И вот теперь всем становится ясно что
И вот теперь всем становится ясно что
Контакты
Голос справа: Ложь! Ложь!
Председатель: Прошу не нарушать порядок.
Крушеван^^^ (г. Кишинев): Если будет сводиться к личным оскорблениям, мы сумеем.
Председатель: Ни об одной личности не упоминалось.
Церетели: Вы говорите: Ложь! Так вспомните убийц Герцен-штейна*^^*, которые безнаказанно разгуливают по стране, вопреки требованию финских властей.
Голоса справа: У вас руки в крови!
Церетели: Мы знаем, у кого руки в крови.
Шум справа; аплодисменты слева.
Председатель: Прошу порядок сохранять. Прошу оратора не прерывать.
Голоса справа: Оратора надо остановить, а вы нас останавливаете!
Председатель: Прошу порядок не нарушать и прошу оратора не перебивать.
Пуришкевич’^^ (Бессарабская губ.): Невозможно сидеть, невозможно слушать.
Голоса: Оратора нужно остановить! Шум.
Председатель: Прошу порядок не нарушать. Прошу оратора не перебивать.
Церетели: И вот теперь всем становится ясно, что защищать старую Россию, защищать помещичьи привилегии возможно только с помощью наемных погромщиков, с помощью голого насилия. Такое правительство не в состоянии, конечно.
. совладать с могучим напором исторического развития. Здесь сегодня правительство говорило об успокоении и порядке, но своими мерами оно еще более увеличило смуту, оно еще более усилило недовольство. Чем дальше, тем яснее становится непримиримое противоречие между старым режимом и всей новой растущей Россией. Все слои населения — торгово-промышленный и сельский пролетариат, широкие слои мелкой и средней буржуазии, многомиллионное крестьянство — все эти классы, нуждающиеся в свободной организации своих сил для защиты своих интересов, одушевляются страстным стремлением к освобождению страны от ненавистной крепостнической опеки. И чем ожесточеннее борется помещичье правительство за свое существование, чем суровее давит оно проявление всякой жизни, тем шире развивается народное недовольство, тем глубже растет революционное движение. Это не мы, так называемые крамольники, являемся деятелями революции.
. не мы вызываем насильственные столкновения.
Председатель: Призываю к порядку.
Но выполнить ее мы, граждане народные представители, не можем без помощи самого народа. И вот теперь, когда народ, сумевший выразить свою политическую волю, собирает силы для ее осуществления, все свои стремления, всю свою работу мысли слуги народа должны направить к тому, чтобы способствовать сплочению народа.
Голос справа: Довольно, довольно.
. Ибо только при непосредственной поддержке народа можно остановить дикий разгул насильников, опустошающих страну. Вы помните, граждане народные представители, как десять месяцев тому назад депутат Набоков*^’^ с высоты думской трибуны, опираясь на несомненное право, обратился к правительству со словами: «Исполнительная власть да подчинится власти законодательной». Два месяца спустя исполнительная власть, опираясь на штык, разогнала власть законодательную. Пока организованной силе правительства не противопоставлена организованная сила народа, исполнительная власть не сдастся, не уйдет, не подчинится власти законодательной.
Пуришкевич (Бессарабская губ.): Господин Председатель, довольно. Остановите оратора, тут призыв.
Установите соответствие между фрагментами исторических источников и их краткими характеристиками: к каждому фрагменту, обозначенному буквой, подберите по три соответствующие характеристики. Обратите внимание на то, что среди приведенных характеристик есть «лишние». (Напишите в ответ букву и через запятую подходящие цифры, номера на фото)
А) «И вот теперь всем становится ясно, что защищать старую Россию, защищать помещичьи привилегии возможно только с наёмных погромщиков, с голого насилия. Такое правительство не в состоянии, конечно, совладать с могучим напором исторического развития. Здесь сегодня правительство говорило об успокоении и о порядке, но своими мерами оно ещё более увеличило смуту. Чем дальше, тем яснее становится непримиримое противоречие между старым режимом и всей новой, растущей Россией. Все слои населения: торгово-промышленный и сельский пролетариат, широкие слои мелкой и средней буржуазии, многомиллионное крестьянство – все эти классы одушевляются страстным стремлением к освобождению страны от ненавистной крепостнической опеки».
Б) «Скончался благоверный и великий князь русский Владимир, сын благоверного отца Всеволода, украшенный добрыми нравами, прославленный победами. Перед его именем трепетали все страны, и по всем землям слух о нем, поскольку он всей душой возлюбил Бога… Потому и не щадил имущества своего, раздавая страждущим, и церкви воздвигая и украшая; особенно же почитал чернеческий чин и священнический, давая им необходимое и принимая от них молитвы. Великую веру имел к Богу и родичам своим, к святым мученикам Борису и Глебу, потому и церковь прекрасную создал на Альте в имя их, где была пролита кровь святого Бориса. И жалостлив был чрезмерно, и дар этот от Бога принял, так что когда входил в церковь и слышал пение, тотчас испускал слезу и мольбы к Владыке Христу со слезами обращал: поэтому и Бог все прощенья его удовлетворял, и лета его наполнил благополучием».
В) «Вот каково в сущности это учреждение, выставляемое целью и венцом государственного устройства. Больно и горько думать, что в земле Русской были и есть люди, мечтающие о водворении этой лжи у нас; что профессоры наши ещё проповедуют своим юным слушателям о представительном правлении, как об идеале государственного учреждения; что наши газеты и журналы твердят о нём в передовых статьях и фельетонах, под знаменем правового порядка; твердят – не давая себе труда вглядеться ближе, без предубеждения, в действие парламентской машины. Но уже и там, где она издавна действует, – ослабевает вера в неё; еще славит её либеральная интеллигенция, но народ стонет под гнётом этой машины и распознаёт скрытую в ней ложь. Едва ли дождёмся мы, – но дети наши и внуки, несомненно, дождутся свержения этого идола, которому современный разум продолжает ещё в самообольщении поклоняться».
Г) «Я не могу устроить правильно ни полевого, ни лесного хозяйства, потому что все мои 9000 десятин испещрены мелкими клочками крестьянского владения; крестьяне также не могут, со своей стороны, пользоваться клочками надельной земли – не могут ни прогнать туда для пастьбы свой скот, ни удобрить землю, ни даже добраться до своих участков для обработки их без потери времени и труда, так как они находятся на пространстве 100 квадратных вёрст и участки некоторых крестьян находятся в 12 верстах от села по прямой линии…».
Д) «Ныне, с Вышнего, положили мы совершить сие образование на следующих главных началах: I. В порядке государственных установлений Совет составляет сословие, в коем все части управления в главных их отношениях к законодательству соображаются и через него восходят к верховной императорской власти. II. По сему все законы, уставы и учреждения в первообразных их начертаниях предлагаются и рассматриваются в Государственном совете и потом действием державной власти поступают к предназначенному им совершению. III. Никакой закон, устав и учреждение не исходит из Совета и не может иметь своего совершения без утверждения державной власти…».
Церетели И. Г. Обсуждение выступления Председателя Совета министров П. А. Столыпина (Из стенограммы заседания 6 марта 1907 года)
Церетели И. Г., социал-демократическая фракция. *
Граждане народные представители! Быть может, многих удивит то гробовое молчание, которым было встречено сегодня первое появление правительства разгона Думы, правительства военно-полевых судов громадным большинством этого собрания, но именно в этом молчании сказалась вся сила нашего протеста, вся глубина нашего негодования, ибо нет таких криков, нет таких бурных демонстраций, которые могли бы выразить чувства народные по отношению к правительству, сковавшему всю страну цепями военного положения, заточившему лучших её сынов, к правительству, разорившему вконец население и растратившему народные гроши, предназначенные на помощь голодающим. В лице правительства, представшего перед нами сегодня, заговорила старая крепостническая Россия. Правительство говорило сегодня главным образом о том, что оно намерено делать. Мы хотим остановиться на том, что оно уже сделало. Самый характер разгона Первой Думы, последовавшая затем междудумская работа правительства и, наконец, последнее официозное заявление правительства ясно показали всем действительную природу правительства. Это заявление и все эти действия даже слепым открыли глаза для понимания неразрывной связи самодержавного правительства с кучкой помещиков-крепостников, живущих за счёт миллионов обездоленных крестьян. (Крики справа: «Долой! Ложь!»; аплодисменты слева.)
Председатель. Считаю долгом заявить вам, господа, что останавливать оратора имеет право один Председатель Думы. (Крики справа, аплодисменты слева.)
Считаю долгом заявить, что в словах оратора не нахожу ничего, за что следовало бы его остановить. Прошу соблюдать порядок и не говорить не в очередь!
Председатель. Прошу не нарушать порядок!
Церетели И. Г. Здесь опять сказали о лжи, и я опять называю факты: вспомните Седлец, вспомните официальное донесение жандармского ротмистра Петухова, вспомните подвиги так называемого «Союза русского народа» под эгидою и защитою властей!
Голоса (справа). Ложь! Ложь!
Председатель. Прошу не нарушать порядок!
Крушеван П. А. (г. Кишинёв) Если будет сводиться к личным оскорблениям, мы сумеем.
Председатель. Ни об одной личности не упоминалось.
Церетели И. Г. Вы говорите «ложь», так вспомните убийц Герценштейна, которые безнаказанно разгуливают по стране вопреки требованию финских властей!
Голос (справа). У вас руки в крови!
Церетели И. Г. Мы знаем, у кого руки в крови! (Шум справа, аплодисменты слева.)
Председатель. Прошу порядок сохранять, прошу оратора не прерывать!
Голос (справа). Оратора надо остановить, а вы нас останавливаете!
Председатель. Прошу порядок не нарушать и прошу оратора не перебивать!
Пуришкевич В. М. (Бессарабская губ.) Невозможно сидеть, невозможно слушать!
Голоса. Оратора нужно остановить! (Шум.)
Председатель. Прошу порядок не нарушать, прошу оратора не перебивать!
Председатель. Призываю к порядку!
Пуришкевич В. М. Господин Председатель, довольно, остановите оратора: тут призыв. (Шум.)
Голоса. Господин Председатель, послушайте.
Председатель. Господин оратор, прошу вас не делать призыва к вооружённому восстанию!
Граф Бобринский В. А. (Тульская губ.) Господин Председатель, позвольте мне заявить, что этот призыв делался несколько раз и вами не был остановлен.
Пуришкевич В. М. Господин Председатель, мы не можем в этих стенах слушать призывы.
Председатель. Я вам слова не даю. Оратора не перебивайте, только Председатель может остановить оратора.
Голоса. Остановить! (Шум.)
Церетели И. Г. Да будет позволено мне в пояснение своих слов сказать.
Голоса. Не желаем! Не хотим!
Церетели И. Г. Да будет мне позволено сказать, что я не делал здесь призыва к вооружённому восстанию, я, наоборот, доказывал, что к вооружённому восстанию призывает правительство, с которым мы боремся!
Голоса. Неправда!
Председатель. Господа члены Думы, не желающие слушать оратора, благоволят покинуть зал заседания, но не прерывать оратора. (Аплодисменты.)
По поручению социал-демократической фракции имею честь прочитать следующее заявление: «Распустив Первую Думу и освободившись от всякого контроля над своей деятельностью, правительство обнаружило свою настоящую природу. Оно показало, что оно является правительством дворян, действующим в тесном союзе с крепостниками, с паразитическими элементами общества. Оно использовало находившийся в его распоряжении семимесячный промежуток для того, чтобы под видом успокоения страны постараться всеми способами оградить интересы правящей бюрократии, крепостников-помещиков и всякого рода паразитов.
Произвольными сенатскими разъяснениями и административными распоряжениями правительство отняло у миллионов граждан неоспоримо принадлежащие им избирательные права и беззастенчивым вмешательством в ход выборов старалось не допустить свободного выражения народной воли и провести в Думу своих ставленников.
Целый ряд законов, изданных правительством вопреки обещаниям 17 октября, без одобрения Госдумы, преследует ту цель, чтобы распродать в интересах казны и помещиков-крепостников земли, на которые народ, столько лет угнетаемый и эксплуатируемый, имеет несомненное право. Правительство сделало всё, что было в его силах, чтобы раздробить и ослабить крестьянство.
Таково это правительство, которому страна при выборах очень ясно выразила своё недоверие и которое предстало пред Государственной Думой со своей декларацией, с обещанием законов о свободах. Как будто бы может быть какая-нибудь вера в эти свободы и эти законы, когда власть остаётся у правительства, не стесняющегося попирать ногами все свободы и законы!
В противовес этому обещанию социал-демократическая фракция Государственной Думы заявляет: она ничего не ждёт от правительства самодержавной бюрократии, она помнит, что прошлая Дума не довела своей борьбы с правительством до победы, потому что она не успела ещё связать себя с народом: она знает, что и нынешняя Дума одним только выражением недоверия не может сломить упорства бюрократии, что Думе ещё нужно стать силой, способной послужить мощным орудием народного освобождения; она возлагает все свои надежды на движение самого народа, который один только может положить конец режиму произвола и насилия и дать народному представительству силу для раскрытия тюрем, для установления свободы, для разрешения земельного вопроса, для открытия простора борьбе пролетариата, для переложения тягости налогов с бедного населения на более достаточное и т. д.
Избранные выступления депутатов Государственной Думы с 1906 года до наших дней / Под общей ред. С.Е. Нарышкина. М., 2013, с. 15-19.
И вот теперь всем становится ясно что
– Что, Петр, не видать еще? – спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялого двора на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми глазенками.
Слуга, в котором все: и бирюзовая сережка в ухе, и напомаженные разноцветные волосы, и учтивые телодвижения, словом, все изобличало человека новейшего, усовершенствованного поколения, посмотрел снисходительно вдоль дороги и ответствовал: «Никак нет-с, не видать».
– Не видать? – повторил барин.
– Не видать, – вторично ответствовал слуга.
Барин вздохнул и присел на скамеечку. Познакомим с ним читателя, пока он сидит, подогнувши под себя ножки и задумчиво поглядывая кругом.
Слуга, из чувства приличия, а может быть, и не желая остаться под барским глазом, зашел под ворота и закурил трубку. Николай Петрович поник головой и начал глядеть на ветхие ступеньки крылечка: крупный пестрый цыпленок степенно расхаживал по ним, крепко стуча своими большими желтыми ногами; запачканная кошка недружелюбно посматривала на него, жеманно прикорнув на перила. Солнце пекло; из полутемных сеней постоялого дворика несло запахом теплого ржаного хлеба. Замечтался наш Николай Петрович. «Сын… кандидат… Аркаша…» – беспрестанно вертелось у него в голове; он пытался думать о чем-нибудь другом, и опять возвращались те же мысли. Вспомнилась ему покойница-жена… «Не дождалась!» – шепнул он уныло… Толстый сизый голубь прилетел на дорогу и поспешно отправился пить в лужицу возле колодца. Николай Петрович стал глядеть на него, а ухо его уже ловило стук приближающихся колес…
– Никак, они едут-с, – доложил слуга, вынырнув из-под ворот.
Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги. Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей; в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица…
– Аркаша! Аркаша! – закричал Кирсанов, и побежал, и замахал руками… Несколько мгновений спустя его губы уже прильнули к безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.
– Дай же отряхнуться, папаша, – говорил несколько сиплым от дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая на отцовские ласки, – я тебя всего запачкаю.
– Ничего, ничего, – твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. – Покажи-ка себя, покажи-ка, – прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее».
Николай Петрович казался гораздо встревоженнее своего сына; он словно потерялся немного, словно робел. Аркадий остановил его.
– Папаша, – сказал он, – позволь познакомить тебя с моим добрым приятелем, Базаровым, о котором я тебе так часто писал. Он так любезен, что согласился погостить у нас.
Николай Петрович быстро обернулся и, подойдя к человеку высокого роста, в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнаженную красную руку, которую тот не сразу ему подал.
– Душевно рад, – начал он, – и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь… позвольте узнать ваше имя и отчество?
– Евгений Васильев, – отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу все свое лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.
Кандидат– лицо, сдавшее специальный «кандидатский экзамен» и защитившее специальную письменную работу по окончании университета, первая ученая степень, установленная в 1804 г.
Английский клуб– место собрания состоятельных и родовитых дворян для вечернего времяпрепровождения. Здесь развлекались, читали газеты, журналы, обменивались политическими новостями и мнениями и т.п. Обычай устраивать такого рода клубы заимствован в Англии. Первый английский клуб в России возник в 1700 году.
« …но тут настал 48-й год». – 1848 год – год февральской и июньской революций во Франции. Страх перед революцией вызвал со стороны Николая I крутые меры, в том числе запрет выезда за границу.
Вера Полозкова. Мастерство поддержанья пауз
у красивых детей, что ты знала, мама, — новые красивые дети.
мы их любим фотографировать в нужном свете.
жизнь умнее живущего, вот что ясно по истечении первой трети.
всё, чего я боялся в детстве, теперь нелепее толстяков с укулеле.
даже признаки будущего распада закономерны, на самом деле.
очень страшно не умереть молодым, мама, но как видишь, мы это преодолели.
я один себе джеки чан теперь и один себе санта-клаус.
всё мое занятие — структурировать мрак и хаос.
всё, чему я учусь, мама — мастерство поддержанья пауз.
я не нулевая отметка больше, не дерзкий птенчик, не молодая завязь.
молодая завязь глядит на меня, раззявясь.
у простых, как положено, я вызываю ненависть, сложных — зависть.
что касается женщин, мама, здесь всё от триера до кар-вая:
всякий раз, когда в дом ко мне заявляется броская, деловая, передовая,
мы рыдаем в обнимку голыми, содрогаясь и подвывая.
что до счастья, мама, — оно результат воздействия седатива или токсина.
для меня это чувство, с которым едешь в ночном такси на
пересечение сорок второй с десятой, от кабаташа и до таксима.
редко где еще твоя смертность и заменяемость обнажают себя так сильно.
иногда я кажусь себе полководцем в ссылке, иногда сорным семенем среди злака.
в мире правящей лицевой всё, что занимает меня — изнанка.
барабанщики бытия крутят палочки в воздухе надо мной, ожидая чьего-то знака.
нет, любовь твоя не могла бы спасти меня от чего-либо — не спасла ведь.
на мою долю выпало столько тонн красоты, что должно было так расплавить.
но теперь я сяду к тебе пустой и весь век ее стану славить.