Что более стыдно по мнению сократа
Сократ — цитаты и афоризмы о жизни, пороке, браке и мудрости
Сократ – древнегреческий философ, занимался этикой и эпистемологией. Он был учителем Платона, Евклида и Ксенофонта. Он был первым философом, который ставил во главе человека и его ценности, а не мир природы.
Сократ родился в 469 году до Р.Х. в Афинах. Его мать, Фенарета, была повитухой. Отец, Софроникс, был каменотесом и являлся довольно зажиточным человеком. У философа также был брат, Патрокл, которому досталась большая часть наследия отца. Обучал мальчика Анаксагор из Клазомен, который также дружил с семьей Сократа. Он был великим философом по меркам тех времен.
Философ родился в «нечистый» день, что определило его судьбу и цели еще при рождении. Благодаря законам Древней Греции, Сократ должен был охранять устои общества Афин, а также всего государства. Свои обязанности он исполнял в полной мере, проявлял стойкость и мужество.
Мыслитель обучался у Архелая и Дамона, высших умов того времени. Он набирал свой опыт и развивал способности, осваивая различные убеждения и позиции.
Сократ не любил записывать свои мысли и идеи, поэтому у современников нет его письменных работ. Философ любил лишь устную речь, считая, что она лучше помогает достичь истины. Но несмотря на это, многие его ученики и последователи отражают его труды в своих воспоминаниях.
Древнегреческий мыслитель изучал истинную сущность понятий, четко разделял «добродетелей» и «врагов». Его трактовки об определении зла были довольно противоречивы, что отмечал его ученик Платон. Он характеризовал «зло» как неблагоприятное отношение к другим людям, даже к врагам. Другой же его ученик, Ксенофонт, утверждал, что Сократ придерживался позиции, что «зло» по отношению к врагам не является отражением неблагоприятных действий. По его мнению, Сократ одобрял такие действия во время войн, ведь это было способом защиты.
Позже современники выдвинули предположение, что Сократ разделял понятие «зла» в зависимости от сферы его воздействия. Ксенофонт был полководцем, который воспринимал философию через призму военных действий. Именно поэтому Сократ характеризовал понятие о «зле» как средство защиты от противника. Платон же, в то же время, был мирным жителем, который углублялся в философию и изучал этику. В контексте «зла» внутри мирного общества Сократ высказывался негативно о любых неблагоприятных действиях.
Мыслитель предпочитал выражать свои философские размышления в диалоге, предполагая, что именно таким образом возможно достичь новых идей и истинного понимания действительности. Сократ подталкивал собеседника на правильный ответ, открывая в процессе новые стороны его размышлений. Также он определял понятия индукционным методом.
Философ вел аскетичный образ жизни. Он не обучал различным ремеслам, но учил быть честными и добрыми по отношению к близким, ко всем окружающим. Люди обвиняли его в «совращении молодежи», ведь их все больше интересовал опыт Сократа, а не близкого им старшего поколения.
Сократ был очень мудрым и добродетельным человеком. Все его труды были «изданы» лишь в устной форме, поэтому в наше время современники могут узнать о его жизни лишь из упоминаний учеников. Несмотря на это, философ был очень талантлив и оставил после себя высказывания и афоризмы, отражающие его опыт. Рассмотрим некоторые из них.
7 тысячелетних жизненных истин от Сократа
1. Сколько же есть вещей, без которых можно жить
По словам Ксенофонта, друга Сократа, тот славился не только как непобедимый спорщик, но и как бессребреник. Вёл образ жизни нищего мудреца, отказываясь от дорогих подарков, всегда ходил в старой одежде и босиком. Даже перед смертью он отказался принять в дар роскошный плащ, ответив, что его старый плащ годился для жизни, а значит, вполне сгодится и для смерти.
Однажды, гуляя по рынку Сократ заметил: сколько же есть вещей, без которых я могу жить! Афинские рынки, конечно, были богаты, но что сказал бы философ, попади он в современный торговый центр? Что бы воскликнул он, увидев современный образ жизни, ориентированный на сверхпотребление, когда у каждой вещи, без которой можно жить, есть десятки и даже сотни аналогов?
2. Всякий человек без труда скажет, сколько у него овец
Высказывание звучит так: «Это удивительно, всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, — настолько они не в цене.»
Времена изменились, и овец теперь не держат, во всяком случае, в городах. Тем не менее, каждый знает сколько денег у него в кошельке или на счету, хотя бы округляя до тысяч. А вот сколько же у человека друзей, настоящих, которых он сам безусловно считает друзьями, по-прежнему сходу назвать затруднительно. Приходится копаться в голове, складывать за и против, загибая пальцы. Лёгкость, с которой мы заводили друзей в детстве, присуща и отказу от дружеских связей в зрелом возрасте.
3. Я знаю, что ничего не знаю, но вы не знаете и этого
Однажды дельфийская пифия сказала, что нет человека на свете мудрее, чем Сократ. Философа озадачила столь высокая оценка прорицательницы, но Сократ не мог допустить, что бог врёт, потому что «не пристало ему». Однако истинность прорицания было решено проверить, для этого существовал лишь один способ — сравнить себя с другими людьми.
Снова можно заметить, что с тех пор ничего не изменилось. Ведь и сегодня любой таксист проконсультирует тебя по любому вопросу. Он расскажет, как управлять государством или строить ракеты.
Из эксперимента Сократ делает вывод о том, что человеческая мудрость ничего не стоит, так как не может быть всеобъемлющей, и мудрейший тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего-то по правде не стоит его мудрость. Позже этот вывод трансформировался в известное всем «я знаю, что ничего не знаю».
4. Кто тайну может хранить
«Пчела» — сборник изречений византийского происхождения, изложен в непривычном стиле и есть там такие строки: «Этот, спрошенный, кто тайну может хранить, отвечал: «Тот, кто уголь горячий держать на языке сумеет». «Этот» в данном случае подразумевался Сократ, и ответ его означает, что тайну никто хранить не может.
В общем-то очевидная истина: секрет, рассказанный кому-то, уже не является секретом. Более того, тайна перестаёт быть таковой не во время достижения словами ушей слушающего, а во время произнесения слов устами говорящего. Человек, желающий поделиться секретом, сам его и рассекречивает. Когда он становится достоянием общественности, не стоит винить общественность, лучше задать вопрос себе: «А каких последствий я ожидал?»
5. Надо принимать даже насмешки комиков
Сократ не имел статуса непререкаемого авторитета: это же Древняя Греция, там народ был острым на язык. Например, Аристофан, афинский комедиограф, любил пошутить и даже высмеять Сократа. Тот в свою очередь ответил: надо принимать даже насмешки комиков: если они поделом, то это нас исправит, если нет, то это нас не касается.
Эти слова да нашим законотворцам бы в уши. Вечно ходят в чувствах оскорблённых, только и думают, как бы всё заблокировать и посадить шутников на пару лет за мемчики. В общем, смысл в том, что критику нужно воспринимать адекватно, делая из неё выводы. Это в случае именно критики, а в случае завистливых или просто безумных нападок, лучше просто игнорировать, ведь это не касается реальности.
6. Берегись, друг, если только пашню хочешь возделать
Сократ утверждал, что бездеятельность — сестра свободы. В доказательство он приводил мужество и свободолюбие индийцев и персов, народов, весьма непредприимчивых, и, наоборот, в высшей степени оборотистых фригийцев и лидийцев, привыкших к игу рабства. Такой подход конфликтует с привычным «труд сделал из обезьяны человека», однако не лишён логики.
Как-то увидел Сократ своего ученика, всецело отдающегося пашне, но не прилежного в учёбе. «Берегись, друг, — сказал он, — если только пашню хочешь возделать, а душу пустынной оставишь и необработанной.» Формула проста: бездеятельность — свобода — саморазвитие. Если всецело отдаваться работе, душа и ум остаются невозделанными, и тут уже извечный вопрос: лучше быть с пустыми карманами или с пустой головой? Каждый находит ответ для себя сам. Наверное, здесь подойдёт самое знаменитое изречение Сократа — «ничего сверх меры», то есть нужна золотая середина.
7. Что заботит хороших
Вернёмся к византийской «Пчеле», такая строка: «Этот, спрошенный, что заботит хороших, сказал: «Слава плохих.»
Под «этим спрошенным» снова имелся ввиду Сократ, и как же глубок, а при этом прост и точен ответ. Не вдаваясь в рассуждения о том, что такое «хороший» и «плохой», вычленим главный тезис: хороший человек не может быть безразличен к славе, почитанию плохого человека. Дело совсем не в зависти, а в установлении правды и справедливости. А если по Сократу, то ещё и в знании, ведь, по мнению философа, добро — это знание. Человек, знающий добро, не станет поступать по-злому.
Если в новостной ленте видишь мамкиных циников с абсолютно неуместными шутками, и у тебя возникает желание ответить, это добро рвётся наружу — оно не может игнорировать зло. Если видишь, что какой-то лицемер завоевал авторитет на работе и от этого аж трясёт, это добро трясёт тебя, а не зависть: оно хочет противостоять злу, желает донести до окружающих правду.
Глава 19. Сократ в дни Аполлона: титоговые мысли о индивиде и толпе
Итак, волею судеб приведение в исполнение смертного приговора в отношении Сократа было отсрочено на месяц ввиду того, что в Афинах в момент совершения суда шел праздник бога Аполлона, и специальный государственный афинский корабль со священным посольством (феорией) уже отбыл на остров Делос, где, по преданию, была родина бога Аполлона. По традиции, пошедшей еще с эпохи Тесея, казнить в это время было ритуально запрещено. Таким образом, бог Аполлон словно подарил мыслителю, когда–то родившемуся также в посвященный ему месяц, дополнительные недели жизни. Подарил словно для того, чтобы тот окончательно обобщил все то, о чем говорил всю жизнь.
Так что же видели близкие люди Сократа в последний месяц жизни философа? Как мы уже узнали, принципиально ничего нового: Сократ продолжал творить, осмысливать, философствовать, делиться познанным со своими друзьями, щедро платившим сторожу афинской тюрьмы за возможность с утра до вечера быть вместе с тем, с кем они были уже много лет подряд. И все–таки нечто новое появилось… Анализ платоновских «Критона» и «Федона» показывает, что факт произошедшего суда и приближение кончины заставили Сократа:
— во–первых, еще раз уточнить свои представления об отношениях большинства и меньшинства, индивида и общества (причем, эти уточнения человека, которому больше нечего терять, теперь предстают перед нами в обостренно–жесткой форме, несвойственной Сократу более раннего периода);
— во–вторых, доработать собственные представления о бессмертии души, циклах ее перерождения, загробной жизни и посмертном воздаянии.
Поскольку цель данной работы заключается в том, чтобы, по возможности абстрагируясь от морально–этической, гносеологической и теологической стороны учений Сократа, попытаться выяснить истинную суть того социального конфликта между философом и афинским демократическим социумом, что, по нашему мнению, и привел к осуждению и фактическому самоубийству Сократа, мы оставим за рамками нашего рассмотрения второй момент в мыслительной деятельности Сократа и попытаемся проанализировать именно то, что имеет прямое отношение к нашей цели: итоговые сократовские представления об отношениях большинства и меньшинства, индивида и общества, демократии и критично настроенного интеллектуала.
Сократ в ответ на призыв Критона, быть, как все, и бежать, отвечает: «Но для чего же нам заботиться о мнении большинства? Люди со смыслом, которых скорее стоит принимать в расчет, будут думать, что это случилось так, как это случилось» [2]. Критон на это справедливо замечает (имея в виду недавно произошедшее осуждение Сократа именно большинством судей): «Но ты ведь уже видишь, Сократ, что необходимо также заботиться и о мнении большинства. Ведь теперь–то совершенно ясно, что большинство способно причинять зло не только какое–нибудь маленькое, но и величайшее тем, кто перед ним оклеветан» [3].
На что Сократ отвечает следующим пассажем: «О если бы, Критон, большинство было бы способно делать величайшее зло с тем, чтобы быть способным и на величайшее добро! Хорошо бы это было! А то ведь оно (большинство. — прим. автора) не способно ни на то, ни на другое: оно не может сделать человека ни разумным, ни неразумным, а делает, что попало» [4].
Далее Сократ спрашивает Критона: «Значит, хорошие мнения нужно уважать, а дурные не нужно? И если хорошие мнения — это мнения людей разумных, а дурные — неразумных, тогда правомерен вопрос: Тому, кто занимается гимнастикой, следует обращать свое внимание на мнение, похвалу и порицание всякого или только одного, а именно врача или учителя гимнастики. И не приведут ли советы невежд к тому, что прекрасное тело, созданное тренировками и диетами, испортится?» [5].
Критон соглашается с тем, что слушаться нужно только того, кто является экспертом в своем вопросе, а мнения других могут все испортить. Тогда Сократ добавляет: Уж не так ли и в остальном, Критон, чтобы не перечислять всех случаев?
Критон снова соглашается с Сократом, и тогда престарелый философ подводит черту: «Стало быть, уж не так–то должны мы заботиться о том, что скажет о нас большинство, мой милый, а должны заботиться о том, что скажет о нас тот, кто понимает, что справедливо и что несправедливо, — он один да еще сама истина. Таким образом, в твоем рассуждении неправильно, во–первых, то,
что ты утверждаешь, будто мы должны заботиться о мнении большинства относительно справедливого, прекрасного, доброго и им противоположного». И это, по мнению Сократа, так, даже если кто–то скажет: «Да, но ведь большинство способно убивать нас», — неправильно. И даже то
Ведя логическую цепочку размышлений о справедливости и несправедливости, Сократ дальше приходит к выводу: «Справедливость нельзя нарушать даже в том случае, если это происходит вопреки мнению большинства и представляет опасность для того, кто решается на это» [7].
И уже отсюда Сократ приходит к итоговому заключению о том, что бежать из тюрьмы нельзя, так как это будет злом по отношению к законам того города, в котором Сократ сложился как личность, вырос, получил образование и прожил целую жизнь.
Более того, Сократ считает, что вопреки мнению большинства, нельзя воздавать несправедливостью за несправедливость, злом за зло, даже в том случае, если человеку приходится пострадать от тех, кто совершает несправедливость. При этом сам Сократ отдает себе отчет в своеобразии своего подхода к этому вопросу и заявляет следующее: «Я знаю, что так думают и будут думать немногие. Впрочем, когда одни думают так, а другие не так, тогда уже не бывает общего совета, а непременно каждый презирает другого за его образ жизни» [8].
Обосновав свое нежелание спасать жизнь тем, что главное — это не то, что подумают о Сократе и его друзьях большинство, а главное — сохранить справедливость, олицетворенную в законах, Сократ заканчивает свои рассуждения о неразумном и некомпетентном большинстве и разумном меньшинстве, диалог «Критон» завершается.
В «Федоне» в заключительном диалоге о земном существовании Сократа, как уже говорилось выше, прежде всего разбираются вопросы о душе и о том, каким образом она существует в земном и загробном мире, каким образом она припоминает свои прошлые путешествия и познания, каким образом реализуется механизм потустороннего воздаяния. Однако и в «Федоне» Сократ позвляет себе и несколько таких высказываний, что продолжают традицию рассуждений о большинстве (толпе) и меньшинстве (разумных индивидах) в «Критоне».
Так, объясняя своим друзьям, почему же он не боится предстоящего умирания, Сократ поясняет, что, с его точки зрения, те люди, которые подлинно занимаются философией, заняты, по сути дела, одним — умиранием и смертью [9]. На это его друг Симмий замечает, что если бы слова Сократа услышал афинский народ, то он, наверяка, решил бы, что правильно нападает на философов; ведь если философы, решит толпа, на самом деле желают умереть, стало быть, совершенно ясно, что они заслуживают такой участи [10].
И правильно решит, Симмий, — соглашается с ним Сократ, — только вот насчет того, что «толпе ясно», — ты говоришь неправильно. Толпе не понятно и не ясно, в каком смысле «желают умереть», а в каком «заслуживают смерти» истинные философы и какой именно смерти. Так что, — предлагает Сократ своему собеседнику, — лучше будем обращаться друг к другу, а толпу оставим в покое [11].
Ниже Сократ расшифровывает свой тезис: по мнению толпы, тому, кто не находит в плотских удовольствиях ничего приятного, и жить–то не стоит! Ведь он уже на полдороге к смерти, раз нисколько не думает о радостях! Но, невзирая на принятые в обществе мнения, истинные философы гонят от себя все желания тела, крепятся и ни за что им ни отступают, не боясь разорения и бедности, в отличие от корыстолюбцев из толпы, и столь же мало, в отличие от властолюбивых и честолюбивых, страшась бесчестия и бесславия, доставляемых жалкой жизнью [12].
Дальше Сократ вспоминает свою молодость и то, каким образом он пытался познать мир, и тут же еще раз уничижительно отзывается о толпе, которая, пытаясь понять суть вещей, шарит ощупью, словно в потемках [13].
Теперь, зная, как жестко и безапелляционно Сократ клеймит толпу, а по сути современное ему афинское охлократическое общество, насколько он возвышает над ней интеллектуально развитого и нравственно совершенного индивида, правомерно задаться вопросом: всегда ли Сократ мыслил именно таким образом, или позволил себе такие определения только на пороге смерти, после общественного осуждения, находясь в отчаянии, понимая, что наказать его еще больше, чем это случилось, общество уже не в состоянии?
Ответ на этот вопрос очевиден: Даже самый беглый анализ сократических произведений Платона и Ксенофонта показывает: Сократ не только так мыслил всегда, Сократ этого еще и никогда не скрывал! Более того, на этот момент мы уже неоднократно обращали внимание в данной работе. Так, в платоновском диалоге «Алкивиад Второй» Сократ говорит своему молодому другу: «Скажи же, во имя Зевса, разве ты не думаешь, что среди граждан нашего города лишь немногие разумны, большинство же лишено разума, и их–то ты и называешь безумцами?
Алкивиад. Да, я так думаю.
Сократ. Но неужели ты считаешь, что среди стольких безумцев мы можем безмятежно жить в своем государстве, не подвергаясь тычкам и пинкам — всему тому, что привычно делать безумцам — и не расплатиться за это?» [14].
И заявляя все это с такой безапелляционной прямотой, в другом диалоге Сократ буквально взывает к своему ученику: «Не дай, Алкивиад, развратить себя афинскому народу и не стань уродлив. Ведь я очень опасаюсь, что ты, став приверженцем народа, не развратился им: ведь это приключилось уже со многими достойными афинянами. «Народ отважного Эрехфея» на вид очень хорош, но надо сорвать личину, чтобы он предстал в своем истинном свете; прими же предосторожность, какую я тебе посоветовал…» [15].
С учетом того, что данные диалоги Сократа с Алкивиадом имели место тогда, когда Сократу было примерно сорок–сорок пять лет, можно не сомневаться в том, что к моменту своего осуждения философ популяризировал свои взгляды (и тем самым развращал молодежь!) не менее чем тридцать–сорок лет подряд. И потому неудивительно, что некоторые из его сограждан оценивали данную деятельность не иначе как подрывную, размывающую устои имеющегося демократического строя, покоящегося как раз на гегемонии «неразумной толпы»!
Ограничимся этим. Многократно говоря о том, как низко Сократ оценивал толпу и демократическое большинство, мы можем с полной уверенностью говорить о том, что Сократ никогда не скрывал своих антидемократических взглядов. А то, какими социально опасными для афинской демократии были те его оценки некомпетентного большинства, что оказались сделаны им непосредственно перед смертью, только подчеркивает удивительную последовательность Сократа в своих убеждениях, его подмеченную софистом Протагором способность «об одном и том же всегда говорить одно и то же».
Искренне и глубоко презирая слепую невежественную толпу, начиная примерно с тридцати пяти–сорока лет, Сократ был вполне готов к тому возмездию, которое могло последовать в его адрес со стороны этого многоголового слепого монстра, не ведающего добродетели. И потому тогда, когда это наконец случилось, Сократ мог только радоваться тому, что он уже так стар, что большую часть того, что он запланировал выполнить в своей жизни, он уже выполнил: Сократ успел передать эстафету своей разумности в новые поколения, подготовил таких новых критиков существующего строя, которые, словно оводы обленившуюся растолстевшую лошадь, продолжили жалить демократически–охлократический полисный строй вплоть до полного его умирания и исторического обновления.
И если мы обратимся к тем событиям, что имели место в идеологическом пространстве наступившего в Элладе IV века до н. э., то легко увидим, что на большей части из них имелись явно сократовские мыслительные следы. Обиженный на родные Афины за казнь Сократа, Ксенофонт в «Киропедии», «Греческой истории» и «Воспоминаниях о Сократе» подверг демократические Афины такому вдумчивому историческому анализу, который оказался хуже самой разгромной критики.
Одевавшийся, как и Учитель, в рваный плащ Антисфен, а вместе с ним и Диоген Синопский, создали кинизм, который буквально уничтожал моральные основы того строя, что казнил Сократа. Платон всю свою жизнь создавал идеологические основы того идеального общества, что должно было прийти на смену несовершенного полисного строя, где либо господствовала необразованная толпа, либо к власти рвались тираны. Киренаик Аристипп, а затем и его последователи создали гедонизм и стоицизм, которые, различаясь между собой, тем не менее сходились в том, что рекомендовали наиболее разумным гражданам не вести общественно–политическую деятельность и, сконцентрировав их интересы на семье и друзьях, тем самым еще больше ослабили полисный строй, оставив его на откуп только необразованным и хамам. Попавший в юности под влияние идей Сократа, Исократ, а затем и Аристотель создали такую концепцию заменяющего собой вакханалию охлократии «идеального правителя–монарха», которая, воплотившись в Филиппе и Александре Македонских, под стенами Херонеи и Фив окончательно разгромила и сами Афины, и остатки Второго Афинского морского союза, и эллинские полисные демократии.
Началом же всего этого был Сократ…
И потому можно не сомневаться: имей возможность заглянуть в свое собственное будущее, афинское демократическое общество, не колеблясь, приговорило бы Сократа к смерти еще в самом начале его маевтической деятельности, уже в сороковые–тридцатые годы V века до н. э., когда к нему пришли его первые блестящие ученики — Критий, Хармид, Алкивиад.
Однако, как известно, в истории нет сослагательного наклонения, в ней все происходит именно так, как это случается. Презирающий политические основы и традиции родного демократического строя, не скрывающий этих и других своих оппозиционных взглядов, Сократ прожил очень долгую по меркам своего мира жизнь и подошел к черте, подводящей итог его земного существования в возрасте семидесяти лет, обладая всеэллинской известностью, окруженный благодарными учениками и верными друзьями.
Так, в самый последний день своей жизни, еще раз подчеркнув свое презрение к толпе и к мнению большинства, зафиксировав тезис о том, что настоящий философ должен отличаться от ее представителей решительно всем, и не дорожить какими–то там красивыми хитонами и гиматиями, Сократ по сути дает понять: его отказ бежать из тюрьмы на самом деле связан вовсе не с его уважением к законам родного полиса, а, скорее, с уважением. к самому себе, с уважением самого себя за такое несходство с толпой, которое, в конечном итоге, и привело Сократа к казни.
Умирая, Сократ явно гордился собой. Он сумел прожить так, как он желал, и теперь ему было нужно только одно: умереть не тогда, когда ему прикажут, а когда он сам посчитает это для себя удобным и целесообразным. А поскольку затягивание процедуры испивания чаши с ядом автоматически делало бы Сократа таким, как все его предшественники, уподобляло бы его не философам, а людям толпы, верный себе и своим принципам, неожиданно для всех, Сократ сам торопит палача и самым заинтересованным образом получает от него необходимые инструкции.
Его предельно корректное, очень доброе, какое–то просветленное поведение в последний час жизни тронуло даже главу коллегии палачей, который, как передает Платон, поговорив с Сократом и даже извинившись перед ним, затем заплакал и ушел из тюрьмы, не выдержав приготовлений к смерти этого добрейшего из всех людей Афин и последующего его превращения в остывающий труп.
Когда Сократ был полностью готов к принятию яда, Критон попросил его не спешить, так как до заката солнца было еще далеко. Более того, в афинской тюрьме вполне позволялось принимать отраву даже много позже назначенного времени исполнения приговора, смертникам позволяли хорошо поужинать, выпить вина, даже насадиться любовью. Однако Сократ отвечает на это тем, что ему нет смысла что–то там выгадывать и смешить самого себя, цепляясь за жизнь и дрожа над ее остатками. С этими словами, на несколько часов опережая положенное время казни, сохраняя полное спокойствие, Сократ взял чашу с цикутой, поднес ее к губам и выпил до дна, как говорили затем присутствующие на казни, спокойно и легко [17].
Друзья Сократа, сидевшие с ним рядом — Критон, Федон, Апполодор, заплакали и заголосили. Сократ как мог постарался успокоить их, пристыдил их как мужчин, и они стихли. Как и было ему рекомендовано палачом, Сократ какое–то время ходил по камере, а затем, когда ноги стали плохо его слушаться, лег на ложе. Цианид медленно парализовывал тело философа, холод дошел уже до живота, и тут Сократ, обратившись к Критону, произнес последнюю просьбу: в благодарность за исцеление души Сократа от бренного тела, следует обязательно принести богу Асклепию в дар петуха.
После этого Сократ вздрогнул, а его взгляд остановился. Один из величайших философов всех времен и народов умер…
Оценивая произошедшее в контексте того, о чем мы говорили в этой главе — контексте противопоставления невежественной толпы и разумного индивида, все описанное трудно назвать казнью. Скорее это было красиво обставленное самоубийство того, чье время — не только физическое, но и историческое, уже заканчивалось по тем обстоятельствам, что совершенно не зависели от приговора суда–гелиэи.
Умирая, Сократ остался выше своего общества, совершенно так же, как и когда он жил. Умирая, он просто еще раз подтвердил все свои тезисы уже не в теории, а в реальной практике. Умирая осужденным, но на самом деле Сократ сам приговорил свой гражданский коллектив на осуждение не только в глазах современников, но и в глазах тысяч последующих поколений.
Однако исторические источники этого не подтверждают: к сожалению, для того чтобы наступило время общественного раскаяния, обычно требуется, чтобы изменилось само общество, а для этого нужны целые десятилетия, а то и столетия. Поэтому, будучи объективными, нам следует все–таки признать, что после смерти Сократа Афины просто продолжили жить дальше. Точнее, уже неся в себе метастазы того, что мы сейчас называем кризисом полиса, доживать…
Сократ ничего этого уже не знал. Но, как минимум, он все равно знал то, что относилось непосредственно к его собственному восприятию в веках, знал то, что он сказал Гермодору, то, что мы не можем не процитировать в своей работе еще раз: «Мало того, если я буду предан казни несправедливо, то это будет позором для тех, кто предаст меня казни несправедливо: ведь если быть несправедливым позорно, то как же не позорно вообще что бы то ни было делать несправедливо? А для меня же позорного в том, что другие не могут по отношению ко мне ни судить, ни поступать справедливо?
Как я вижу, и люди прежних времен оставляют о себе неодинаковую память в потомстве, вне зависимости от того, были ли они виновниками несправедливости или жертвами ее. Я знаю, что и я, если и буду предан казни, встречу сочувствие в людях, — не такое, как те, кто предаст меня казни, потому что — я в том уверен — всегда в мою пользу будут свидетельства людей, что я ни к кому никогда не относился несправедливо и никого не сделал хуже, а, напротив, всегда старался своих друзей сделать лучше» [19].
На этом мы завершаем наш анализ биографии и творчества великого Сократа Афинского. Нам остается лишь систематизировать все сказанное выше и, окинув взглядом все нюансы взаимоотношений выдающегося философа с несовершенным тогда (впрочем, так же, как и сейчас) демократическим обществом, прийти к тем нашим итоговым выводам, что будут соответствовать сформулированным в введении к работе нашим целям и задачам.