дуранда это в блокаду что такое
Повалиха, дуранда, граммики: какие слова придумали в блокадном Ленинграде
Одним из самых страшных воспоминаний ленинградцев, переживших блокаду, был, несомненно, голод.
Если верить изданию «Blockade Leningrads 1941-1944: Dossiers» («Блокада Ленинграда», редактор Петер Ян), от голода в Северной столице погибло 641 803 человека.
Поэтому неудивительно, что большинство слов, появившихся в эти страшные годы, были связаны с продуктами питания и болезнями.
Граммики
К началу блокады все население Ленинграда эвакуировать не успели. Как утверждает автор книги «Военная история России ХХ – начала ХХI веков» Ю. С. Рябцев, тогда в Северной столице насчитывалось около 2,5 миллионов жителей. Запасов продовольствия катастрофически не хватало, поэтому даже нормы выдачи хлеба по карточкам регулярно сокращались. Уже 20 ноября 1941 года была установлена норма в 125 граммов хлеба, состоявшего из отрубей, соевой муки, жмыха и даже целлюлозы. Однако даже эти кусочки ленинградцы ласково именовали «граммиками».
Повалиха
Несмотря на такие ничтожные нормы продуктов, жители блокадного Ленинграда находили в себе силы шутить и выдумывать забавные названия для новых блюд. Так, как указывает Наум Синдаловский в своей книге «Петербург в армейском мундире: военная столица России в городском фольклоре», кашу, которую ленинградцы готовили из отрубей, они окрестили «повалихой». Считалось, что это блюдо обладает снотворным эффектом и в буквальном смысле валит с ног.
Блокадное пирожное
«Придумывали» изобретательные жители Северной столицы и незатейливые лакомства, которые получали «доблокадные» названия. Например, В. П. Коровушкин в своем «Словаре русского военного жаргона» упоминает о «блокадном пирожном». Так ленинградцы называли тонкий кусочек эрзац-хлеба (от немецкого Ersatz – заменитель), на который был намазан толстый слой горчицы, посыпанный солью и перцем. По словам Игоря Чернышева, автора книги «На морском охотнике: записки морского офицера», ленинградцы считали такое «пирожное» вкусным, полезным, а главное очень питательным.
Дуранда
Питательной казалась блокадникам и так называемая «дуранда». Дурандой, как пишет Анатолий Даров в своей книге «Блокада», именовали прессованные отходы маслобойного производства, которые нередко заменяли хлеб. Дуранду поначалу продавали в магазинах, но впоследствии ее с трудом можно было достать даже на черном рынке. Несмотря на то, что дуранда и в самом деле являлась отходами производства, Александр Берлин в своих мемуарах «О блокаде Ленинграда и о другом, о чем не могу забыть» утверждал, что дуранда казалась ему тогда вкуснее теперешних конфет. Дуранду действительно сосали, а также добавляли в лепешки или попросту разводили водой до консистенции каши.
Дистрофия Шротовна Щей-Безвырезовская
Тем не менее ленинградцы старались не падать духом и подчас иронизировали даже над собственным бедственным положением. Так, голодающих, то есть по сути самих себя, жители осажденного города именовали дистрофия Шротовна Щей-Безвырезовская. Этот шуточный «диагноз» — вовсе не набор бессмысленных слов. Как уверяет Наум Синдаловский, автор «Словаря петербуржца», шротами называют измельченные семена, которые, как правило, предназначены для кормления скота. Шроты считались в блокадные годы настоящим деликатесом. Безвырезовская же, по мнению Синдаловского, является своеобразным намеком на мясную вырезку, а точнее на ее отсутствие.
Выковыренные
Но если «диагноз» дистрофия Шротовна Щей-Безвырезовская блокадники не считали обидным, то прозвище «выковыренные» неприятно резало слух. Именно так, если верить воспоминаниям жителей Ленинграда, приведенным в издании «Блокада Ленинграда. Народная книга памяти», называли жители других городов тех, кого эвакуировали из Северной столицы. По мнению советского художника Евгения Ухналева, написавшего книгу «Это мое» и тоже пережившего блокаду, такими «определениями» ленинградцев «награждали» потому, что никто в стране, кроме самих «выковыренных», не знал, что творилось в Ленинграде и что такое блокада на самом деле.
Дуранда это в блокаду что такое
Эта книга о том, что пришлось пережить ленинградцам в блокированном городе. Есть обычное и ставшее классическим описание героизма и стойкости людей. Они не жалуются, поддерживают упавших духом, терпеливо переносят трудности, верят в лучшее будущее. Они и в самые трудные минуты доброжелательны, думают прежде всего о ближнем, готовы всё отдать, чтобы ему помочь. Когда мы видим страшные картины умирающих в муках ленинградцев, то понимаем, что нужны иные оценки того, что они совершили. Эта книга о подвиге, но читатель не найдет здесь привычных пафосных слов. Они не нужны, они лишние. Каждый делал свое дело, но в единении с другими создал ту непреодолимую стену, которая оградила город от падения в бездну. Эти люди не выбирали свою судьбу, но когда пришел их смертный час, многие из них встретили его достойно.
Эта книга — не энциклопедия жизни осажденного города с подробным обзором всех ее сторон. Она рассказывает прежде всего о бедах и страданиях людей. Это блокада, увиденная глазами самих жителей Ленинграда. Они описывали ее, не дозируя плохое и хорошее и не сверяя свои записи с идеологическим каноном, четко предписывающим, как надо освещать историю войны. Они обращали внимание на то, что наиболее потрясало и уязвляло их, запоминалось необычностью и драматизмом. Мимо рутинных происшествий они обычно проходят с безразличием. Им не было дела до того, где работает театр и кто исполняет арии, чем заняты художники и поэты и над какими диссертациями работают ученые. У них была другая жизнь. Ее трудно понять, если подходить к ней с мерками сегодняшнего дня. Привычные ценности во время катастрофы неминуемо рушатся, в человеке обнажаются такие глубины и закоулки, о которых он и сам не догадывался. И главное здесь — не примерять на себя роль арбитра, не указывать никому, как он должен выглядеть в дни испытаний, а понимать, что не может продолжать человек жить как раньше, если хотел спастись.
Время молчания прошло. Не надо наводить на блокадников «хрестоматийный глянец», не надо приписывать им того, о чем они не думали и не говорили.
Свидетельства очевидцев блокады, погибших и выживших, создают впечатляющую по своей силе фреску мученичества великого города. Ее никогда и никому не стереть. Вот этот город — беспомощный против обстрелов и налетов, искалеченный и израненный, но и руинами очерчивающий свои границы, которые никто не смог переступить. Вот эти люди — опухшие, шатающиеся, выискивающие крошки хлеба, мучимые голодом и холодом, разучившиеся плакать — но оставшиеся людьми.
Выслушали женщину из Ленинграда, башмачную закройщицу… Стала притчей во языцех, все узнали вдруг, какою ценою достигается наше продвижение вперед.
М.М. Пришвин. Дневник 8—9 марта 1942 года
Оперативный план «Барбаросса» и сопутствующие ему документы четко определили основной стратегический замысел немецкого командования. Главными направлениями ударов войск противника были выбраны Юг и Север СССР. После завершения там боевых действий предполагалось при помощи мощных ударов охватить клещами район Москвы и прервать связи ее с другими районами страны. Наступление на Ленинград немецких войск, объединенных в группу армий «Север» (командующий — фельдмаршал В. фон Лееб), было продиктовано несколькими целями. Во-первых, это должно было лишить русских важнейшего звена обороны на Севере, во-вторых, могло парализовать действия Балтийского флота и тем самым устранить угрозу немецким коммуникациям в тылу и сделать невозможным высадку десантов с острова Котлин и создание плацдармов, требовавших отвлечения немалых сил. В-третьих, оно должно было приковать к Ленинграду значительное число советских армий, которые нельзя было использовать как резерв и перебрасывать на другие фронты. В-четвертых, это помогло бы нанести урон ленинградским фабрикам и заводам и препятствовать доставке их военной продукции в тыл. В-пятых, это ускорило бы объединение немецких и финских войск.
Прорвавшиеся через Прибалтику и Запад России соединения немецких войск начали наступление на Ленинград 10—13 июля 1941 года. 10 июля перешла в наступление на Карельском перешейке финская Юго-Западная армия, которая к концу августа вышла на линию старой советско-финляндской границы. Город защищали войска Северо-Западного направления (главнокомандующий — маршал К.Е. Ворошилов). Наиболее сильное сопротивление противник встретил на Лужском рубеже. Созданный здесь укрепрайон, который долго оборудовался системой фортификационных сооружений, не сыграл, однако, отведенной ему роли. Несмотря на героизм его защитников, долго удерживать на нем немецкие войска не удалось. Их лобовые атаки сменились обходом лужских укреплений через район Копорья. В середине июля 1941 года им удалось прорваться к Кингисеппу. Менее успешными в июле оказались действия немецких армий на Новгородском направлении. Борьба за город была ожесточенной, контрудар советских войск в июле у города Сольцы на время позволил приостановить немецкое наступление.
Для действий группы армий «Север» в июле—августе 1941 года были вообще характерны осторожность и медлительность в значительной мере и вследствие ожесточенного сопротивления советских войск, нередко умело использовавших особенности местности (обилие рек, лесов, отсутствие широкой сети дорог). Продвижение немецких подразделений осуществлялось по следующей схеме: поиск слабых мест в позициях противника, позволявший оптимально выбрать места ударов, обход мощных узлов сопротивления через те «коридоры», где численность красноармейцев была невелика, и там, где находились стыки флангов дивизий и армий, изматывающее их позиционное маневрирование, при котором особое внимание уделялось целостности коммуникаций между различными войсковыми частями. Продвинувшись вперед, но понеся при этом тяжелые потери, немецкие войска обычно дожидались прибытия свежих резервов, чтобы, не опасаясь быть окруженными, продолжать наступление.
Широкомасштабных операций и огромных «котлов», где сдавались бы в плен сотни тысяч советских солдат, как это бывало на Юге, Западе и в Центре России, Красной армии здесь удалось избежать, и летом начальник штаба сухопутных войск Германии генерал Ф. Гальдер осторожно заметил, сославшись на мнение и других руководителей вермахта, что события на Севере развиваются «не так, как надо». Особую трудность для армий В. фон Лееба представляло то, что танки, ввиду рельефа местности, невозможно было использовать в полной мере. Они застревали в болотах, в снегу, на малочисленных дорогах, забитых обозами, военной техникой, пехотой и грузовиками с боеприпасами. Сами по себе эти факторы лишь замедлили продвижение группы армий «Север», но не могли существенно повлиять на расстановку сил во время битвы за город. Опыт «блицкригов» у немцев имелся, и они редко до конца 1941 года заканчивались провалами. Тактическая выучка немецких солдат, умение их взаимодействовать в острых и кризисных ситуациях, способность сосредоточить в местах прорывов максимальное число войск и не распылять их силы в значительной степени обусловили развитие событий на дальних подступах к Ленинграду во второй половине лета 1942 года.
Блокадный словарь. 15 слов осажденного Ленинграда
Из-за отсутствия табака в городе ленинградцы изготавливали его самостоятельно из подручных средств. Берклен – это курительная смесь из опавших березовых и кленовых листьев. Их просушивали, перемалывали и начиняли полученным порошком сигареты и папиросы.
Выковыренными называли людей, вывезенных из блокадного Ленинграда в другие города. Такое название прижилось благодаря созвучности со словом «эвакуированные».
Граммиками ленинградцы ласково называли свой ничтожный паек – 125 г хлеба в сутки на человека. Блокадный хлеб более чем на половину состоял из опилок, жмыха, целлюлозы и обойной пыли. Для большинства жителей осажденного Ленинграда этот хлеб был единственной пищей, и они съедали его, не теряя ни одной крошки.
Даже под непрекращающимися артобстрелами в условиях страшного голода ленинградцы не теряли чувства юмора, что и помогало им выживать. Так дистрофию – истощение, которым страдал каждой второй житель города – очеловечили и придумали ей полное имя: Дистрофия Шротовна Щей-Безвырезовская. В то время шроты, измельченные и обезжиренные семена растений, служащие для корма животным, считались настоящим деликатесом, а о тарелке щей с говяжьей вырезкой оставалось только мечтать. Эвакуация на восток. Как Сибирь принимала жителей блокадного Ленинграда
В первый год блокады в ленинградских магазинах еще продавался жмых – спрессованные бруски отходов, оставшихся от производства муки. Такие куски жмыха называли дурандой. Ее распаривали в кастрюле до консистенции каши или же запекали, добавляя в лепешки из дуранды последние остатки сахара: получались своеобразные конфеты. В самую страшную и голодную первую блокадную зиму дуранда спасла жизни сотен тысяч ленинградцев.
В январе 1943 года жители блокадного Ленинграда всего за 17 дней проложили на левом берегу Невы 33 км железной дороги, соединявшей осажденный город со страной. Блокадники строили мост через Неву, пока фашисты обстреливали их с Синявинских высот. Из-за повышенной опасности работ сами ленинградцы назвали прокладываемую дорогу Коридором смерти. В результате по этой железной дороге в Ленинград доставлялось 75% всех грузов, а по Дороге жизни через Ладогу – лишь 25%. Один эшелон на железной дороге заменял полторы тысячи «полуторок». Однако к тому времени Дорога жизни была уже воспета, поэтому о Коридоре смерти с его страшным названием знали только ленинградцы.
Место строительства железной дороги в Ленинграде назвали Коридором смерти. Фото: АиФ / Яна Хватова Кровавый перекресток
Кровавым ленинградцы называли пересечение Невского проспекта и Садовой улицы. В годы блокады здесь располагалась трамвайная остановка, поэтому это место очень часто подвергалось вражеским обстрелам. В августе 1943 года на Кровавом перекрестке в результате фашистской бомбежки погибли одновременно 43 человека.
Во время блокады истощенных детей-дистрофиков, находящихся на лечении в стационаре, называли крючками. Из-за сильной потери веса маленькие дети худели настолько, что походили на обтянутых кожей скелетов, а их позвоночники выдавались вперед, что и повлекло за собой подобное сравнение.
Пеленашками ленинградцы называли обернутые в простыни трупы, перевозимые жителями блокадного Ленинграда на санках к месту захоронения. Эти простыни и тряпки заменяли умершим гробы.
Люди самостоятельно, без гробов хоронили «пеленашек». Фото: АиФ / Яна Хватова Повалиха
Понятие «хрусталь» появилось в первую суровую блокадную зиму и не имело никакого отношения к благородному виду стекла или сервизу. Этим словом называли промерзшие и окоченевшие трупы, которые лежали на улицах блокадного Ленинграда.
Хрусталем называли промерзшие на улицах трупы. Фото Д. Трахтенберга. Фото: Архивное фото Чертов мост
Литейный мост всегда пользовался в городе на Неве дурной славой: при его возведении погибли десятки, а потом он стал местом притяжения самоубийц со всего города. Когда фашисты начали беспрерывно обстреливать Литейный мост из-за его близости к Дороге жизни, жители блокадного Ленинграда окончательно поверили в то, что мост проклят, и стали называть его Чертовым.
В годы блокады ленинградцы устроили своеобразный огород перед Исаакиевским собором: там они выращивали капусту. Правда, полноценные кочаны на площади не росли – выходили лишь отдельные зеленые листья, которые называли хряпой. В первую блокадную зиму хряпу солили и квасили, а во вторую – ели с постным маслом.
Долиной смерти ленинградцы называли площадь Ленина и Финляндский вокзал. Именно отсюда начиналась знаменитая Дорога жизни, по которой в осажденный Ленинград доставлялось продовольствие и все необходимое для жизнеобеспечения города. Немцам было известно об этом, и они бомбили Финляндский вокзал практически круглосуточно.
Блокадный словарь
В годы блокады Ленинград был не просто осажденным городом, жители которого пытались выжить вопреки голоду, холоду, бомбежкам и страданиям. Он превратился в целый обособленный мир с сильными и мужественными людьми, со своими порядками и, можно сказать, со своим языком. За 900 страшных дней и ночей в лексиконе ленинградцев появилось много новых слов
Берклен
Из-за отсутствия табака в городе ленинградцы изготавливали его самостоятельно из подручных средств. Берклен – это курительная смесь из опавших березовых и кленовых листьев. Их просушивали, перемалывали и начиняли полученным порошком сигареты и папиросы.
Выковыренные
Выковыренными называли людей, вывезенных из блокадного Ленинграда в другие города. Такое название прижилось благодаря созвучности со словом «эвакуированные».
Граммики
Граммиками ленинградцы ласково называли свой ничтожный паек – 125 г хлеба в сутки на человека. Блокадный хлеб более чем на половину состоял из опилок, жмыха, целлюлозы и обойной пыли. Для большинства жителей осажденного Ленинграда этот хлеб был единственной пищей, и они съедали его, не теряя ни одной крошки.
Дистрофия Шротовна Щей-Безвырезовская
Даже под непрекращающимися артобстрелами в условиях страшного голода ленинградцы не теряли чувства юмора, что и помогало им выживать. Так дистрофию – истощение, которым страдал каждой второй житель города – очеловечили и придумали ей полное имя: Дистрофия Шротовна Щей-Безвырезовская. В то время шроты, измельченные и обезжиренные семена растений, служащие для корма животным, считались настоящим деликатесом, а о тарелке щей с говяжьей вырезкой оставалось только мечтать.
Дуранда
В первый год блокады в ленинградских магазинах еще продавался жмых – спрессованные бруски отходов, оставшихся от производства муки. Такие куски жмыха называли дурандой. Ее распаривали в кастрюле до консистенции каши или же запекали, добавляя в лепешки из дуранды последние остатки сахара: получались своеобразные конфеты. В самую страшную и голодную первую блокадную зиму дуранда спасла жизни сотен тысяч ленинградцев.
Коридор смерти
В январе 1943 года жители блокадного Ленинграда всего за 17 дней проложили на левом берегу Невы 33 км железной дороги, соединявшей осажденный город со страной. Блокадники строили мост через Неву, пока фашисты обстреливали их с Синявинских высот. Из-за повышенной опасности работ сами ленинградцы назвали прокладываемую дорогу Коридором смерти. В результате по этой железной дороге в Ленинград доставлялось 75% всех грузов, а по Дороге жизни через Ладогу – лишь 25%. Один эшелон на железной дороге заменял полторы тысячи «полуторок». Однако к тому времени Дорога жизни была уже воспета, поэтому о Коридоре смерти с его страшным названием знали только ленинградцы.
Кровавый перекресток
Кровавым ленинградцы называли пересечение Невского проспекта и Садовой улицы. В годы блокады здесь располагалась трамвайная остановка, поэтому это место очень часто подвергалось вражеским обстрелам. В августе 1943 года на Кровавом перекрестке в результате фашистской бомбежки погибли одновременно 43 человека.
Крючки
Во время блокады истощенных детей-дистрофиков, находящихся на лечении в стационаре, называли крючками. Из-за сильной потери веса маленькие дети худели настолько, что походили на обтянутых кожей скелетов, а их позвоночники выдавались вперед, что и повлекло за собой подобное сравнение.
Пеленашки
Пеленашками ленинградцы называли обернутые в простыни трупы, перевозимые жителями блокадного Ленинграда на санках к месту захоронения. Эти простыни и тряпки заменяли умершим гробы.
Люди самостоятельно, без гробов хоронили «пеленашек
Хрусталь
Понятие «хрусталь» появилось в первую суровую блокадную зиму и не имело никакого отношения к благородному виду стекла или сервизу. Этим словом называли промерзшие и окоченевшие трупы, которые лежали на улицах блокадного Ленинграда.
Хрусталем называли промерзшие на улицах трупы
Чертов мост
Литейный мост всегда пользовался в городе на Неве дурной славой: при его возведении погибли десятки, а потом он стал местом притяжения самоубийц со всего города. Когда фашисты начали беспрерывно обстреливать Литейный мост из-за его близости к Дороге жизни, жители блокадного Ленинграда окончательно поверили в то, что мост проклят, и стали называть его Чертовым.
Хряпа
В годы блокады ленинградцы устроили своеобразный огород перед Исаакиевским собором: там они выращивали капусту. Правда, полноценные кочаны на площади не росли – выходили лишь отдельные зеленые листья, которые называли хряпой. В первую блокадную зиму хряпу солили и квасили, а во вторую – ели с постным маслом.
Долина смерти
Долиной смерти ленинградцы называли площадь Ленина и Финляндский вокзал. Именно отсюда начиналась знаменитая Дорога жизни, по которой в осажденный Ленинград доставлялось продовольствие и все необходимое для жизнеобеспечения города. Немцам было известно об этом, и они бомбили Финляндский вокзал практически круглосуточно.
Еще фото.
Питание в блокадном Ленинграде, или Жестокие уроки по выживанию
27 января 1944 года артиллерийские залпы в Ленинграде впервые означали не боевую канонаду, а праздничный салют. Но до этого было 872 дня во вражеском кольце. В те годы город на Неве превратился в испытательный полигон, на котором история ставила жестокий эксперимент с питанием, а вернее, его отсутствием. За годы блокады погибло, по разным данным, до 1,5 миллиона человек. Только 3% из них погибли от бомбёжек и артобстрелов; остальные 97 % умерли от голода. Сегодня многие факты этих страшных блокадных дней с трудом и в голове-то укладываются. Но и забывать о них мы не имеем права.
Тяжелый хлеб
«Новая норма хлеба: 125 граммов для служащих и иждивенцев, 250 граммов для рабочих, — вспоминает Елена Скрябина в своей книге «Годы скитаний: из дневника одной ленинградки». Наша порция (125 граммов) – небольшой ломтик, как для бутерброда. Теперь мы начали делить хлеб между всеми домочадцами – каждый хочет распорядиться порцией по-своему. Например, моя мать старается разделить свой кусок на три приёма. Я съедаю всю порцию сразу утром за кофе: по крайней мере, хотя бы в начале дня у меня хватает сил стоять в очередях или доставать что-нибудь путём обмена. Во второй половине дня я уже теряю силы, только лежу».
Рабочие карточки на 250 граммов хлеба в ноябре-декабре 1941 года получала только третья часть населения. Ежедневную норму в 125 граммов хлеба нам сейчас трудно представить. Тем более что в состав блокадного хлеба входили солод, опилки, жмых, отруби, соя, целлюлоза. Последняя составляла до 15%. Такой хлеб был плотным, мокрым, тяжелым. Поэтому 125 граммов весил только один кусочек.
Дополнительные продовольственные ресурсы
Соя, шрот, костяная мука, белковые дрожжи, альбумин… — до этого такие продукты не применялись в кулинарии. Из сои в Ленинграде приготовляли молоко, а из ее отходов – биточки, запеканки. Шрот (отходы после переработки масличных семян) использовался для приготовления так называемых вторых блюд. Костяная мука, смешанная с мучной пылью (т.н. смёткой – сметенных отовсюду остатков на мелькомбинатах), также применялась для горячего. Белковые дрожжи шли на супы и котлеты.
«Первое: суп из серых капустных листьев – 8 коп., второе: каша из дуранды – 12 коп». Это строки из меню одной из столовых Ленинграда в декабре 1941 года. Дуранда — это конопляный жмых, который дореволюционный словарь Ф.Брокгауза и И.Ефрона рекомендовал как «отличное кормовое средство для скота».
Маленькая ленинградская артель «Вкуспром» разработала способ приготовления «растительной икры». В ее состав входили кокосовый жмых, растительное масло, лук и специи – уксус, перец, лавровый лист. Блюдо это содержало нужные человеческому организму витамины. Артель наладила тогда массовое производство этой икры.
В 1942 году Ленснабнарпит командировал своего сотрудника Н.В. Сукача в Архангельск, где тот должен был возглавить экспедицию по добыче морской капусты. Чуть позже по Дороге жизни через Ладожское озеро в Ленинград было доставлено несколько вагонов этого продукта – незаменимого в блокаду источника витаминов и йода. Чего только не делали из нее в столовых – супы, голубцы, запеканки…
Щи из крапивы и лебеды
Весной 1942 года начался массовый сбор травы на городских газонах. В городе были созданы пункты по приему растений, переработкой которых занимался фасовочно-пищевой комбинат. Сборщикам выдавали дополнительные карточки на хлеб за не менее чем 25 кг травы. Из нее готовили и пюре, и салаты, и запеканки. Но главным блюдом, конечно, были щи из крапивы. Нередко их варили вместе с лебедой, которая традиционно на Руси шла в пищу в голодные годы. Употреблялась она и в сушеном, и в вареном, и в маринованном виде. Позже щи стали варить из капустных отходов (так называемые хряпы). Они надолго вошли в обиход ленинградских столовых.
В этот период было выпущено даже несколько книжек – пособий по использованию дикорастущих трав и растений в пищевом рационе населения. Так, в 1942 году ленинградский Ботанический институт выпустил брошюру с перечнем съедобных растений, которые можно было найти в городских парках и садах, и рецептов блюд из них: например, салат из одуванчиков, суп из крапивы, запеканка из сныти.
В этом же году вышла и книга, подготовленная сотрудниками университета и санэпидлаборатории Балтийского флота. Она должна была «ознакомить бойцов, командиров Красной Армии и Военно-Морского Флота, а также население с малоизвестными дикорастущими травами, которые могут служить прекрасным пищевым средством». Оладьи из клевера, котлеты из подорожника, жаркое из лопуха, студень из лишайника, кисель из водяной лилии, пюре из мать-и-мачехи, компот из щавеля. Вот она мечта современного вегетарианца! Тогда же эти названия, по словам поэтессы Веры Инбер, способны были «вызвать улыбку, если бы они не были так трагичны».
А в это время…
Городское и областное руководство проблем с продовольствием не испытывало. Вот строки из дневника сотрудника столовой Смольного: «В правительственной столовой было абсолютно все, без ограничений, как в Кремле. Фрукты, овощи, икра, пирожные. Молоко и яйца доставляли из подсобного хозяйства во Всеволожском районе. Пекарня выпекала разные торты и булочки».
Из воспоминаний ленинградского инженера-гидролога: «Был у Жданова (первый секретарь Ленинградского горкома. – Прим. авт.) по делам водоснабжения. Еле пришел, шатался от голода… Шла весна 1942 года. Если бы я увидел там много хлеба и даже колбасу, я бы не удивился. Но там в вазе лежали пирожные». В этом контексте абсолютно логичной выглядит телеграмма Андрея Жданова в Москву с требованием «прекратить посылку индивидуальных подарков организациями в Ленинград… это вызывает нехорошие настроения».
Первый секретарь Ленинградского горкома А.А. Жданов. Фото: iknigi.net
А вот отрывок из дневника сотрудника Смольного, инструктора отдела кадров горкома ВКП(б) Николая Рибковского (запись от 9 декабря 1941 года): «С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак — макароны или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед — первое щи или суп, второе мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе — котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, второе — свинина с тушеной капустой».
Весной 1942 года Рибковский был отправлен «для поправки здоровья» в партийный санаторий, где продолжил вести дневник. Запись от 5 марта: «Вот уже три дня я в стационаре горкома партии. Это семидневный дом отдыха в Мельничном ручье (окраина города. – Прим. авт.). С мороза, несколько усталый, вваливаешься в дом, с теплыми уютными комнатами, блаженно вытягиваешь ноги… Каждый день мясное — баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное — лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, 300 грамм белого и столько же черного хлеба на день… и ко всему этому по 50 грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину… Я и еще двое товарищей получаем дополнительный завтрак: пару бутербродов или булочку и стакан сладкого чая… Война почти не чувствуется. О ней напоминает лишь громыхание орудий…».
Данные о количестве продуктов, ежедневно доставлявшихся в Ленинградские обком и горком ВКП(б) в военное время, недоступны исследователям до сих пор. Как и информация о содержании спецпайков партийной номенклатуры и меню столовой Смольного. «Не знаю, чего во мне больше — ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, — к нашему правительству», — писала в дневнике поэтесса Ольга Берггольц, на себе испытавшая все ужасы ленинградской блокады.