заблудился я в небе что делать
* * * («Заблудился я в небе — что делать. «), вариант 1
Заблудился я в небе — что делать?
Тот, кому оно близко, — ответь!
Легче было вам, Дантовых девять
Атлетических дисков, звенеть.
Не разнять меня с жизнью: ей снится
Убивать и сейчас же ласкать,
Чтобы в уши, в глаза и в глазницы
Флорентийская била тоска.
Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце мое разорвите
Вы на синего звона куски.
И когда я усну, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Он раздастся и глубже и выше —
Отклик неба — в остывшую грудь.
Примечания
«Заблудился я в небе — что делать. » (с. 248). — CC-I, № 378, с датой «9 — 19 марта»; в СССР — с. 60; БП, № 216; ВТ, с. 100, — во всех случаях с разночт. в ст. 11: «сердце мое расколите» (кроме БП), ст. 13: «И когда я умру» и ст. 15 — 16:
В черн. автографе (AM) «забыв мою грудь» и «всосав мою грудь». Автограф первоначальной редакции со следующей строфой (AM):
(приведено, в ином прочтении, в БП, с. 304). Автограф, с разночт. в ст. 16: «Отзвук неба» — собр. М. Б. Горнунга. Печ. по поздней записи Н. Я. Мандельштам, строфы 2 — 4 — с учетом черн. автографа (AM). Дата — по CC-L
«Это и следующее стихотворения — прямая реакция на «Солдата» — надоели звезды. Я спрашивала О. М., считать ли второе или первое стихотворение вариантом. Он сказал, что их надо печатать рядом, потому что это разные стихи, несмотря на совпадение первых четырех строк» (НМ-III, с. 258 — 259). См. также HM-I,
— девять кругов Ада в «Божественной комедии» Данте.
Работу подготовила Леонова Наталья Александровна, группа 044, 1 курс
Российский Государственный Гуманитарный Университет, Филологический факультет
Тот, кому оно близко,- ответь!
Легче было вам, Дантовых девять
Атлетических дисков, звенеть.
Не разнять меня с жизнью: ей снится
Убивать и сейчас же ласкать,
Чтобы в уши, в глаза и в глазницы
Флорентийская била тоска.
Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце мое разорвите
Вы на синего звона куски.
И когда я умру, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Глаголы: Заблудился, делать, ответь, звенеть, Не разнять, снится, Убивать, ласкать, Не кладите (2), разорвите, усну, раздастся.(13)
Существительные: в небе, дисков, с жизнью, в уши, в глаза, в глазницы, тоска, лавр, на виски, сердце, звона куски, друг, неба, грудь. (15)
Местоимения: я (2), тот, кому, оно, вам, меня, ей, мне, мое, всех, он. (12)
Прилагательные и наречия: близко, легче, Дантовых, атлетических, флорентийская, остроласковый, синего, живущих, прижизненный, глубже, выше, остывшую. (12)
Составив и прочитав словарь текста, кажется, что он носит какой-то «бытовой характер». Этот «быт» разрушают лишь «Дантовы диски». Они расширяют пространство данного стихотворения, добавляя в него больше динамики, волнения, таинственности.
Как мне кажется, доминирующее семантическое поле данного стихотворения – внутренний мир лирического героя. К этому полю можно отнести большую часть слов (Заблудился, Не разнять меня с жизнью, я усну, отслуживши, била тоска. ). Все стихотворение как будто переполняют эмоции, переживания, некоторая паника.
Двойственная природа текста и отношения между уровнями внешней и внутренней структур как бы предсказывает нам последовательность понимания текста. Прочитав стихотворения, не вдумываясь, мы видим водоворот эмоций, лежащий на поверхности. И кажется, что этот «водоворот» создается только при помощи прилагательных и всевозможных эпитетов. На самом же деле такой эффект «эмоций» создается за счет глаголов. Глаголы в данном тексте постоянно меняются с глаголов «внутреннего состояния» на глаголы внешнего действия. Такой прием так же создает особую атмосферу и динамику в тексте.
Интересно сопоставление двух антонимичных глаголов «убивать и сейчас же ласкать».. Происходит некое переосмысление. Полет мысли. Резкое изменение. Вообще, данная строфа самая интересная во всем стихотворении. Честно говоря, и самая сложная. Что такое «Флорентийская тоска»? Я никак не могла понять этого. Почему «тоска» и при чем тут Флоренция. Флоренция, Тоскана, тоска… И, наконец-то, я поняла:
И ясная тоска меня не отпускает
От молодых еще воронежских холмов
К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане
То есть тоска по небу, свободе. И эта тоска «бьет в уши, глаза и глазницы», всечеловеческая, тосканская, разрывающая сердце тоска «на синего звона куски», когда в виски впивается «остроласковый лавр». И именно такой подробный разбор словаря стихотворения помогает нам «услышать», то, что хотел сказать автор.
Итак, подводя итог и переходя ко второму стихотворению, следует сказать, что основные семантические поля это внутренний мир героя, таинственность. В стихотворении много абстракции, но за счет все же номинативного характера текста, мы легко можем конкретизировать мысль автора.
Легче было вам, Дантовых девять
Атлетических дисков, звенеть,
Задыхаться, чернеть, голубеть.
Ты, который стоишь надо мной,
Дай мне силу без пены пустой
Рукопашной лазури шальной.
Голубятни, черноты, скворешни,
Тише: тучу ведут под уздцы.
Рассмотрим семантику прилагательных. Опять же – главное в этом стихотворении «небо» и все вращается вокруг него. И именно за счет прилагательных мы понимаем семантику неба здесь. «Шальная лазурь, облака – обаянья борцы». Небо представляется нам «хорошим», снова контрастирующим с дисками Данте.
Очень важно, я думаю, сказать о «взгляде читателя» в этих двух стихотворениях. Оба стихотворения начинаются с панорамного взгляда. Даны только абстрактные, смутные контуры. И в первом стихотворении эта абстракция проходит вплоть до последней строки последней строфы. Другое дело во втором стихотворении. К последней строфе взгляд сужается – «Голубятни, черноты, скворешни», «Лед весенний, лед высший, лед вешний». То есть это все влияет на большую конкретность в стихотворении.
Небо во втором стихотворении представлено более спокойным и дружелюбным, так как есть некоторые слова, помогающие нам понять это. Так, например, «лазурь» показывает нам, что речь идет о дневном небе, а не о ночном. Ночное небо может быть спокойным, но редко бывает «дружелюбным». То есть именно лазурью автор показывает нам неопасность, дружественность неба.
Таким образом, несмотря на одинаковое начало, эти два стихотворения являются совершенно разными. И даже лирический герой в них разный. И последовательный лексический анализ помогает нам боле ясно увидеть эту разницу.
Роза Мира и новое религиозное сознание
Воздушный Замок
Культурный поиск
Библиотека и фонотека
Последние поступления
Поиск в Замке
846. Заблудился я в небе – что делать? (Афанасий Фет, Лариса Миллер, Осип Мандельштам)
Мне снился сон, что сплю я непробудно,
Что умер я и в грёзы погружен;
И на меня ласкательно и чудно
Надежды тень навеял этот сон.
Я счастья жду, какого – сам не знаю.
Вдруг колокол – и всё уяснено;
И, просияв душой, я понимаю,
Что счастье в этих звуках. – Вот оно!
И звуки те прозрачнее, и чище,
И радостней всех голосов земли;
И чувствую – на дальнее кладбище
Меня под них, качая, понесли.
В груди восторг и сдавленная мука,
Хочу привстать, хоть раз ещё вздохнуть
И, на волне ликующего звука
Умчася вдаль, во мраке потонуть.
В час небесного обвала
Всё, чего недоставало,
Вдруг польётся через край.
День обычный, догорай.
Завтра облачною лавой
Станет этот путь шершавый
И затопят облака
Эту землю. И рука
Тронет то, что только око
Смело тронуть. И «далёко»
Испарится. Только «здесь»
Нам оставив. Только днесь,
А не после и не где-то,
Будет здесь избыток света.
Будут звёзды и лучи;
И от райских врат ключи
Не нужны. Седьмое небо
Станет явственнее хлеба.
И на уровне ключиц
Будут крылья райских птиц.
И пройдёт томленье духа
Среди облачного пуха…
Но потянется рука
Отодвинуть облака,
Чтоб оставить хоть полшага
До немыслимого блага.
Заблудился я в небе – что делать?
Тот, кому оно близко, – ответь!
Легче было вам, Дантовых девять
Атлетических дисков, звенеть.
Не разнять меня с жизнью: ей снится
Убивать и сейчас же ласкать,
Чтобы в уши, в глаза и в глазницы
Флорентийская била тоска.
Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце моё разорвите
Вы на синего звона куски…
И когда я усну, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Он раздастся и глубже и выше –
Отклик неба – в остывшую грудь.
Аудио
Поделиться:
Нравится:
Персоны
Предыдущие выпуски
Время эфира программы
Анонс ближайшего выпуска
В следующем выпуске передачи прозвучат стихотворения: «Рассвет» Галины Галиной, «На рассветной поре» Вероники Тушновой и «Рассвет. И вновь ночная тень. » Зинаиды Миркиной. «. Сейчас творящая Любовь глядит нам в лица, и мы вольны в миг этот вновь на свет родиться».
Помощь телеканалу
Православный телеканал «Союз» существует только на ваши пожертвования. Поддержите нас!
«Православная газета»
Мы в контакте
Последние телепередачи
Таинства Церкви. Беседа с протоиереем Владимиром Волгиным
75 лет Святейшему Патриарху Кириллу. Поздравление с юбилеем от клира и мирян Саратовской митрополии
Проповедь протоиерея Андрея Ткачева в праздник Казанской иконы Божией Матери от 04.11.2021
А.И. Осипов. Бог и страдания. Часть 1
Благая часть. 20 ноября
Вопросы и ответы
Допустимо ли не причащаться, присутствуя на литургии?
Каков смысл тайных молитв, если прихожане их не слышат?
Какой была подготовка к причастию у первых христиан?
Как полноценная трапеза переродилась в современный ритуал?
© 1999-2021 Екатеринбургский епархиальный Информационно-издательский центр
Все материалы интернет-портала Екатеринбургской епархии (тексты, фотографии, аудио, видео)
могут свободно распространяться любыми способами без каких-либо ограничений по объёму и срокам
при условии ссылки на источник («Православная газета», «Радио «Воскресение», «Телеканал «Союз»).
Никакого дополнительного согласования на перепечатку или иное воспроизведение не требуется.
Дорогие друзья
Мы не просим у вас милостыню. Мы ждём осознанной помощи от тех, для кого телеканал «Союз» — друг и наставник.
Цель телекомпании создавать и показывать духовные телепрограммы. Ведь сколько людей пока еще не просвещены Словом Божиим? А вместе мы можем сделать «Союз» жемчужиной среди всех других каналов. Чтобы даже просто переключая кнопки, даже не верующие люди, останавливались на нем и начинали смотреть и слушать: узнавать, что над нами всеми Бог!
Давайте вместе стремиться к этой — даже не мечте, а вполне достижимой цели. С Богом!
Осип Мандельштам
Стихотворения, романсы и песни
______________________________
О. Мандельштам
Раковина
Быть может, я тебе не нужен,
Ночь; из пучины мировой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.
Ты равнодушно волны пенишь
И несговорчиво поешь;
Но ты полюбишь, ты оценишь
Ненужной раковины ложь.
Ты на песок с ней рядом ляжешь,
Оденешь ризою своей,
Ты неразрывно с нею свяжешь
Огромный колокол зыбей;
И хрупкой раковины стены,-
Как нежилого сердца дом,-
Наполнишь шепотами пены,
Туманом, ветром и дождем.
Она еще не родилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
Спокойно дышат моря груди,
Но, как безумный, светел день,
И пены бледная сирень
В черно-лазоревом сосуде.
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветви поднимали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко,-
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
О небо, небо, ты мне будешь сниться!
Не может быть, чтоб ты совсем ослепло
И день сгорел, как белая страница:
Немного дыма и немного пепла!
И в пустоте, как на кресте,
Живую душу распиная,
Как Моисей на высоте,
Исчезнуть в облаке Синая.
И содроганья теплых птиц
Улавливаю через сети,
И с истлевающих страниц
Притягиваю прах столетий.
Под грозовыми облаками
Несется клекот вещих птиц:
Довольно огненных страниц
Уж перевернуто веками!
Когда же солнце вас расплавит,
Серебряные облака,
И будет вышина легка,
И крылья тишина расправит?
Отравлен хлеб и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!
Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.
Немного нужно для наитий:
Кто потерял в песке колчан,
Кто выменял коня,- событий
Рассеивается туман;
Я не слыхал рассказов Оссиана,
Не пробовал старинного вина;
Зачем же мне мерещится поляна,
Шотландии кровавая луна?
И перекличка ворона и арфы
Мне чудится в зловещей тишине,
И ветром развеваемые шарфы
Дружинников мелькают при луне!
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесет.
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
О. Мандельштам
Равноденствие
Есть иволги в лесах, и гласных долгота
В тонических стихах единственная мера,
Но только раз в году бывает разлита
В природе длительность, как в метрике Гомера.
Как бы цезурою зияет этот день:
Уже с утра покой и трудные длинноты,
Волы на пастбище, и золотая лень
Из тростника извлечь богатство целой ноты.
Вечер нежный. Сумрак важный.
Гул за гулом. Вал за валом.
И в лицо нам ветер влажный
Бьет соленым покрывалом.
Оглушил нас хаос темный,
Одурманил воздух пьяный,
Убаюкал хор огромный:
Флейты, лютни и тимпаны.
Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарей стон звенит,
На мосту народ толпится,
Вся ковровая столица,
А внизу Кура шумит.
Над Курою есть духаны,
Где вино и милый плов,
И духанщик там румяный
Подает гостям стаканы
И служить тебе готов.
Кахетинское густое
Хорошо в подвале пить,-
Там в прохладе, там в покое
Пейте вдоволь, пейте двое:
Одному не надо пить!
Человек бывает старым,
А барашек молодым,
И под месяцем поджарым
С розоватым винным паром
Полетит шашлычный дым.
И для чего признанье,
Когда бесповоротно
Мое существованье
Тобою решено?
И, змей тревожный танец
Остановить не смея,
Я созерцаю глянец
Девических ланит.
Ты прошла сквозь облако тумана.
На ланитах нежные румяна.
Светит день холодный и недужный.
Я брожу свободный и ненужный.
Злая осень ворожит над нами,
Угрожает спелыми плодами,
Говорит вершинами с вершиной
И в глаза целует паутиной.
Как застыл тревожной жизни танец!
Как на всем играет твой румянец!
Как сквозит и в облаке тумана
Ярких дней зияющая рана!
О. Мандельштам
Ахматова
Черты лица искажены
Какой-то старческой улыбкой.
Ужели и гитане гибкой
Все муки Данта суждены?
Пускай нездешняя любовь
С любовью здешней будут слиты,
Пускай бушующая кровь
Не перейдет в твои ланиты,
И пышный мрамор оттенит
Всю призрачность твоих лохмотий,
Всю наготу причастных плоти,
Но не краснеющих ланит.
О. Мандельштам
Кассандре
И в декабре семнадцатого года
Все потеряли мы, любя:
Один ограблен волею народа,
Другой ограбил сам себя.
Когда-нибудь в столице шалой,
На скифском празднике, на берегу Невы,
При звуках омерзительного бала
Сорвут платок с прекрасной головы.
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем.
В черном бархате советской ночи,
В бархате всемирной пустоты,
Все поют блаженных жен родные очи,
Все цветут бессмертные цветы.
Дикой кошкой горбится столица,
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.
Мне не надо пропуска ночного,
Часовых я не боюсь:
За блаженное, бессмысленное слово
Я в ночи советской помолюсь.
Где-то хоры сладкие Орфея
И родные темные зрачки,
И на грядки кресел с галереи
Падают афиши-голубки.
Что ж, гаси, пожалуй, наши свечи,
В черном бархате всемирной пустоты
Все поют блаженных жен крутые плечи,
А ночного солнца не заметишь ты.
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.
Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.
Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко.
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Я наравне с другими
Хочу тебе служить,
От ревности сухими
Губами ворожить.
Не утоляет слово
Мне пересохших уст,
И без тебя мне снова
Дремучий воздух пуст.
Я больше не ревную,
Но я тебя хочу,
И сам себя несу я,
Как жертву палачу.
Тебя не назову я
Ни радость, ни любовь.
На дикую, чужую
Мне подменили кровь.
Еще одно мгновенье,
И я скажу тебе:
Не радость, а мученье
Я нахожу в тебе.
И, словно преступленье,
Меня к тебе влечет
Искусанный в смятенье
Вишневый нежный рот.
Вернись ко мне скорее,
Мне страшно без тебя,
Я никогда сильнее
Не чувствовал тебя,
И все, чего хочу я,
Я вижу наяву.
Я больше не ревную,
Но я тебя зову.
И снова яблоня теряет дикий плод,
И тайный образ мне мелькает,
И богохульствует, и сам себя клянет,
И угли ревности глотает.
А счастье катится, как обруч золотой,
Чужую волю исполняя,
И ты гоняешься за легкою весной,
Ладонью воздух рассекая.
И так устроено, что не выходим мы
Из заколдованного круга;
Земли девической упругие холмы
Лежат спеленутые туго.
Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце мое расколите
Вы на синего звона куски.
И когда я умру, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Чтоб раздался и шире и выше
Отзвук неба во всю мою грудь!
О, как же я хочу,
Нечуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем.
И я тебе хочу
Сказать, что я шепчу,
Что шепотом лучу
Тебя, дитя, вручу.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе;
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
Твоим узким плечам под бичами краснеть,
Под бичами краснеть, на морозе гореть.
Твоим детским рукам утюги поднимать,
Утюги поднимать да веревки вязать.
Твоим нежным ногам по стеклу босиком,
По стеклу босиком да кровавым песком.
Ну а мне за тебя черной свечкой гореть,
Черной свечкой гореть да молиться не сметь.
Еще не умер ты. еще ты не один,
Покуда с нищенкой-подругой
Ты наслаждаешься величием равнин,
И мглой, и холодом, и вьюгой.
В роскошной бедности, в могучей нищете
Живи спокоен и утешен,-
Благословенны дни и ночи те,
И сладкогласный труд безгрешен.
Несчастлив тот, кого, как тень его,
Пугает лай и ветер косит,
И жалок тот, кто, сам полуживой,
У тени милостыни просит.
Песнь одноглазая, растущая из мха,-
Одноголосый дар охотничьего быта,-
Которую поют верхом и на верхах,
Держа дыханье вольно и открыто,
Заботясь лишь о том, чтоб честно и сердито
На свадьбу молодых доставить без греха.
Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.
По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.
Жил Александр Герцович,
Еврейский музыкант,-
Он Шуберта наверчивал,
Как чистый бриллиант.
И всласть, с утра до вечера,
Затверженную вхруст,
Одну сонату вечную
Играл он наизусть.
Что, Александр Герцович,
На улице темно?
Брось, Александр Сердцевич,-
Чего там! Все равно!
Пускай там итальяночка,
Покуда снег хрустит,
На узеньких на саночках
За Шубертом летит:
Нам с музыкой-голубою
Не страшно умереть,
Там хоть вороньей шубою
На вешалке висеть.
Все, Александр Герцович,
Заверчено давно,
Брось, Александр Скерцович,-
Чего там! Все равно!