догматы православной церкви что это такое
Основные догматы христианства
Что такое догматы христианства?
Догматы христианства — это вероучительные истины, которые определяют и исповедуют верующие люди, как неизменные и непререкаемые правила. В науке такие истины называются аксиомами.
В Священном Писании содержатся правила и аксиомы Церкви. Уже в первые века существования христианства стали появляться и неверные трактовки Писания. Распространение ереси поставило Церковь перед необходимостью раскрыть и уточнить веру Церкви, установить пределы истины. Греческое слово horos (предел) и было первым наименованием догмата.
История религиозных догматов
Само же слово «догмат» в переводе с греческого — это «мнение, решение, постановление». Первоначально это слово не имело ничего общего с религией. Например Цицерон под словом dogma подразумевал общеизвестные, не подлежащие сомнению истины. Слово «догмат», пришедшее из античной литературы, затем стало употребляться и в христианской литературе. Постепенно появилось понятие «религиозные догматы».
Христианские догматы были приняты на Вселенских Соборах, на которых присутствовали епископы и архиереи всех действующих Церквей. Всего было 7 Вселенских Соборов.
На Первом Вселенском Соборе, который состоялся в 325 г. в Никее, отлучили от Церкви Александрийского пресвитера Ария. Его учение, в котором Бог Сын признавался не единосущным Богу Отцу, посчитали еретическим. На Соборе установили, что Бог — это единство трёх ипостасей, и Сын, рождающийся от Отца, единосущен Ему. На этом Соборе утвердили пять первых членов Символа Вера.
На Втором Вселенском Соборе, который прошел в 381 г. в Константинополе, утвердили единый Символ Веры, состоящий из двенадцати членов. Также на этом Соборе осудили различные еретические учения.
Седьмой Вселенский Собор, который также называют Вторым Никейским, состоялся в 787 г. Решения, принятые на этом Соборе, были призваны покончить с иконоборчеством.
Три христианских догмата
Верующие должны знать три основополагающих правила, которые воплощены в христианских догматах:
Догматы Православной Церкви
Основные догматы христианства определили в двенадцати членах Символа веры. Их перечисление — основная православная молитва.
Символ веры
По-церковнославянски
По-русски
Двенадцать основополагающих христианских догматов в Православии:
Догматы помогают человеку определить точные границы, за которыми заканчивается христианство и начинается ересь.
В католицизме и протестантизме признаются такие вероучительные истины, которые отвергает Православие. Именно это в свое время и привело к разделению Церквей.
Читайте также:
Зачем нужны догматы?
Догматизм против догматов
 |
Слову «догмат» (и производным от него) в нашем языке очень не повезло. Для светских людей это слово имеет отчетливо негативный характер. В бытовом языке оно уже вошло в речевые штампы, такие как «наука опровергла религиозные догматы» или «христианские догматы сковывают современного человека». Люди, которые употребляют подобные штампы, обычно затрудняются назвать догматы, о которых идет речь, и указать, в чем их суть. Что же такое догматизм для нецерковных людей? Насколько можно понять, под ним понимается отказ думать, отказ принимать участие в рассмотрении чего-либо, что может поколебать устоявшиеся мнения, то есть интеллектуальная нечестность и закрытость.
В этом понимании догматизм, несомненно, дурное качество: это одно из проявлений гордыни — отказ признать свое мнение ошибочным, даже когда эта ошибочность совершенно очевидна. Людям свойственно ошибаться, а людям нерассудительным — настаивать на своих ошибках. Догматизм такого рода никак не связан ни с Православием, ни с религией вообще — атеизм в этом смысле всем догматикам догматика; хотя, конечно, и люди верующие от него не застрахованы. Однако такой «догматизм» в лучшем случае очень слабо соотносится с догматикой Церкви. Это хотя и однокоренные слова, но, пожалуй, общий корень — это все, что у них есть общего. Мы живем в парадоксальной культуре, которая восхваляет разум — и отказывается думать; превозносит знания — и не желает знать; настаивает на интеллектуальной открытости — и игнорирует все, что не вписывается в ее систему воззрений. В этой культуре принято считать, что духовность менее всего нуждается в четких определениях. Так ли это? Для того чтобы понять, почему Церковь так настаивает на своих догматах, нужен отказ от догматизма; нужна определенная степень свободы и открытости. Нужна готовность усомниться в общих мнениях; нужно — употребим это слово — свободомыслие, чтобы не соглашаться с телевизором. Итак, давайте попробуем разобраться, что же такое догматы и почему они так важны.
Догматом в Церкви называется соборно принятое вероучительное положение; важнейшие догматы приведены в Символе веры, который поется за каждой Литургией и ежеутренне читается христианами. Догматы обязательны для всех членов Церкви; если человек не разделяет их, он не является православным христианином. Многим людям это кажется непонятным. Почему у веры должны быть четкие и обязательные рамки?
О различиях между ангелами и эльфами
Есть разные способы, которыми можно изобразить эльфов — в виде мудрых и прекрасных существ, как эльфы Толкина; в виде существ глуповатых и некрасивых, как домашние эльфы у Роулинг; в виде остроухих девочек с луками, как в японских комиксах, или как-то иначе. Любой человек, который станет горячо уверять, что подлинные эльфы такие и только такие, а любые попытки изобразить их как-то иначе есть гибельное заблуждение, покажется просто сумасшедшим.
Большинство людей согласны, что эльфов не существует — какой смысл спорить о форме ушей вымышленных существ? Даже если человек в определенном смысле верит в эльфов — то есть его согревает мысль о том, что где-то в глухих местах или в иных измерениях эльфы существуют — какая-либо догматика в этой вере покажется ему неуместной. Вера в эльфов — совсем не вопрос жизни и смерти: даже если сам человек относится к ней очень трепетно, он понимает, что другие люди без нее отлично обходятся. Если у них тоже есть какие-то мечты, согревающие душу, то это могут быть совсем другие мечты. Если вы впали в неправильные воззрения относительно эльфов — вам это ничем не грозит; если с верностью держитесь правильного — вам это ничего не обещает. Да и имеет ли вообще смысл говорить о правильных или неправильных взглядах на эльфов? Каждый волен выбирать, что ему больше нравится. Вера в эльфов адогматична.
Когда мы говорим не об эльфах, а, скажем, о токе высокого напряжения, наши взгляды становятся гораздо более жесткими; как известно, инструктор по технике безопасности есть зануднейший из людей. Относительно тока вы не можете верить в то, что вам больше нравится. Есть правильные и неправильные взгляды на ток, и неправильные взгляды могут стоить вам жизни.
Почему можно позволить себе адогматичный подход к эльфам, но не к электричеству? Дело в том, что электричество существует на самом деле. Оно относится к реальному миру. В отношении вымышленных существ всякий волен фантазировать, реальность же такова, какова она есть, независимо от того, что мы о ней думаем. Как говорит школьный учебник физики, «реальность — это то, что существует независимо от нас и наших мыслей об этом». У реальности есть некая упрямая «несговорчивость» — она никак не зависит от наших верований. Это означает, что некоторые представления о реальности верны, некоторые — ошибочны. Когда нам приходится действовать в реальном мире, мы прекрасно понимаем, что руководствоваться неверными представлениями опасно. Не стоит разубеждать человека, который неправильно мыслит об эльфах, но нам определенно стоит попытаться переубедить человека, который неправильно мыслит о токе высокого напряжения. Если люди придерживаются разных представлений о таком месте, как Москва, то некоторые из этих представлений истинны, некоторые — нет. Если человек уверен, что по заснеженным улицам Москвы белые медведи ходят в поисках развесистой клюквы, он ошибается. В реально существующей Москве белые медведи по улицам не ходят, а клюква — кустарник стелющийся и развесистой не бывает, да и на асфальте не растет.
Реален ли Бог? Если правы атеисты и Бог не более реален, чем эльфы или Дед Мороз, а вера — просто мечтание, вымысел, сказка, которая может принести немного утешения и, может быть, нравственного наставления, то в догматах действительно нет никакого смысла. Но если Бог реален — и, как полагает Церковь, более реален, чем что бы то ни было, то некоторые утверждения о Нем истинны, а некоторые — ложны. Одни люди придерживаются глубоко ошибочных представлений о Нем, другие — менее ошибочных, взгляды третьих при возможных непринципиальных ошибках в целом истинны. Признавая это, мы не впадаем в узость; мы просто признаем, что Бог существует на самом деле. Вера как мечтание адогматична; вера как определенные взаимоотношения со сверхъестественной реальностью неизбежно предполагает некое знание и некие правила — догматы.
Есть ли у нас надежда?
Много раз за последние примерно двести лет нам предлагали очищенное, адогматичное христианство. Известным, хотя далеко не единственным его проповедником был Лев Толстой. Да и в наше время популярная писательница Людмила Улицкая говорит в своем романе «Даниель Штайн, переводчик»:
«Достойно и правильно вести себя важнее, чем соблюдать обряды. “Ортопраксия”, правильное поведение, важнее, чем “ортодоксия”, правильное мышление. Это и есть острие разговора. Признание или непризнание Иисуса Мессией, идеи Троичности, Искупления и Спасения, вся церковная философия не имеют никакого значения, если мир продолжает жить по законам ненависти и эгоизма».
Она озвучивает очень популярный в наше время тезис. Этические заповеди — это более-менее понятно, а вот «Троица, Искупление… вся церковная философия» — это что-то непонятное и, по-видимому, ненужное, что только затуманивает «простое учение Христа». Популярность этой точки зрения связана с частичной истиной, которая в ней есть, — религиозность, которая тщательно хранит обряды, исповедует на словах правую веру, но попирает своих ближних, много раз обличена еще пророками. И правильно, по всей форме совершаемое богослужение, и правильное вероучение может быть тщетным перед Богом, если при этом человек «обижает сироту и не вступается за вдову».
Зачем же тогда нужна вера в Божество Христа и другие догматы? Вопрос о том, зачем нужны догматы, как и любой вопрос «зачем», предполагает какую-то цель, которой мы хотим добиться. Зачем нужна карта? Чтобы путешествовать. Зачем нужен номер рейса? Чтобы улететь туда, куда мы хотим, а не на другой конец земли. Зачем нужен телефон друга? Чтобы разговаривать с ним. Если мы не собираемся никуда отправляться и не собираемся поддерживать отношений с друзьями, нам все это не нужно.
Церковное христианство и то «христианство без догматов», которому симпатизируют многие наши современники, отделяет друг от друга именно вопрос о надежде. Если нам предстоит смириться с тем, что никакой вечной надежды у нас нет, что никакое небесное спасение нас не ожидает — мы умрем и будем как вода, вылитая на землю, которую уже нельзя собрать (2 Цар 14:14), тогда все, о чем стоит позаботиться, — это по возможности не причинять друг другу боли в те краткие годы, которые у нас есть между рождением и смертью — между небытием и небытием. «Дедогматизация» христианства, сведение Иисуса к учителю доброты означают отказ от надежды: ты состаришься, изветшаешь и умрешь, как и все, кого ты любишь; все, что тебе может дать Иисус, — это немного человеческого тепла и поддержки в общине тех, кто последует его моральному учению всерьез. Фраза из романа Людмилы Улицкой «веруйте, как хотите, только заповеди соблюдайте, ведите себя достойно» прекрасно выражает суть дела — никакой реальной надежды у вас нет, поэтому можете фантазировать как угодно — не имеет значения как.
Впрочем, с человеческим теплом тоже в итоге оказывается небогато: мы, люди, существа эгоистичные и склочные, и нередко беда тех, кто мечтает о бездогматичном христианстве, — в том, что они не могут вписаться ни в одну реально существующую общину.
Низведение Христа до уровня Джона Леннона с его песней Аll you need is love («Все, что тебе нужно, — это любовь») делает христианскую веру столь же бессмысленной, как вера в Джона Леннона, который может лишь напомнить вам, в чем вы нуждаетесь, но не может вам этого дать.
Почему это так? Давайте обратимся к самым, наверное, известным словам Писания — Бог есть любовь. Множество людей, которые никогда не открывали Библию, знают эти слова; немногие знают, кому они принадлежат, — их приписывают то Льву Толстому, то каким-то индийским учителям, то еще кому-то. На самом деле их произносит апостол Иоанн: Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь. Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него. В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши (1 Ин 4:8-10). О том же говорит и апостол Павел: Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим 5:8).
Еретики прошлого оспаривали либо Божество Христа, либо Его человеческую природу; для докетистов (и позже катаров) человеческая природа Христа была иллюзорной; ариане, хотя и признавали Христа сверхъестественным Сыном Божиим, отказывались видеть в нем Бога, совечного Отцу.
Человек, который отказывается признавать догматы, не может разделить нашей надежды — отнюдь не потому, что мы ему этого не позволяем, но потому, что вся наша надежда держится на том факте, что Бог облекся в человека и страдал ради страдающего, был умерщвлен ради умерщвленного и погребен ради погребенного [2] .
Если вы действительно отправляетесь в путь
Открывая Евангелие, мы оказываемся в ситуации выбора — дверь открыта, нас зовут, мы можем отозваться и отправиться в путь. И тут догматы оказываются предметом не теоретического рассуждения, а повседневной практики. Простейшее и самое очевидное проявление веры — молитва — уже догматична. Вы можете говорить, что «признание или непризнание Иисуса Мессией, идеи Троичности, Искупления и Спасения, вся церковная философия не имеют никакого значения» только до определенного момента: до тех пор, пока не попробуете помолиться. Как только вы приступите к молитве, перед вами неизбежно встанет вопрос — обращаться ли к Иисусу как к Господу и Спасителю или нет; произносить слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу или нет. При этом отказ исповедать Иисуса Господом будет выбором никак не менее догматическим — только выбором других догматов. Любая молитва и любой акт поклонения Богу требуют определенного вероисповедного выбора — и избежать его можно, только отказываясь от молитвы. Пока мы не собираемся никуда идти и только рассуждаем о путешествиях, мы можем считать неважным, каким путем идти, или полагать все пути одинаковыми; но как только мы решаемся идти, мы выбираем вполне определенный путь и отказываемся от других.
Невозможно лукавить в молитве; невозможно обращаться к Иисусу как к Господу и Сыну Божию и в то же время не верить в это или полагать это неважным. Однако речь идет не только о том, какими словами мы обратимся — и какими не обратимся — к Богу. Личное отношение христианина к Богу, его личное доверие и надежда неразрывно связаны с верой в определенные истины о Боге. Доверие и надежда — и как жизненная позиция, и как эмоциональное переживание — стоит на определенном, догматически четком представлении о Боге; если мы разрушаем это представление, мы разрушаем все — доверие, надежду, духовную жизнь и этику.■
Догматические определения, принятые на Вселенских Соборах, не создавали какую-то новую веру, но облекали изначальную веру Церкви в четкие формулировки, которые должны были защитить ее от искажений. Все такие формулировки принимались в ответ на выступления лжеучителей-еретиков.
Основная часть догматов сосредоточена в Никео-Цареградском Символе Веры, составленном из решений Первого (Никейского) и Второго (Константинопольского) Вселенских Соборов.
Мы исповедуем, что Церковь создана Господом Иисусом и именно в ней Он совершает наше спасение.
На последующих Вселенских Соборах православная догматика была дополнена тремя важнейшими определениями, которые не вошли в текст Символа Веры, так как были приняты Церковью уже после его формирования.
На Четвертом Вселенском Соборе был сформулирован догмат о двух природах Христа: Божественной и Человеческой, которые соединились в воплотившемся Спасителе неслитно, неразлучно, нераздельно и неизменно. Этот догмат также называют Халкидонским, по названию города, в котором проходил Вселенский Собор.
На Шестом Вселенском Соборе был принят догмат, утверждающий, что в Иисусе Христе есть две воли и два естественных действия — Божественное и Человеческое. Они соединены неразлучно, неизменно, нераздельно, неслиянно, подобно двум природам Спасителя. При этом воля человеческая во Христе полностью подчинена воле Божественной.
На Седьмом Вселенском соборе Церковь приняла догмат о почитании святых икон. Смысл его заключается в том, что «честь, воздаваемая образу, переходит к первообразному, и покланяющийся иконе покланяется существу изображеннаго на ней».
[1] Из Последования ко Святому Причащению. Молитва 1-я, Василия Великого. — Ред.
[2] Святитель Мелитон Сардийский. О Пасхе. — Ред.
О догматах и традиции
 |
| Святые Отцы. Миниатюра |
Один из главных методов, постоянно употребляемых модернистами, для осуществления их заветной цели – реформации Православия – состоит в том, чтобы заменить понятия догматов частными мнениями и теологуменами, то есть сделать терминологическую перетасовку, и в этой создавшейся путанице проводить нужные для них идеи, то есть ловить рыбу в мутной воде.
Догмат – это богооткровенная истина о Божестве, Его свойствах и действиях в мире. Умозрительная истина необходима для вечного спасения, и поэтому необходима для всех православных христиан. Церковь определяет догматы; но Церковь – не эволюционирующий организм, а духовное пламя и свет Пятидесятницы. Одно из свойств Церкви – самотождественность в Духе Святом. Она не сочиняет, не изобретает, не открывает новых догматов, а выводит их из Священного Писания и Священного Предания, раскрывает их, дает им твердую словесную формулировку, и утверждает постановлениями (оросами) соборов, рецептированных общим признанием всего церковного народа – иерархии и мирян. Догматы – это кристаллизация того, во что Церковь верила везде и во все времена.
Надо сказать, что термин «догмат» существовал в античной философии и означал фундаментальные постулаты, базовую основу, главные идеи и принципы философских школ и систем. В политике и юстиции догматом назывались основные законы государства, а также постановления правительства в чрезвычайных ситуациях, которые должны быть исполненными всеми гражданами под угрозой сурового наказания.
Частные богословские мнения и теологумены почти синонимические понятия с той разницей, что теологумен это мнение, основанное на высказывания одного или нескольких отцов, вопреки большинству; а частное мнение это размышление, которое может обойтись без каких либо ссылок, и, так сказать, происходит само из себя: это растение, которое выросло из черепной коробки оригинального мыслителя.
Частные мнения не подтверждены голосом Церкви и поэтому представляют собой опасные догадки, с высокой возможностью ошибок; а если они осуждены Церковью, то приближаются и смыкаются с ересью.
Мнение (докса) отличается от догмата тем, что представляет собой плод субъективного исследования богословских проблем и личной интерпретации божественного Откровения без ориентира на святоотеческую экзегетику. Как бы правдоподобным не казалось частное мнение, какое бы авторитетное лицо не высказывало его, оно не может служить основой или образцом веры; на нем нельзя строить богословские доказательства: в этом случае оно приходит в противоречие с главным принципом церковного сознания, а именно с принципом соборности, как условием для хранения истины.
В тех случаях, когда в церковных оросах и вероисповедальных книгах трудно найти ответ на поставленную проблему, то следует ориентироваться голосом большинства отцов, по принципу консенсуса (согласия).
В первые века было распространено множество апокрифов, сочиненных еретиками, и только Церковь могла отличить истинные Евангелия от подложных и тем самым сохранить в чистоте Православие. В некоторых концепциях настоящее время в у современных модернистов отражены апокрифические учения и апокатастатические чаяния, например, учение профессора Осипова о церкви в аду перекликается с апокрифом «Хождения Богородицы по мукам» и является по сравнению с ним более радикальным оригенизмом.
Теперь остановимся на главных признаках догмата.
1. Богооткровенность. Каждый догмат основан на свидетельствах Священного Писания и Священного Предания.
2. Церковность. Признание догмата Вселенской Церковью.
3. Обязательность догмата для всех верующих. Догмат является как содержанием православного учения, так и непременным условием принадлежности к Православной Церкви. Таким образом, догмат служит оградой, разделяющей православных от неправославных. Люди, не исповедующие церковные догматы и не верующие в них, уже отпадают от христианства, даже если формально принадлежат к нему. Таким образом, догматы являются критерием нашей веры.
Модернисты выдают свои частные мнения, противоречащие Священному Преданию и церковной традиции, за учение Церкви. Эти люди, отличающиеся смелой изобретательностью и бойким языком, проповедают то, чему никогда не учила Церковь.
Понятия «предание» и «традиция» близки друг к другу и происходят от одного корня. Но предание более целостное и всеохватывающее понятие, относящееся главным образом к содержанию, по сравнению с которым традиция имеет более конкретный и частный характер. Во многих случаях предание и традиция становятся синонимами, замещающими друг друга.
Традиция это коммуникативное средство, которое включает в себя преемственность, сохранение и передачу знаний. Традицию можно сравнить с руслом реки, а предание – с ее потоком. Как волны текут от истока до устья реки, но поток остается одним и тем же, – так предание, охраняемое традицией, проходит через века и тысячелетия, оставаясь единым в хроносе.
Традиция это не только сумма знаний; это отношение человека к знаниям, это направленность его воли, это одна из основ его ментальных установок, это шкала ценностей, по которой человек определяет свои поступки.
Творения святых отцов многогранны и разнообразны. Но их объединяет один дух, одно предание, одна традиция, одно поле божественного Логоса, озаряемое вечным светом. Поэтому, чтобы правильно понять творения святых отцов, нужно находиться в одной традиции с ними.
В протестантских деноминациях ведется кропотливая патрологическая работа, но там разрушено предание, отвергнута традиция, и поэтому потерян ключ к пониманию святых отцов. Их патрологические исследования пропитаны духом субъективизма, рационализма и скептицизма, которые переходят в псевдонаучный нигилизм.
Протестантизм начался с призыва разрушить форму ради свободы духа, а кончился разрушением самого духа, потерей объективных ориентиров и гностической слепотой. Это грозное предупреждение для нас…