отдельными репликами автор показал, как гастрономический разговор втягивает в свой круг даже тех, кто поначалу оставался равнодушным.
Точный язык, удачно выбранные яркие слова, великолепно сделанная стилизация речи своих не очень далеких героев (заметим в скобках что умение не делать героев столь же умными, сколь умен сам автор, относится к высшим проявлениям литературного таланта!) позволили Чехову воссоздать в реальности атмосферу несерьезной дружеской беседы давно знакомых людей.
Стиль рассказа выдержан настолько хорошо, что еще не дойдя до конца, читатель (уподобившись героям!) спешит на кухню, влекомый необоримым желанием поскорее выпить чего-нибудь крепкого и закусить чем-нибудь вкусным.
Думаю, такое восприятие литературного произведения служит высшим доказательством его мастерской отделки.
1. Виноградов В.В. Проблемы русской стилистики. М., 1981.
2. Кожина М.Н. Стилистика русского языка. М., 1983.
3. Ефимов А.И. Стилистика русского языка. М., 1969.
Сборник очерков «Литературный институт»
ISBN 978-5-532-07384-5
530 стр.
Отзывы на книгу « Сирена »
Да-а-а… Непростой рассказ написал Антон Павлович. Хотя сюжет достаточно прост. После окончания заседания суда его председатель хочет записать своё особое мнение. Другие участники суда ждут, когда же он закончит, чтобы вместе ехать обедать, так как они припозднились, и давно уже пора поесть.
Есть такие произведения, которые не надо читать перед сном. Они своим закрученным сюжетом, динамичным развитием событий сильно возбуждают читателя. В результате не удаётся оторваться от чтения, невозможно заснуть от нервного перенапряжения. Если в книге присутствует гора трупов, обилие расчленёнки, плюс неуловимый и кровожадный маньяк, подобное чтение тоже может сказаться на настроении читающего – нервы начнут пошаливать, кругом угрозы будут мерещиться…
Если после подобных описаний у вас слюна не начинает выделяться… Значит, вы сыты. Но это только десятая часть умопомрачительного рассказа Жилина. А двигало этим чиновником, как мне кажется, желание во что бы то не стало не допустить написание председателем суда, Петром Николаевичем, своего особого мнения. Вот он и начал свои убийственные речи об очень вкусных угощениях, когда у присутствующих сводит желудки от пропущенного вовремя обеда. Все ждут председателя суда, а он не может закончить своё особое мнение, так как тоже отвлекается на сладкий голос секретаря – «Если взять молодую утку, которая только что в первые морозы ледку хватила, да изжарить ее на противне вместе с картошкой, да чтоб картошка была мелко нарезана, да подрумянилась бы, да чтоб утиным жиром пропиталась, да чтоб. »
Фраза – «Во время запеканки хорошо сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми рыбками. Она плавает, а вы ей: «Душенька, иди поцелуй меня!»
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 463
«Сирена» – бесподобный рассказ Чехова о настоящем застолье
После одного из заседаний N-ского мирового съезда судьи собрались в совещательной комнате, чтобы снять свои мундиры, минутку отдохнуть и ехать домой обедать. Председатель съезда, очень видный мужчина с пушистыми бакенами, оставшийся по одному из только что разобранных дел «при особом мнении», сидел за столом и спешил записать свое мнение. Участковый мировой судья Милкин, молодой человек с томным, меланхолическим лицом, слывущий за философа, недовольного средой и ищущего цели жизни, стоял у окна и печально глядел во двор. Другой участковый и один из почетных уже ушли. Оставшийся почетный, обрюзглый, тяжело дышащий толстяк, и товарищ прокурора, молодой немец с катаральным лицом, сидели на диванчике и ждали, когда кончит писать председатель, чтобы ехать вместе обедать. Перед ними стоял секретарь съезда Жилин, маленький человечек с бачками около ушей и с выражением сладости на лице. Медово улыбаясь и глядя на толстяка, он говорил вполголоса:
— Все мы сейчас желаем кушать, потому что утомились и уже четвертый час, но это, душа моя Григорий Саввич, не настоящий аппетит. Настоящий, волчий аппетит, когда, кажется, отца родного съел бы, бывает только после физических движений, например, после охоты с гончими, или когда отмахаешь на обывательских верст сто без передышки.
— Жареные гуси мастера пахнуть, — сказал почетный мировой, тяжело дыша.
— Не говорите, душа моя Григорий Саввич, утка или бекас могут гусю десять очков вперед дать. В гусином букете нет нежности и деликатности. Забористее всего пахнет молодой лук, когда, знаете ли, начинает поджариваться и, понимаете ли, шипит, подлец, на весь дом. Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже должен быть накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Да ее, мамочку, наливаете не в рюмку, а в какой-нибудь допотопный дедовский стаканчик из серебра или в этакий пузатенький с надписью «его же и монаси приемлют», и выпиваете не сразу, а сначала вздохнете, руки потрете, равнодушно на потолок поглядите, потом этак не спеша, поднесете ее, водочку-то, к губам и — тотчас же у вас из желудка по всему телу искры.
Секретарь изобразил на своем сладком лице блаженство.
— Искры. — повторил он, жмурясь. — Как только выпили, сейчас же закусить нужно.
— Послушайте, — сказал председатель, поднимая глаза на секретаря, — говорите потише! Я из-за вас уже второй лист порчу.
— Ах, виноват-с, Петр Николаич! Я буду тихо, — сказал секретарь и продолжал полушёпотом: — Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом. объедение! Но налимья печенка — это трагедия!
— Да, да, да. с луком, знаете ли, с лавровым листом и всякими специями. Откроешь кастрюлю, а из нее пар, грибной дух. даже слеза прошибает иной раз! Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.
— Иван Гурьич! — сказал плачущим голосом председатель. — Из-за вас я третий лист испортил!
— Чёрт его знает, только об еде и думает! — проворчал философ Милкин, делая презрительную гримасу. — Неужели, кроме грибов да кулебяки, нет других интересов в жизни?
— Ну-с, перед кулебякой выпить, — продолжал секретарь вполголоса; он уже так увлекся, что, как поющий соловей, не слышал ничего, кроме собственного голоса. — Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе, чтоб соблазн был. Подмигнешь на нее глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над ней пошевелишь вот этак, от избытка чувств. Станешь ее есть, а с нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком.
Секретарь подкатил глаза и перекосил рот до самого уха. Почетный мировой крякнул и, вероятно, воображая себе кулебяку, пошевелил пальцами.
— Это чёрт знает что. — проворчал участковый, отходя к другому окну.
— Да, великолепная вещь. — вздохнул председатель, отрывая глаза от бумаги, но тотчас же спохватился и простонал: — Побойтесь вы бога! Этак я до вечера не напишу особого мнения! Четвертый лист порчу!
— Не буду, не буду! Виноват-с! — извинился секретарь и продолжал шёпотом: — Как только скушали борщок или суп, сейчас же велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая лучшая — это жареный карась в сметане; только, чтобы он не пах тиной и имел тонкость, нужно продержать его живого в молоке целые сутки.
— Хорошо также стерлядку кольчиком, — сказал почетный мировой, закрывая глаза, но тотчас же, неожиданно для всех, он рванулся с места, сделал зверское лицо и заревел в сторону председателя: — Петр Николаич, скоро ли вы? Не могу я больше ждать! Не могу!
— Ну, так я сам поеду! Чёрт с вами!
Толстяк махнул рукой, схватил шляпу и, не простившись, выбежал из комнаты. Секретарь вздохнул и, нагнувшись к уху товарища прокурора, продолжал вполголоса:
— Хорош также судак или карпий с подливкой из помидоров и грибков. Но рыбой не насытишься, Степан Францыч; это еда несущественная, главное в обеде не рыба, не соусы, а жаркое. Вы какую птицу больше обожаете?
Товарищ прокурора сделал кислое лицо и сказал со вздохом:
— К несчастью, я не могу вам сочувствовать: у меня катар желудка.
— Полноте, сударь! Катар желудка доктора выдумали! Больше от вольнодумства да от гордости бывает эта болезнь. Вы не обращайте внимания. Положим, вам кушать не хочется или тошно, а вы не обращайте внимания и кушайте себе. Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы.
— Да, вероятно, это вкусно, — сказал прокурор, грустно улыбаясь. — Индейку, пожалуй, я ел бы.
— Господи, а утка? Если взять молодую утку, которая только что в первые морозы ледку хватила, да изжарить ее на противне вместе с картошкой, да чтоб картошка была мелко нарезана, да подрумянилась бы, да чтоб утиным жиром пропиталась, да чтоб.
Философ Милкин сделал зверское лицо и, по-видимому, хотел что-то сказать, но вдруг причмокнул губами, вероятно, вообразив жареную утку, и, не сказав ни слова, влекомый неведомою силой, схватил шляпу и выбежал вон.
— Да, пожалуй, я поел бы и утки. — вздохнул товарищ прокурора.
Председатель встал, прошелся и опять сел.
— После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное затмение, — продолжал секретарь. — В это время и телу хорошо и на душе умилительно. Для услаждения можете выкушать рюмочки три запеканочки.
Председатель крякнул и перечеркнул лист.
— Я шестой лист порчу, — сказал он сердито. — Это бессовестно!
— Пишите, пишите, благодетель! — зашептал секретарь. — Я не буду! Я потихоньку. Я вам по совести, Степан Францыч, — продолжал он едва слышным шёпотом, — домашняя самоделковая запеканочка лучше всякого шампанского. После первой же рюмки всю вашу душу охватывает обоняние, этакий мираж, и кажется вам, что вы не в кресле у себя дома, а где-нибудь в Австралии, на каком-нибудь мягчайшем страусе.
— Ах, да поедемте, Петр Николаич! — сказал прокурор, нетерпеливо дрыгнув ногой.
— Да-с, — продолжал секретарь. — Во время запеканки хорошо сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми рыбками. Она плавает, а вы ей: «Душенька, иди поцелуй меня!»
— Петр Николаич! — простонал товарищ прокурора.
— Да-с, — продолжал секретарь. — Покуривши, подбирайте полы халата и айда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком вверх, и берите газетку в руки. Когда глаза слипаются и во всем теле дремота стоит, приятно читать про политику: там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там папа римский наперекор пошел — читаешь, оно и приятно.
Председатель вскочил, швырнул в сторону перо и обеими руками ухватился за шляпу. Товарищ прокурора, забывший о своем катаре и млевший от нетерпения, тоже вскочил.
— Едемте! — крикнул он.
— Петр Николаич, а как же особое мнение? — испугался секретарь. — Когда же вы его, благодетель, напишете? Ведь вам в шесть часов в город ехать!
Председатель махнул рукой и бросился к двери. Товарищ прокурора тоже махнул рукой и, подхватив свой портфель, исчез вместе с председателем. Секретарь вздохнул, укоризненно поглядел им вслед и стал убирать бумаги.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Чехов сирена о чем рассказ
Антон Павлович Чехов
После одного из заседаний N-ского мирового съезда судьи собрались в совещательной комнате, чтобы снять свои мундиры, минутку отдохнуть и ехать домой обедать. Председатель съезда, очень видный мужчина с пушистыми бакенами, оставшийся по одному из только что разобранных дел «при особом мнении», сидел за столом и спешил записать свое мнение. Участковый мировой судья Милкин, молодой человек с томным, меланхолическим лицом, слывущий за философа, недовольного средой и ищущего цели жизни, стоял у окна и печально глядел во двор. Другой участковый и один из почетных уже ушли. Оставшийся почетный, обрюзглый, тяжело дышащий толстяк, и товарищ прокурора, молодой немец с катаральным лицом, сидели на диванчике и ждали, когда кончит писать председатель, чтобы ехать вместе обедать. Перед ними стоял секретарь съезда Жилин, маленький человечек с бачками около ушей и с выражением сладости на лице. Медово улыбаясь и глядя на толстяка, он говорил вполголоса:
— Все мы сейчас желаем кушать, потому что утомились и уже четвертый час, но это, душа моя Григорий Саввич, не настоящий аппетит. Настоящий, волчий аппетит, когда, кажется, отца родного съел бы, бывает только после физических движений, например, после охоты с гончими, или когда отмахаешь на обывательских верст сто без передышки. Тоже много значит и воображение-с. Ежели, положим, вы едете с охоты домой и желаете с аппетитом пообедать, то никогда не нужно думать об умном; умное да ученое всегда аппетит отшибает. Сами изволите знать, философы и ученые насчет еды самые последние люди и хуже их, извините, не едят даже свиньи. Едучи домой, надо стараться, чтобы голова думала только о графинчике да закусочке. Я раз дорогою закрыл глаза и вообразил себе поросеночка с хреном, так со мной от аппетита истерика сделалась. Ну-с, а когда вы въезжаете к себе во двор, то нужно, чтобы в это время из кухни пахло чем-нибудь этаким, знаете ли.
— Жареные гуси мастера пахнуть, — сказал почетный мировой, тяжело дыша.
— Не говорите, душа моя Григорий Саввич, утка или бекас могут гусю десять очков вперед дать. В гусином букете нет нежности и деликатности. Забористее всего пахнет молодой лук, когда, знаете ли, начинает поджариваться и, понимаете ли, шипит, подлец, на весь дом. Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже должен быть накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Да ее, мамочку, наливаете не в рюмку, а в какой-нибудь допотопный дедовский стаканчик из серебра или в этакий пузатенький с надписью «его же и монаси приемлют», и выпиваете не сразу, а сначала вздохнете, руки потрете, равнодушно на потолок поглядите, потом этак не спеша, поднесете ее, водочку-то, к губам и — тотчас же у вас из желудка по всему телу искры.
Секретарь изобразил на своем сладком лице блаженство.
— Искры. — повторил он, жмурясь. — Как только выпили, сейчас же закусить нужно.
— Послушайте, — сказал председатель, поднимая глаза на секретаря, — говорите потише! Я из-за вас уже второй лист порчу.
— Ах, виноват-с, Петр Николаич! Я буду тихо, — сказал секретарь и продолжал полушёпотом: — Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом. объедение! Но налимья печенка — это трагедия!
— Да, да, да. с луком, знаете ли, с лавровым листом и всякими специями. Откроешь кастрюлю, а из нее пар, грибной дух. даже слеза прошибает иной раз! Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.
— Иван Гурьич! — сказал плачущим голосом председатель. — Из-за вас я третий лист испортил!
— Чёрт его знает, только об еде и думает! — проворчал философ Милкин, делая презрительную гримасу. — Неужели, кроме грибов да кулебяки, нет других интересов в жизни?
— Ну-с, перед кулебякой выпить, — продолжал секретарь вполголоса; он уже так увлекся, что, как поющий соловей, не слышал ничего, кроме собственного голоса. — Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе, чтоб соблазн был. Подмигнешь на нее глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над ней пошевелишь вот этак, от избытка чувств. Станешь ее есть, а с нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком.
Секретарь подкатил глаза и перекосил рот до самого уха. Почетный мировой крякнул и, вероятно, воображая себе кулебяку, пошевелил пальцами.
— Это чёрт знает что. — проворчал участковый, отходя к другому окну.
— Да, великолепная вещь. — вздохнул председатель, отрывая глаза от бумаги, но тотчас же спохватился и простонал: — Побойтесь вы бога! Этак я до вечера не напишу особого мнения! Четвертый лист порчу!
— Не буду, не буду! Виноват-с! — извинился секретарь и продолжал шёпотом: — Как только скушали борщок или суп, сейчас же велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая лучшая — это жареный карась в сметане; только, чтобы он не пах тиной и имел тонкость, нужно продержать его живого в молоке целые сутки.
— Хорошо также стерлядку кольчиком, — сказал почетный мировой, закрывая глаза, но тотчас же, неожиданно для всех, он рванулся с места, сделал зверское лицо и заревел в сторону председателя: — Петр Николаич, скоро ли вы? Не могу я больше ждать! Не могу!
— Ну, так я сам поеду! Чёрт с вами!
Толстяк махнул рукой, схватил шляпу и, не простившись, выбежал из комнаты. Секретарь вздохнул и, нагнувшись к уху товарища прокурора, продолжал вполголоса:
— Хорош также судак или карпий с подливкой из помидоров и грибков. Но рыбой не насытишься, Степан Францыч; это еда несущественная, главное в обеде не рыба, не соусы, а жаркое. Вы какую птицу больше обожаете?
Товарищ прокурора сделал кислое лицо и сказал со вздохом:
— К несчастью, я не могу вам сочувствовать: у меня катар желудка.
— Полноте, сударь! Катар желудка доктора выдумали! Больше от вольнодумства да от гордости бывает эта болезнь. Вы не обращайте внимания. Положим, вам кушать не хочется или тошно, а вы не обращайте внимания и кушайте себе. Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы.
— Да, вероятно, это вкусно, — сказал прокурор, грустно улыбаясь. — Индейку, пожалуй, я ел бы.
— Господи, а утка? Если взять молодую утку, которая только что в первые морозы ледку хватила, да изжарить ее на противне вместе с картошкой, да чтоб картошка была мелко нарезана, да подрумянилась бы, да чтоб утиным жиром пропиталась, да чтоб.
Философ Милкин сделал зверское лицо и, по-видимому, хотел что-то сказать, но вдруг причмокнул губами, вероятно, вообразив жареную утку, и, не сказав ни слова, влекомый неведомою силой, схватил шляпу и выбежал вон.