стих великое чувство у каждых дверей

21.07.202207.08.2022 admin 0 Comments

Великое чувство! У каждых дверей…

Великое чувство! У каждых дверей,
В какой стороне ни заедем,
Мы слышим, как дети зовут матерей,
Далеких, но рвущихся к детям.
Великое чувство! Его до конца
Мы живо в душе сохраняем, —
Мы любим сестру, и жену, и отца,
Но в муках мы мать вспоминаем!

Статьи раздела литература

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Рубрики

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Интересы

—Постоянные читатели

—Сообщества

—Статистика

Николай Алексеевич Некрасов. «Великое чувство! У каждых дверей…»

Николай Алексеевич Некрасов

Великое чувство! У каждых дверей,
В какой стороне ни заедем,
Мы слышим, как дети зовут матерей,
Далеких, но рвущихся к детям.
Великое чувство! Его до конца
Мы живо в душе сохраняем,-
Мы любим сестру, и жену, и отца,
Но в муках мы мать вспоминаем!

Николай Некрасов

Каждый из нас в самые сложные периоды своей жизни мысленно обращается к самому близкому и дорогому человеку к матери. Некрасов, не отличающийся сентиментальностью, также прошел этот путь, хотя о матери у него остались далеко не самые светлые воспоминания. Она умерла молодой, и поэт часто упоминал о том, что эта женщина была глубоко несчастна из-за деспотичного супруга.

Рано покинув отчий дом, Некрасов вынужден был самостоятельно зарабатывать на жизнь частными уроками, но в этот период жизни он практически не обращался к теме детских воспоминаний. Они пришли гораздо позже, когда поэт осознал, что умирает от неизлечимого недуга. За несколько месяцев до кончины он опубликовал стихотворение «Великое чувство! У каждых дверей…», в котором признался, что единственным человеком, о котором он вспоминает с нежностью и теплотой, является мама.

Это чувство гораздо сильнее и прочнее, чем обычная любовь, которую испытывает человек по отношению к тем, кто ему дорог. Однако, как часто это бывает, о матери каждый из нас, по мнению поэта, вспоминает, когда ему особенно тяжело. «Мы любим сестру, и жену, и отца, но в муках мы мать вспоминаем!», — подчеркивает Некрасов. Прожив жизнь и, фактически, находясь на пороге вечности, поэт хочет что-то изменить и вернуть прошлое, чтобы воздать должное той, которой он обязан своим появлением на свет. Однако сделать это уже невозможно, поэтому автору остается лишь посвящать стихи этой женщине, которую он долгие годы считал безвольным и не имеющим собственного мнения человеком. К слову, в последние годы перед смертью Некрасов написал и опубликовал более десятка произведений, которые посвятил маме.

Источник

Анализ стихотворения Некрасова Великое чувство! У каждых дверей…

Самый родной человек – мама, та, что всегда с нами душой, близкая и понимающая. Человеку дается мать для того, чтобы он смог увидеть настоящую любовь, безусловную, прощающую, сопереживающую, самоотверженную. Она, как посланник небес, охраняет и оберегает свое чадо, с самого детства и до своих последних дней. Много стихов посвящено женщинам, возлюбленным и женам, но произведение Некрасова о великом чувстве подчеркивает роль матери в личной истории и внутреннем мире каждого человека.

Поэт не зря упоминает, как в любой стране, деревушке, дети стремятся к своим матерям, а последние, в свою очередь, самозабвенно любят своих детей. Сердце мамы, ее глаза, ее уши замечают лишь достоинства, превознося и преувеличивая их. Мать слепо обожает и принимает своего ребенка таким, каким его создала природа.

Также не преуменьшается значение других родственных уз. Писатель говорит, что человек любит и своего отца, и сестру, и жену. Отец помогает по жизни – советом ли, конкретным делом ли. Он тот столп, на котором основывается каркас семьи, защитник, готовый отражать нападки и, наконец, кормилец. Как трудно приходится детям, растущим без отца. Сестра – человек, знающий всю нашу подноготную, наши слабости и страхи, по идее она должна быть другом, поддерживать в трудные моменты, радоваться с нами в час нашего успеха. Рассматривая роль жены, можно сказать, что это знаковая фигура в судьбе каждого мужчины. Ведь в отличие от кровной родни, супругу можно выбрать самому. И если повезет, провести с ней прекрасную жизнь, деля радости и горести.

«Великое чувство» Некрасова аж в названии подчеркивает глубину и силу любви к матери. Та неосязаемая нить, соединяющая два родных существа, мать и ребенка, намного прочнее, чем все остальные отношения, хотя, по большому счету, она любит сильнее.

Пути Божьи неисповедимы, и порой детей судьба разделяет от их мам на далекие расстояния, возможно разлучая на длительное время, а то и навсегда. Но даже живя вдалеке, мы неразрывно связаны со своими матерями, давшими нам жизнь.

Понимать это мы начинаем в минуты отчаяния, боли, смерти. Так и в этом стихотворении смыслом является тот факт, что крик человеческой души во время приключившейся с ним беды или опасности всегда обращен к матери. И никакие богатства и ценности материального порядка не способны заменить нам женщину, которая будет любить нас вечно, как бы высоко мы не взлетели (зазнавшись) или как бы низко мы не упали.

Картинка к стихотворению Великое чувство! У каждых дверей…

«Великое чувство! У каждых дверей…» Н. Некрасов

Великое чувство! У каждых дверей,
В какой стороне ни заедем,
Мы слышим, как дети зовут матерей,
Далеких, но рвущихся к детям.
Великое чувство! Его до конца
Мы живо в душе сохраняем, –
Мы любим сестру, и жену, и отца,
Но в муках мы мать вспоминаем!

Дата создания: 1877 г.

Анализ стихотворения Некрасова «Великое чувство! У каждых дверей…»

Рано покинув отчий дом, Некрасов вынужден был самостоятельно зарабатывать на жизнь частными уроками, но в этот период жизни он практически не обращался к теме детский воспоминаний. Они пришли гораздо позже, когда поэт осознал, что умирает от неизлечимого недуга. За несколько месяцев до кончины он опубликовал стихотворение «Великое чувство! У каждых дверей…», в котором признался, что единственным человеком, о котором он вспоминает с нежностью и теплотой, является мама.

Это чувство гораздо сильнее и прочнее, чем обычная любовь, которую испытывает человек по отношению к тем, кто ему дорог. Однако, как часто это бывает, о матери каждый из нас, по мнению поэта, вспоминает, когда ему особенно тяжело. «Мы любим сестру, и жену, и отца, но в муках мы мать вспоминаем!», – подчеркивает Некрасов. Прожив жизнь и, фактически, находясь на пороге вечности, поэт хочет что-то изменить и вернуть прошлое, чтобы воздать должное той, которой он обязан своим появлением на свет. Однако сделать это уже невозможно, поэтому автору остается лишь посвящать стихи этой женщине, которую он долгие годы считал безвольным и не имеющим собственного мнения человеком. К слову, в последние годы перед смертью Некрасов написал и опубликовал более десятка произведений, которые посвятил маме.

Источник

Анализ стихотворения Великое чувство! У каждых дверей Некрасова

Вариант 2

Простые и банальные наблюдения за миром порой позволяют понять довольно глубокие факты, в том числе и относительно того какова внутренняя структура человеческой личности. Для всех людей существуют фундаментальные основы.

Каким бы не был человек, он регулярно спит и регулярно видит сны, испытывает чувства. Даже если биография его нестандартна, он тоже имеет родителей, опыт общения с другими людьми. Внешняя непоколебимость зачастую скрывает за собой простые человеческие чувства, которые свойственны всем.

Наибольшее количество людей в этом мире появившись на свет практически сразу оказались в объятиях матери. Именно эти материнские объятия стали первым приветствием от мира и для большинства людей они стали залогом возможности счастья и принятия в этом мире. Ведь, когда беззащитное существо появляется его сразу прижимает к себе нечто более сильное, доброе и заботливое.

Поэтому материнская любовь нередко возводится в ранг определенного идеала, чего-то невероятно бескорыстного. Именно материнская любовь во многом является синонимом любви высшей. Об этом пишет Некрасов, называя, то как ребенок к матери «великим чувством».

Некрасов в этом стихотворении говорит не о великом чувстве материнской любви, но о тяге человека к этой любви. Ведь на самом деле практически каждому хочется защищенности и покоя, возможности иметь невероятно близкую и бескорыстную заботу, которая обуславливается только чистой любовью. Поэт пишет о том как «дети зовут матерей» и действительно этот зов раздается повсюду.

Однако, идет ли тут речь только непосредственно о чувствах между матерью и ребенком. Как мы поняли ранее «у каждых дверей» возможно услышать о великом чувстве, которое взывает к бескорыстной любви. Такая любовь воплощается через матерей по всему миру, но на самом деле представляет собой не просто физиологический инстинкт или нечто подобное.

Речь идет об идеале, который недостижим более никаким иным образом. Ведь недаром говорят о материнской любви как наиболее сильной в этом мире. Пожалуй, в какой-то степени с этим следует согласиться и тогда мы легко понимаем, почему такое чувство называется великим.

Оказавшись в мире полном пороков и разочарований, многим людям хочется вернуться к какой-то истине, чем-то устойчивому и настоящему и тогда они взывают именно с этим великим чувством. Не зря Некрасов в завершении стихотворения говорит именно о муках, когда люди вспоминают собственных матерей. Таков факт, который запечатлевается и в разговорной, бытовой культуре «звать маму», «прятаться за юбкой» — все эти выражения на самом деле тоже на примитивном уровне говорят о великом чувстве, потребности возврата к какому-то чистому источнику любви.

Если говорить более глобально и абстрактно, то возможно такое чувство вообще является тягой к чему-то божественному или трансцендентному. Намерением отдать себя какой-то любящей силе. Ведь такое намерение в глубине есть практически у каждого.

Анализ стихотворения Великое чувство! У каждых дверей по плану

«Великое чувство! У каждых дверей…»

По тематикам

«Панаевский цикл» Некрасова и «Денисьевский цикл» Тютчева

Несмотря на яркую самобытность сборника, в анналах русской поэзии есть подобный ему сборник другого великого поэта. Речь о «Денисьевском цикле» Федора Тютчева.

Этот цикл поэт также посвятил своей любимой женщине – Елене Александровне Денисьевой. Эта девушка была студенткой Смольного института, где обучались дочери Тютчева. Двадцать лет разницы в возрасте и семья Федора Ивановича не стали преградой всепоглощающей страсти и любви между этими такими разными людьми. Их чувство породило множество осуждений и обсуждений в обществе, однако разлучить их смогла лишь болезнь, которая унесла жизнь еще совсем молодой Елены.

Как и «Панаевский цикл» Некрасова, «Денисьевский цикл» посвящен искренней и сильной любви, которая меняет человека, облагораживает и превозносит его чувства.

В июле 1850 года, когда Тютчев впервые встретил свою Елену, появилось стихотворение «Пошли господь, свою отраду…». Здесь лирический герой молит о любви и сравнивает себя с опаленным солнцем нищим, который видит богатый свежий сад и мечтает попасть туда. В этом иносказании лежит глубокий скрытый смысл. Поэт ассоциирует себя с нищим, которому недоступны услады богатых. Он понимает, что сад чужой, но молит об «отраде».

О Елене Денисьевой известно очень мало. Но ее имя в истории и литературе живет, благодаря посвященным поэтом стихам.

Я рано встал, не долги были сборы, Я вышел в путь, чуть занялась заря; Переходил я пропасти и горы. Перетыкал я реки и моря; Боролся я, один и безоружен, С толпой врагов; не унывал в беде И не роптал. Но стал мне отдых нужен И не нашел приюта я нигде! Не раз, упав лицом в сырую землю, С отчаяньем, голодный, я твердил: «По силам ли, о боже! труд подъемлю?» И снова шел, собрав остаток сил. Все ближе и знакомее дорога, И пройдено все трудное в пути! Главы церквей сияют впереди — Не далеко до отчего порога! Насмешливо сгибаясь и кряхтя Под тяжестью сумы своей дырявой, Голодный труд, попутчик мой лукавой, Уж прочь идет: теперь нам ровный путь. Вперед, вперед! Но изменили силы — Очнулся я на рубеже могилы…

Пышна в разливе гордая река, Плывут суда, колеблясь величаво, Просмолены их черные бока, Над ними флаг, на флаге надпись: слава! Толпы народа берегом бегут, К ним приковав досужее вниманье, И, шляпами размахивая, шлют Пловцы родному берегу прощанье, — И вмиг оно подхвачено толпой, И дружно берег весь ему ответит. Но тут же, опрокинутый волной, Погибни челн — и кто его заметит? А если и раздастся дикий стон На берегу — внезапный, одинокий, За криками не будет слышен он И не дойдет на дно реки глубокой… Подруга темной участи моей! Оставь скорее берег, озаренный Горячим блеском солнечных лучей И пестрою толпою оживленный, — Чем солнце ярче, люди веселей, Тем сердцу сокрушенному больней!

Стихотворный цикл из трех элегий во многом характерен для поэтики Некрасова.

Непосредственное читательское восприятие стиля Некрасова неразрывно связано с ощущением простоты, разговорности, «прозаичности». Подобная читательская репутация, закрепившаяся за творчеством поэта в сознании многих поколений, не может быть случайной — она отражает сознательную авторскую установку, стремление поэта выработать стиль, который воспринимался бы как непосредственный, сохраняющий живые интонации разговорной речи.

Успех, с которым Некрасов решил задачу, породил иллюзорное представление о «непостроенности», художественной аморфности его текстов. Происходило характерное смешение: прозаическая, разговорная речь, ее бытовые интонации были для Некрасова объектом изображения

— из этого часто делали наивный вывод, что Некрасов якобы непосредственно переносил в поэзию реальную речь в ее разговорных формах. На самом деле, стиль Некрасова отличался большой сложностью. Кажущаяся простота возникала как определенный художественный эффект и не имела ничего общего с элементарной аморфностью текста. «Последние элегии» удобны для наблюдений над организацией стилистического уровня текста. Именно этим аспектом мы и ограничим наше рассмотрение.

Еще в 1922 г. Б. М. Эйхенбаум указал на наличие в поэтике Некрасова сознательного неприятия норм «высокой» поэзии предшествующего периода: «Часто Некрасов прямо демонстрирует свой метод отступления, контрастно противопоставляя системе старых поэтических штампов свои “грубые“ слова или подчеркивая прозаичность своих сюжетов и образов»1

. Еще раньше Ю. Н. Тынянов установил связь, существующую между ритмико-синтаксическими формами Жуковского, Пушкина и Лермонтова, с одной стороны, Некрасова — с другой
2
. В дальнейшем вопрос этот привлекал К. Шимкевича, В. В. Гиппиуса, К. И. Чуковского
3
.

Работы этих исследователей выявили структурную сложность стиля Некрасова. Поэзия Некрасова рассчитана на читателя, живо ощущавшего поэтические нормы «романтического», пушкинского и послепушкинского стилей, на фоне которых делаются эстетически активными стилистические пласты, до Некрасова не включавшиеся в поэзию.

При этом следует оговорить, что в научной литературе часто подчеркивается пародийный, разоблачительный характер включений романтических штампов (иногда в виде прямых цитат) в некрасовский текст. Однако не следует забывать, что пародия и прямая дискредитация «поэтического» слова представляют лишь предельный случай отношения «поэзии» и «прозы» внутри некрасовского стиля; возможны и иные их соотношения. Постоянным и основным является другое: наличие внутри единой стилистической системы двух различных подструктур и эффект их соотнесенности. А для того, чтобы этот эффект был стилистически значим, нужно, чтобы каждая из этих подсистем была активной, живой в сознании читателя, непосредственно переживалась как эстетически ценная. Читатель, утративший восприятие поэзии русской романтической школы начала XIX в. как художественной ценности, не воспримет и новаторства Некрасова. Поэтому стиль Некрасова не только «пародирует», «разоблачает» или иным способом дискредитирует предшествующую поэтическую традицию, но и постоянно апеллирует к ней, напоминает о ее нормах, воссоздает новые художественные ценности в ее системе. Наличие двух несовместимых систем, каждая из которых внутри себя вполне органична, и их, вопреки всему, совмещение в различных стилистико-семантических отношениях составляют специфику стилевой структуры Некрасова.

«Последние элегии» представляют собой три формально самостоятельных стихотворения, по сути дела, посвященных одной теме: смерти поэта в момент, когда он уже преодолел тяготы голодной и одинокой юности и равнодушия толпы. Единство ритмико-синтаксического строя этих произведений и общность стилистического решения также (вместе с общим заглавием и единством цифровой нумерации) закрепляют представление о цикле как едином тексте. Рассмотрим сначала каждую элегию в отдельности.

Первая элегия распадается на две части в отношении к принципам семантической организации: до середины шестнадцатого стиха идет прямое описание душевного состояния автора, причем слова употребляются почти исключительно в их прямом (общеязыковом) смысле. Со слов: «Я как путник безрассудный…» — текст представляет собой развернутое сравнение, каждый из элементов которого имеет два значения: общеязыковое, свойственное данной лексеме, и второе — контекстно-поэтическое.

Подобное противопоставление привычно настраивает читателя на ожидание определенных стилистических средств: аллегорическая картина «жизнь — путь», принадлежащая к наиболее традиционным литературным образам, настраивает на ожидание «литературности», а описание переживаний поэта в этом отношении нейтрально — оно оставляет автору свободу выбора и может решаться как условно-поэтическими, так и «прозаическими» средствами. При этом на фоне заданного «поэтизма» второй части такая свобода уже воспринимается как некоторая упрощенность художественной системы.

Однако ожидание не реализуется. Вторая часть, в свою очередь, делится на три по-разному организованных в лексико-семантическом отношении отрезка. Первый содержит образы пути, выраженные такими лексическими средствами, которые утверждают в сознании читателя инерцию литературно-аллегорического его восприятия. Это — фразеологизм, широко встречающийся и в поэтической традиции XVIII–XIX вв., и в восходящей к библейской образности морально-аллегорической прозе. Второй отрезок включает в себя слова и фразеологизмы, окрашенные в отчетливо бытовые тона, связанные с представлениями о реальной русской, хорошо известной читателю дороге:

первый отрезок:	второй отрезок:
путник безрассудный долгий путь трудная дорога кругом все чуждо	большая дорога никто не подвез промчалась тройка проскрипел обоз

Установившаяся инерция стилистического ожидания нарушается бытовым характером картины и тем, что отдельные ее детали («промчалась тройка, проскрипел обоз») вообще лишены второго плана и не подлежат аллегорической дешифровке. Однако стоит читателю принять положение о том, что ожидание было ложным и текст не подлежит интерпретации в духе условно-литературной аллегории, как и это, второе, ожидание оказывается ложным, и текст возвращает его к первой стилистической инерции. Составляющий третий отрезок последний стих:

И подвезут охотно — до могилы… —

вводит образ пути, кончающегося могилой, то есть возвращает всю картину к семантике аллегории. При этом синтезируются условно-поэтическая лексика в духе первого отрезка («могила») и дорожно-бытовая — второго («подвезут охотно»). Таким образом, двуплановость семантики второй части текста создается в конфликтном построении, утверждающем в сознании читателя и определенные структуры ожидания и невыполнение этого ожидания. Этот закон распространяется и на всю вторую часть в целом: вместо ожидаемой условной аллегории здесь доминирует бытовая картина.

Зато первая часть, которая задана как антитеза «поэтической» второй, против всякого ожидания строится с самого начала как подчеркнутое нагнетание поэтических штампов: «душа мрачна» (ср.: «Душа моя мрачна» Лермонтова), «мечты унылы» (ср.: «Унылые мечтанья» Пушкина); «грядущее темно» — цитата из «Думы» Лермонтова, а «привычка милая» — из объяснения Онегина с Татьяной4

Как видим, Некрасов начинает стихотворение целой цепью поэтических штампов, причем наиболее обнаженных, связанных со многими хорошо известными читателю текстами. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что цепь литературных штампов составлена из функционально разнородных звеньев. «Душа мрачна», «мечты унылы» создают определенную, полностью традиционную стилистическую инерцию. «Грядущее рисуется

темно» выступает на этом фоне несколько более индивидуализированию: «грядущее иль пусто, иль темно» — не подразумевает какой-либо зрительной реализации метафоры. Добавка «рисуется» функционально меняет всю ее основу: грядущее, которое еле вырисовывается в темноте, подразумевает зрительную конкретизацию штампа и тем самым выводит его из ряда полностью автоматизированных фразеологизмов. «Привычки, прежде милые, постыли» — другой вид такой же деавтоматизации штампа. «Привычке милой не дал ходу» — в этом случае «привычка милая» — галантная замена «науки страсти нежной», неразложимый на лексемы фразеологизм. У Некрасова «привычки» означают «привычки», а «милые» — «милые». И это делает словосочетание одновременно и поэтическим штампом, и разрушением штампа. Весь ряд завершается «сигарой», которая уже решительно не может быть введена в цепь поэтизмов и как предмет, вещь, и как деталь внепоэтического мира (и бедность, и богатство могли быть предметом поэтизации — комфорт решительно располагался вне сферы искусства). То, что на одном конце цепочки расположены романтические штампы, а на другом «сигара» — деталь реального быта с определенным социальным признаком, раскрывает относительность самого принципа организации семантики вокруг оси «поэтизм — прозаизм».

Однако с этого места нацеленность семантической структуры меняется в противоположном направлении: сигара — любимая подруга ночных трудов и одиноких дум — горький жребий — жадный недуг. «Любимая подруга» отсылает читателя к пушкинским стихам:

Подруга думы праздной, Чернильница моя…

Стихи эти были для эпохи Пушкина резким нарушением традиции, вводя быт поэта в категорию поэтического быта. Однако для некрасовской эпохи они уже сами стали стилистическим нормативом, с позиций которого «сигара» выглядела как еще не канонизированная деталь поэтического быта. Цепь завершается высоким поэтизмом, причем сопоставление «горек дым сигары» и «горек жребий» обнажает именно антитезу «поэтическое — бытовое».

Далее следуют пять центральных стихов, в которых поэтизмы и прозаизмы функционально уравнены. При этом в стихах:

Теперь поменьше мелочных забот, И реже в дверь мою стучится голод —

общеязыковое содержание в определенном отношении совпадает (если их пересказать формулой: «Теперь нужда не препятствует серьезным занятиям», то в отношении к ней оба стиха выступят как синонимы, разными способами реализующие одну и ту же мысль). «Поэтический» и «прозаический» типы стиля выступают как два взаимосоотнесенных метода воссоздания некоторой реальности. При этом нельзя сказать, что «поэтический» выступает как объект пародии или разоблачения. Одна и та же реальность оказывается способной предстать и в облике житейской прозы, и как реальное содержание поэтических формул. Здесь пролегает коренное различие между поэтикой Некрасова и романтической традицией. Система поэтических выражений с точки зрения последней создавала особый мир, отделенный от каждодневной реальности и не переводимый на ее язык (всякий случай такого «перевода» порождал комический эффект). Для Некрасова поэтические и антипоэтические формулы — два облика одной реальности.

Отношение текста к реальности становится художественно отмеченным фактом. Но для этого такое отношение не должно быть автоматически заданным. Только в том случае, если данная художественная система допускает несколько типов семантических соотношений определенным образом построенного текста и отнесенной к нему внетекстовой реальности, это соотношение может быть художественно значимо. Привлекающий наше внимание текст интересен именно потому, что каждый из входящих в цикл отрывков реализует особую семантическую модель, а их взаимное соотнесение обнажает принципы семантической структуры. Поэтика Некрасова подразумевает множественность типов семантической структуры.

Все три анализируемых текста отнесены к одной и той же жизненной ситуации: в период создания цикла Некрасов был болен и считал свою болезнь смертельной. Для читателей, знавших Некрасова лично, текст, бесспорно, соотносился с фактами биографии автора. Для читателей, незнакомых с реальной биографией Некрасова, между личностью автора и поэтическим текстом создавался некоторый образ поэта-бедняка, сломленного трудами и лишениями и обреченного на преждевременную кончину. Образ этот лежал вне текстов, возникая частично на их основе, частично как обобщение многих биографий поэтов и литераторов-разночинцев и, может быть, собственной биографии читателя. Он мог выступать как опровержение традиционного романтического идеала гонимого поэта, но мог восприниматься и как его содержание

. Этот внетекстовой конструкт личности поэта выступал как ключ к отдельным текстам
5
.

Вторая элегия тесно связана с первой и образом «жизнь — путь», и единством отнесенной к ним внетекстовой ситуации. Однако принцип семантической организации текста здесь иной: если стихотворение в целом рассчитано на отнесение к определенной конкретной ситуации, то этого нельзя сказать про сегменты его текста. Литературные штампы подобраны здесь таким образом, чтобы непосредственные зрительные

их переживания читателем исключались. Они должны остаться подчеркнуто книжными оборотами, которые перекодируются, благодаря некоторой известной читателю культурной традиции, на определенную жизненную ситуацию, но не перекодируются на зримые образы, представляемые в языке данными лексемами. Всякая попытка представить автора с сигарой в руках, каким он изображен в предыдущем тексте, переходящим «пропасти и горы» или переплывающим «реки и моря» может создать лишь комический эффект. К. И. Чуковский, в связи с этой особенностью некрасовского стиля, писал: «Чтобы сказать, что в
груди
какого-нибудь человека находится
трон
, нужно отвлечься от реального значения этих слов…»
6
. В этом смысле существенно сопоставление второй и третьей элегий. Может показаться, что в стилистико-семантическом отношении они построены сходным образом: обе реализуют одну и ту же традиционную метафору «жизнь — путь», обе широко используют утвержденные литературным обиходом фразеологизмы, и обе отнесены к одной и той же жизненно-биографической ситуации. Однако расположение их рядом не случайно. Оба текста совсем не тавтологически повторяют друг друга: в то время как вторая элегия построена так, что слова в ней соотносятся с определенной синтагматической структурой стиля и с вне текста лежащей биографией поэта, третья элегия дает каждому слову еще одну соотнесенность — зрительный образ обозначаемого им предмета.

Традиционные, сознательно банальные знаки метафоризма (типа: «На флаге надпись: слава!») поддерживают в читателе ощущение условности всей картины. Но нагнетание зримых деталей, полностью отсутствующих во второй элегии, меняет самую природу метафоризма, обнажая один из важнейших элементов некрасовского стиля — создание особым образом организованного зримого ряда, который составляет второй ряд структуры, пролегая между уровнями текста и реальности. В этом смысле ни один из поэтов XIX в. (пожалуй, исключая Фета) не подходил так близко к поэтике кино и образного монтажа, как Некрасов. В таких стихотворениях, как «Утро», монтаж зрительных образов, представленных в разнообразии ракурсов и планов, обнажен — стихотворение построено по законам сценария кинематографа. Но создание подобного стиля могло быть осуществлено лишь в произведениях типа «Последних элегий» с их сложной соотнесенностью разных типов текстовых построений и внетекстовых структур различной глубины.

Чисто кинематографическим является принцип чередования планов. Так, в «Утре» перед нами развертывается ряд картин, которые образуют некоторый монтажный ряд, причем сменяется не только содержание, но и величина плана: «Даль, сокрытая синим туманом» — общий, «Мокрые, сонные галки, что сидят на вершине стога» — крупный план; «Из крепости грянули пушки! Наводненье столице грозит» — общий, «Дворник вора колотит — попался!» — средний, «Кто-то умер: на красной подушке Первой степени Анна лежит» — крупный план и т. д. То, что между текстом и реальностью в поэзии Некрасова возникает еще один ряд, напоминающий монтаж кинематографических образов, доказывается характерным примером: в лирике Некрасова, как и в кинематографе, величина плана воспринимается как коррелят метафоры (или метонимии) в словесном ряду. Детали, поданные крупным планом, воспринимаются как особо значимые, символические или суггестивные, отнесенные не только к их непосредственному денотату (реальному предмету, обозначаемому этими словами). «Галки» или «орден на красной подушке» в словесном ряду не только не являются метафорами, но и, по принципу семантической организации, ничем не выделяются на общем фоне. Однако то, что вызываемые ими зрительные образы укрупнены (и, в силу контрастных чередований в ряду, это укрупнение заметно), придает им особую значимость, а то, что в зрительном ряду отдельные «кадры» обладают различной суггестивностью, создает дополнительные возможности для передачи значений.

«Последние элегии» с точки зрения структуры стиля — произведение экспериментальное. Создание «поэтического просторечия» не в результате простого отбрасывания отвергаемой традиции (в этом случае просторечие не могло бы стать эстетическим фактом), а путем включения ее как одного из элементов стиля и создания контрастных эффектов на основе соотношения прежде несовместимых структур — таков был путь Некрасова.

Такой путь был одновременно и путем всей последующей русской поэзии. Не уклонение от штампованных, традиционных, опошленных стилистических форм, а смелое их использование как контрастного фона, причем не только с целью насмешки или пародии. Для романтизма пошлое и поэтическое исключали друг друга. Некрасовский стиль раскрывал пошлость поэтических штампов, но не отбрасывал их после этого, обнаруживая поэтическое в пошлом. Именно эта сторона стиля Некрасова будет в дальнейшем существенна для Блока.

«Последние элегии» вызвали известную пародию Добролюбова («Презрев людей и мир и помолившись богу…»). Однако Добролюбов, хотя, пародируя, и обнажал самые основы стиля Некрасова (в частности, обилие поэтических штампов), конечно, имел в виду сюжет стихотворения. Его не удовлетворяла поэтизация усталости, мысль о безнадежности и бесцельности жизненной борьбы. Тем более интересно обнаружить воздействие структуры некрасовского стиля на поэтическую систему лирики Добролюбова.

Сошлемся лишь на один пример. Стихотворение «Пускай умру — печали мало…» воспринимается как непосредственное выражение горьких размышлений Добролюбова накануне смерти. Простота, непосредственность, «нелитературность» стихотворения в первую очередь бросаются в глаза читателю. Однако при ближайшем рассмотрении в стихотворении легко выделить два контрастных стилистических пласта: 1) фразеологизмы и штампы отчетливо литературного происхождения («ум больной», «холодный труп», «горячие слезы», «бескорыстные друзья», «могильная земля», «гробовая доска», «отрадно улыбнулся», «жадно желать»); характерно, что признак штампованности приписывается не только определенным лексемам и фразеологизмам, но и некоторым грамматико-синтаксическим структурам, так, например, сочетание «существительное — эпитет» в тексте Добролюбова может быть только штампом.

2) Обороты, воспринимавшиеся в эпоху Добролюбова как «антипоэтизмы» («печали мало», «разыграть шутку», «глупое усердье»). Сюда же следует отнести конкретно-вещественную лексику, нарочито очищенную от «знаковости» (принести цветы на гроб глупо, потому что это знак

, а люди нуждаются — живые — в вещах, а мертвые — ни в чем). Ср. также «предмет любви» — фразеологизм, из области поэтизмов уже в пушкинскую эпоху перешедший в разряд «галантного стиля» мещанского круга (ср. в «Метели»: «Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик» — стилистическое совмещение точек зрения автора и героини: «прапорщик — предмет»). В добролюбовский текст «предмет любви» входит уже не как поэтизм, а как ироническая отсылка к разговорному языку определенного — не высокого — круга.

Различные соотношения этих стилистических пластов образуют ткань стихотворения. Так, например, строфа:

Боюсь, чтоб над холодным трупом Не пролилось горячих слез, Чтоб кто-нибудь в усердье глупом На гроб цветов мне не принес —

содержит не только развитие некоторой мысли («боюсь, чтобы над моей могилой не было слез, чтобы кто-нибудь не принес цветов»), но и является соединением двух способов выражения мысли. С точки зрения общеязыкового содержания здесь соединены в одну цепочку две различные мысли (боязнь слез + боязнь цветов), способ их выражения не активизируется. Однако стоит сформулировать мысль более обще («боязнь ненужных мертвому знаков внимания»), как строфа разобьется на две параллельно-синонимические половины. Активизируется способ выражения мысли. В первых двух стихах обнажится не только нагнетание поэтической лексики, но и риторическая антитеза: «холодное тело — горячие слезы». Во второй части строфы нарочитая разговорность и аморфность выступают на этом фоне как структурно активный факт. Попутно следует о — видимо, перефразировка «в надежде глупой» из «Последних элегий». Это интересно: то, что в тексте выполняет функцию «антилитературы», оказывается цитатой, но из другого типа источников. Влияние некрасовского принципа здесь очевидно.

Таким образом, анализ даже на одном лексико-семантическом уровне дает определенную характеристику стиля и позволяет наметить вехи традиционной преемственности.

1
Эйхенбаум Б.
Сквозь литературу: Сб. статей. Л., 1924. С. 246.

2
Тынянов Ю.
Стиховые формы Некрасова // Летопись дома литераторов. Пг., 1921. № 4 (ср.:
Тынянов Ю.
Архаисты и новаторы. Л., 1929. С. 399–411).

См.:
Шимкевич К.
Пушкин и Некрасов // Пушкин в мировой литературе. Л., 1926;
Гиппиус В. В.
Некрасов в истории русской поэзии XIX века // Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. М.; Л.. 1966;
Чуковский К.
Мастерство Некрасова. 4-е изд. М., 1962.

В свою очередь, «привычка милая» у Пушкина имеет отчетливо литературный и цитатный характер. А. Ахматова отметила что это — перевод выражения из «Адольфа» Констана (см.:
Ахматова А. А.
«Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина // Пушкин: Временник пушкинской комиссии. М.; Л., 1936. Т. 1. С. 109). Сам Пушкин указал на иной источник. В «Метели» он вложил в уста Бурмина слова: «Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке видеть и слышать вас ежедневно», — и заметил, что при этих словах Марья Гавриловна «вспомнила первое письмо St.-Preux», то есть «Новую Элоизу» Руссо. Л. Н. Штильман не нашел соответствующей цитаты в романе Руссо, но, обнаружив упоминание привычки и ее опасностей для влюбленных в XVIII письме романа Руссо, заключил: «Вероятнее всего, что у Пушкина мы имеем дело с реминисценцией из романа Констана и что цитированные строки из этого романа, в свою очередь, восходят к “Новой Элоизе”» (
Штильман Л. Н.
Проблемы литературных жанров и традиций в «Евгении Онегине» Пушкина // American Contributions to the Fourth International Congress of Slavists. Mouton’s-Gravenhage, 1958). Думается, что дело все же проще: Пушкин просто ошибся. Но как раз характер ошибки наиболее интересен: он забыл, что это цитата из «Адольфа», но не забыл, что это цитата. Действительно, здесь не так важен источник, как то, что текст выполняет функцию чужого — книжного — слова.

См.:
Гуковский Г. А.
Пушкин и русские романтики. М., 1965.

6
Чуковский К.
Мастерство Некрасова. 4-е изд. М., 1952. С. 225.

Анализ стихотворения Фета “Какое счастие: и ночь, и мы одни!…”

Герой фетовской лирики не ищет ускользающую гармонию за далекими горизонтами. Он уверен: прекрасное, “чудное настоящее”, по замечанию Айхенвальда, существует рядом с наблюдателем. Лунное сияние ночи, радостное погожее утро, приятная тень, укрывающая от полуденного зноя, – во всех неброских пейзажных приметах заключен сокровенный смысл и разлиты ощущения блаженства, восхищения, очарования. Космическое чувство погружения в мир необъятной природы в фетовской поэтике парадоксально сливается с земной любовью.

Анализ стихотворения Пушкина “Предчувствие”

Анна Алексеевна Андро (девичья фамилия – Оленина) познакомилась с Пушкиным в конце 1810-х годов. Чувствами к умнице, красавице и талантливой музыкантше поэт воспылал гораздо позже – ближе к концу 1820-х. Причем намерения у него были самые серьезные. Александр Сергеевич желал жениться. На полях рукописей он не раз примерял свою фамилию к имени Анны Алексеевны – Annete Pouchkine. Пушкин даже предложение успел сделать, но получил отказ. Точная причина такого итога до сих пор остается неизвестной.

Образ любимой женщины

Центральным образом сборника выступает лирический герой. Многие критики не бояться отождествлять его с самим поэтом, слишком велика биографичность и «фотографичность» чувств и мыслей в стихотворениях. Но не менее важен и второй главный персонаж – единственная муза поэта Авдотья Панаева.

Первое стихотворение цикла «Ты всегда хороша несравненно» изображает любимую поэта светлой, нежной и остроумной («твой веселый, насмешливый ум»). Исследователи творчества Некрасова называют это стихотворение самым светлым и нежным. Но это только начало.

«Панаевский цикл» Некрасова, список стихов которого достигает двух десятков опубликованных произведений, в каждой поэзии содержит различное изображение главной героини.

«Расстаться было неизбежно, и за тебя теперь я рад» — эти строки показывают отношения уже в другом свете. Таких расставаний и ссор будет много, но поэт и его муза переживут вместе много бед и горестей, их любовь будет давать им силы побеждать быт и мелочность.

Образ лирической героини цикла все время меняется. Эта женщина добра и нежна, но пережитые невзгоды делают ее все жестче и сильнее. До Некрасова отобразить в поэзии такие глубокие перемены в характерах героев мало кому удавалось.

Одно из стихотворений цикла называет некогда юную и нежную Панаеву страдалицей. «Страдалица! Стоишь ты предо мною прекрасным призраком» — эти поэтические строки показывают ранимую женщину с истерзанным сердцем. Из легкой, жизнерадостной девушки героиня превратилась в «призрак». Почему так случилось, сейчас уже трудно сказать. Любовь умеет не только воскрешать, но и ранить.

Средства выразительности в стихотворениях цикла

Многие поэты в попытке придать своим стихам яркость и самобытность отдавали предпочтение минимуму средств выразительности, опираясь лишь на свои чувства. Таким создавал Некрасов «Панаевский цикл», стихи которого легки и написаны очень простым понятным языком. Однако если исключить полностью эмоциональную часть, это может сделать поэзию слишком прозаической.

Литературоведы и исследователи «Панаевского цикла» выделили несколько постоянных средств выразительности, которые использовал Николай Некрасов в своих поэтических строках.

На первом месте стоит антитеза. Она применяется поэтом с заметным постоянством. Напомним, что антитезой в литературе называют прием противопоставления двух кардинально отличающихся понятий. Например, первое стихотворение цикла «Ты всегда хороша несравненно»: «уныл и угрюм» — говорит поэт о себе и тут же об Авдотье — «твой веселый, насмешливый ум». Также антонимы «смех» и «слезы» очень часто встречаются в поэзиях, вошедших в сборник. В стихотворении «Мы с тобой бестолковые люди» чудесно обыграны поэтом такие понятия, как ссора и примирение, гнев и любовь. Прием антитезы как нельзя лучше помогает автору отобразить переменчивое настроение и чувства лирических героев.

Среди средств выразительности на втором месте после антитезы в поэзиях, посвященных Авдотье Панаевой, стоят эпитеты.

«Панаевский цикл». История возникновения и посвящения

Поэты всегда были людьми с особым складом ума. Их творчество рождалось на свет, благодаря дивным музам. Не стала исключением и любовная лирика Некрасова. Стихи «Панаевского цикла» представляют собой некое признание в любви музе поэта – Авдотье Яковлевне. Фамилия этой единственной возлюбленной автора – Панаева. Отсюда, как вы понимаете, и берет свое название цикл.

Эта женщина была петербургской светской дамой, о ее роковую холодность разбились многие сердца. Она отличалась красотой и особым поведением. Кроме внешней привлекательности была в ней еще и незримая загадка, присущая роковым женщинам, из-за которых рушатся судьбы и обрываются жизни.

Кроме литературной ценности стихотворения Некрасова из «Панаевского цикла» имеют и историческую значимость. Все потому, что кроме них практически не сохранилось сведений об этом страстном романе поэта и его вдохновительницы.

Панаева была замужем, и поэт целый год держал свои чувства в себе, но их сила была столь велика, что покорила сердце этой дамы. А дальше был гражданский брак, в котором они прожили полтора десятка лет.

«Панаевский цикл» Некрасова: список стихов

Прежде чем перейти к стихотворениям, стоит напомнить, когда и в какую эпоху они были созданы. Тогда открыто говорить о своих чувствах, переживаниях, страдания было не принято, обществом откровенность не приветствовалась. Но любовь поэта развязала ему руки и избавила от предрассудков. Он творил, будто выливал на бумаге свои чувства и мысли, радости и обиды.

«Панаевский цикл» Некрасова: список стихов:

Это не полный список. По мнению критиков и литературоведов многие стихи, посвященные Панаевой, так и не были опубликованы. Еще часть безвозвратно погибла в сожженных Авдотьей письмах. Однако те, что уцелели, передают общую картину и атмосферу всего цикла.

Стихи Некрасова для детей

Не ветер бушует над бором, Не с гор побежали ручьи, Мороз-воевода дозором Обходит владенья свои.

Глядит — хорошо ли метели Лесные тропы занесли, И нет ли где трещины, щели, И нет ли где голой земли?

Пушисты ли сосен вершины, Красив ли узор на дубах? И крепко ли скованы льдины В великих и малых водах?

Идет — по деревьям шагает, Трещит по замерзлой воде, И яркое солнце играет В косматой его бороде.

Дорога везде чародею, Чу! ближе подходит, седой. И вдруг очутился над нею, Над самой ее головой!

Забравшись на сосну большую, По веточкам палицей бьет И сам про себя удалую, Хвастливую песню поет:

XXXI

«Вглядись, молодица, смелее, Каков воевода Мороз! Навряд тебе парня сильнее И краше видать привелось?

Метели, снега и туманы Покорны морозу всегда, Пойду на моря-окияны — Построю дворцы изо льда.

Задумаю — реки большие Надолго упрячу под гнет, Построю мосты ледяные, Каких не построит народ.

Где быстрые, шумные воды Недавно свободно текли — Сегодня прошли пешеходы, Обозы с товаром прошли.

Люблю я в глубоких могилах Покойников в иней рядить, И кровь вымораживать в жилах, И мозг в голове леденить.

На горе недоброму вору, На страх седоку и коню, Люблю я в вечернюю пору Затеять в лесу трескотню.

Бабенки, пеняя на леших, Домой удирают скорей. А пьяных, и конных, и пеших Дурачить еще веселей.

Без мелу всю выбелю рожу, А нос запылает огнем, И бороду так приморожу К вожжам — хоть руби топором!

Богат я, казны не считаю, А все не скудеет добро; Я царство мое убираю В алмазы, жемчуг, серебро.

Сравнительный анализ циклов Н. Некрасова и Ф. Тютчева

В этих, объединенных одной темой сборниках, очень много общего. Оба цикла посвящены горячо любимой женщине, в каждом из них описываются разнообразные чувства, иногда – совершенно противоречащие друг другу в одном и том же стихотворении.

Как и «Панаевский цикл» Некрасова (анализ которого можно увидеть выше) «Денисьевский цикл» раскрывает самые неожиданные стороны жизни. «О, как убийственно мы любим» у Тютчева и «Мы с тобой бестолковые люди» у Некрасова, например, раскрывают тему любви, которая гибнет в ссорах и предрассудках, осуждении и непонимании.

В обоих циклах также раскрывается идея об ответных чувствах («Пошли, господь, свою отраду» Ф. Тютчева и «Давно — отвергнутый тобою» Н. Некрасова).

Несмотря на серьезное сходство, в этих жемчужинах поэзии есть немало различий. Например, Некрасов цикл «Панаевский» писал более легким и воздушным слогом. Поэт использовал простой и понятный язык. Федор Тютчев отдает предпочтение более напевному, лирическому стилю, в котором можно по желанию отследить черты анакреонтической и пасторальной поэзии.

Каждый из этих циклов несет свой багаж чувств и переживаний. Некрасов цикл «Панаевский» создавал под сильнейшим социальным гнетом. Общими были для поэтов отторжение общества, его осуждение, что не помешало расцвести их чувствам к любимым женщинам, но весьма ощутимо измотало, истерзало их сердца. Оба романа — Некрасова с Панаевой и Тютчева с Денисьевой — были непонятны их современникам.

Разными были и судьбы поэтов и их любимых. Учитывая, что оба цикла биографичны, ожидать тождества любовных историй не стоит.

Источник

Бизнес портал

стих великое чувство у каждых дверей

Великое чувство! У каждых дверей…

Статьи раздела литература