завтрак у тиффани почему такое название
Фильму «Завтрак у Тиффани» 55 лет: интересные факты о легендарной картине
Культовая картина режиссёра Блейка Эдвардса «Завтрак у Тиффани» с Одри Хепбёрн в главной роли вышла в мировой прокат ровно 55 лет назад, 5 октября 1961 года. Teleprogramma.pro предлагает отпраздновать эту дату и узнать некоторые интересные факты об этой замечательной американской картине
Культовая картина режиссёра Блейка Эдвардса «Завтрак у Тиффани» с Одри Хепбёрн в главной роли вышла в мировой прокат ровно 55 лет назад, 5 октября 1961 года. Teleprogramma.pro предлагает отпраздновать эту дату и узнать некоторые интересные факты об этой замечательной американской картине.
Кастинг
Фильм «Завтрак у Тиффани» был снят по одноимённой новелле Трумена Капоте. Сам писатель очень хотел, чтобы главную роль в этой картине исполнила Мэрилин Монро. Советница знаменитой актрисы всячески отговаривала её от участия в этом проекте. В конце концов Монро отклонила это предложение. Главным аргументов для такого решения послужило то, что актрисе такой величины, как Мэрилин Монро не следует играть «девушку на вечер» — именно эту мысль во время переговоров пыталась внушить артистке её советница и помощник Пола Страсберг. Позже эту роль предложили актрисе Ширли Маклейн, которая также не захотела принимать участие в съёмках. Потом она признавалась, что отказ от главной роли в «Завтраке у Тиффани» стал самой большой ошибкой в её жизни. Трумен Капоте категорически не хотел, чтобы Холли играла Одри Хепбёрн, но в конце концов её кандидатура была утверждена и съёмки начались. Стоит отметить, что Хепбёрн была не уверена в собственных силах перед началом работы и долго колебалась перед тем, как согласиться на роль. За исполнение главной роли в этом легендарном фильме Одри получила 750000 долларов и стала самой высокооплачиваемой голливудской актрисой на тот момент.
Песня
Знаменитую песню, которую поёт Холли Голайтли, написали Джонни Мерсер и Генри Манчини. Мерсер, автор слов, изначально назвал эту вещь «Blue River». Впоследствии выяснилось, что существует несколько музыкальных композиций с точно таким же названием. В результате песня, которая звучит в картине, была озаглавлена «Moon River”, а текст немного переделан. Манчини писал музыку мучительно — процесс занял более месяца, так как композитор с трудом представлял, что конкретно от него нужно. Ему лишь сообщили, что эту песню главная героиня фильма будет петь сначала сидя на окне, а потом на пожарной лестнице. Руководителям студии, на которой снималась эта лента, «Moon River» не понравилась и они попросили её убрать во время монтажа. Однако Одри Хепбёрн песню отстояла — благодаря актрисе, сцену с исполнением Холли этой композиции было решено не трогать. В 1962 году картина «Завтрак у Тиффани» была удостоена премии «Оскар» в номинации «Лучшая песня».
Платье и квартира Холли
Знаменитое чёрное платье, которое в некоторых сценах носила героиня Одри Хепбёрн, было сшито по специальному заказу. Его изготовил знаменитый французский модельер Юбер де Живанши. Отметим, что Одри Хепбёрн была музой Живанши — он сотрудничал с актрисой почти 40 лет. Для неё же он создал свои первые духи. Это платье было продано на аукционе 10 лет назад. Покупатель выложил за самый известный наряд Холли Голайтли почти миллион долларов. Квартира, в которой жила главная героиня фильма «Завтрак у Тиффани», располагается в браунстоуне. Таких домов в Нью-Йорке довольно много. Браунстоуны в основном были построены в конце XIX и начале XX века. Такое название здания получили благодаря песчанику коричневого оттенка, из которого они были возведены. Изначально браунстоуны строились для одной семьи, однако позже пространство внутри большинства подобных сооружений было разделено на несколько квартир. Все дома такого типа уникальны — в Нью-Йорке не найти двух одинаковых браунстоунов. Апартаменты Холли Голайтли ушли с молотка летом прошлого года. Окончательная цена этой квартиры составила 7,4 млн долларов.
Имя и свобода «Завтрак у Тиффани» Т. Кэпоте
«Завтрак у Тиффани» Т. Кэпоте
Вот снег идет. Какой смысл?
А. Чехов. Три сестры
Бегство от имен. Японца мистера Юниоши, живущего в верхнем этаже дома, Холли Голайтли называет «миленький». Это ее стиль. «Дорогой» или «миленький» (darling, dear) – может относится к любому человеку, с которым разговаривает Холли (причем не важно, знает она реальное имя собеседника или нет). Ей так проще общаться: имя как обуза, как нечто требующее усилия. А если имя все-таки появляется, то оказывается эфемерным, условным, то есть, по сути таким же безличным и безликим, как и обычные для Холли «дорогой» и «милый». Место настоящего имени занимает любое другое – случайное, необязательное. Сид Арбак (один из поклонников Холли) провожает ее домой: «Благодарствую, дорогой, что проводили.
– Эй, детка! – сказал он, потому что дверь захлопывалась прямо перед ним.
– Гарри это другой парень. Я – Сид».
Еще вариант обезличивающего поименования: О. Д. Бермана – своего друга Холли называет сокращенно «О. Д». А тот, в свою очередь, присваивает ей имя «ребенок» или «дитя» (kid).
Всеобщей участи не избежал даже поселившейся у Холли кот. У него тоже нет личного имени. Холли называет его «кот», поскольку не считает себя его настоящей, то есть постоянной, хозяйкой.
Нет хозяина – нет имени. Ни у того, кого приютили, ни у того, кто приютил. Как выясняется, Холли – тоже не настоящее имя. На самом деле девушку зовут не Холли, а Луламей, и в этом смысле она находится в том же самом положении, что и поименованный «Фредом» рассказчик: его настоящее имя, кстати сказать, так и осталось неизвестным, из чего следует, что на протяжении всей истории оно никому из действующих лиц не понадобилось.
Единственное имя, которое действительно важно и для Холли, и для понимания всей рассказанной Труманом Кэпоте истории, это имя «Тиффани»; неслучайно оно значится и в самом названии повести. Однако и это имя при ближайшем рассмотрении оказывается чем-то не вполне реальным. Название ювелирного магазина «Тиффани» – это, скорее, «идея», «образ» некоего места, нежели само место. В нем нельзя задержаться, жить, оно доступно лишь в строго отведенные часы и дни и уж, во всяком случае, предназначено не для того, чтобы там завтракать, не говоря уже об обеде или ужине.
Кот без имени, живущий у не нашедшей своего места хозяйки, и отмеченное шикарным именем «Тиффани» место, неожиданно соединяются в единое смысловое целое. Почему Холли не хочет дать имя коту? Потому что она не нашла пока своего места, своего дома, а по ее представлениям, если у нее нет дома, если она не чувствует себя хозяйкой, то и приручать, приближать к себе кого-то – кота или мужчину она не имеет права. А раз так – значит, и обращаться к ним по имени она тоже не хочет и не может.
Что касается самого места, то есть места, которое можно было бы назвать «домом», то оно, как говорит Холли, похоже на «Тиффани». Но что такое «Тиффани», как не высшее выражение благоустроенной шикарной жизни, которая в принципе противостоит трагической честности Холли? Речь не о порядочности или честности буржуа (Холли спокойно может взять да и украсть что-нибудь в магазине), а о честности перед самим собой, о нежелании идти на компромисс, устраивать одно подле другого так, чтобы вещи, мысли, чувства потеснились, приняли форму друг друга. Холли говорит о «Тиффани», как о месте, где она, смешавшись с толпой богатых, благонамеренных людей, успокаивается душой и мыслями. Однако, если это так, то при чем здесь столь важная для Холли «честность перед собой» и нежелание быть «трусом» и «притворщиком»? При чем здесь ювелирный магазин «Тиффани», который, будучи символом богатой жизни, как раз и оказывается – уже в силу того, что рядом существует нищета, – высшим выражением буржуазного лицемерия?
Скорее всего, дело в том, что «Тиффани» – не более чем иллюзия. Желая покоя (то есть места, которое можно назвать «своим»), Холли не может им удовлетвориться, почувствовать его своим настоящим домом. Место покоя – как цель, мечта, побуждающая ее двигаться, искать или убегать от места или человека, показавшегося ей «своим». Может быть, поэтому визитная карточка с надписью: «Холидей Голайтли. Путешествует», которая появляется уже в самом начале повествования, заказана Холли именно у «Тиффани», то есть в том самом месте, где Холли чувствует себя как дома. Дом и странствие суть противоположности, они так же плохо соединяются друг с другом, как и те смыслы, на которых строится вся логика и жизнь Холли.
Соберем все вместе с тем, чтобы попытаться проявить то, что можно было назвать «исходным смыслом» повести Кэпоте. Имя. Одиночество. Место. Покой. Дом. Свобода. И – Любовь – как форма, способ соединения всех перечисленных понятий. Любовь как способ присвоения места и человека. Как раз тут и обнаруживается главное внутреннее противоречие. Холли хочет любить, но не может, поскольку не нашла своего места или дома. Холли хочет свободы, но не может ее обрести, поскольку это противоречит ее представлению о доме, как о несвободе. Холли таскали по психиатрам, но никто из них не смог выбить из нее эти, как говорит один из друзей Холли, «идеи». Страх перед жизнью, то есть, в данном случае, боязнь потерять свое «Я», поделить его с другим человеком и местом, которое она смогла бы назвать своим домом, сидит в Холли очень крепко.
Если ты хочешь иметь свое место, ты должен к нему привыкнуть, а для Холли это равносильно смерти. «Я никогда ни к чему не привыкаю. А кто привык, тот, считай, что уже умер». Так возникает тема бесконечного путешествия к призрачной цели – тема поиска места и дома, которые на самом деле Холли противопоказаны. Настрой киплинговской кошки, которая гуляла сама по себе, перерастает в чеховскую драму отчаянья. Хотеть свободы – значит поставить себя в положение человека, который ничем не связывает себя с другими людьми. Они существуют для него лишь в той мере, в какой человек сам определяет их значимость и реальность. В логически мыслимом пределе свобода вообще предполагает отсутствие связей с другими, иначе говоря, она предполагает одиночество того, кто отважился стать действительно свободным. И если попытаться предельно коротко сформулировать сложившуюся ситуацию или, говоря иначе, тот исходный смысл, который исподволь управляет сюжетом повести, то он будет выглядеть приблизительно так: тот, кто хочет свободы, тот не имеет права на имя. Или даже еще более определенно: тот, кто одинок, тому имя не полагается.
Свободный человек не имеет своего места, он не успевает или не может привыкнуть к месту настолько, чтобы почувствовать его как свой дом, назвать домом. А тот, кто не имеет дома, не имеет права на то, чтобы полюбить кого-то другого или дать ему полюбить тебя. Полюбить – значит приручить, стать хозяином или хозяйкой другого. А прирученному существу полагается имя. Вот откуда столь стойкое и последовательное нежелание Холли называть людей и животных по именам. Вот откуда тотальная борьба с именами, которая проходит через всю повесть Кэпоте и захватывает практически всех персонажей, включая сюда саму Холли, чье имя такая же фикция, как «Фред» имя рассказчика. Имеющий имя – несвободен. Тот, кто одинок не имеет имени и не хочет знать имен других людей. Эти формулы со всеми вытекающими из них последствиями для персонажей представляют собой своего рода внутренний, непроговариваемый напрямую сюжет, который идет рука об руку с видимым сюжетом повести. Это то, с помощью чего текст, у которого, упрощенно говоря, уже есть и «идея», и «сюжет», устраивает, оформляет себя как органическое целое, легко входящее в тело культуры и таким образом становящееся объектом цитирования, переосмысления, перевода, экранизации и пр.
В финале повести в очередной раз срабатывает традиционная сюжетная схема, в которой мы имеем дело с феноменом передачи витального смысла от персонажа к какому-либо отмеченному в символическом отношении предмету или существу (вспомним о платке Отелло или о портрете Дориана Грея). Кто-либо или что-либо становится онтологическим двойником персонажа, его символическим заместителем или ориентиром, и затем по ходу движения сюжета этот двойник подвергается испытанию, исход которого сказывается на судьбе самого персонажа. В данном случае речь идет о безымянном коте, чья участь созвучна участи Фреда. Оба тянутся к Холли, у обоих проблема с именами, оба встречаются в финале, в тот момент, когда Холли должна исчезнуть из их жизни. По дороге в аэропорт Холли выбрасывает кота из такси и затем, вернувшись на прежнее место, уже не может его найти. На языке символического сюжетосложения это означает, что у Фреда больше нет никаких шансов увидеться с Холли.
В знаменитом киноварианте «Завтрака у Тиффани», где главную роль играет Одри Хепберн, все по-другому. Холли возвращается и находит кота, что неминуемым образом сказывается и на ее судьбе, и на судьбе Фреда. Теперь их совместное будущее возможно, и значит, возможны и общий дом, и настоящие личные имена. Хороший пример, указывающий на силу традиционных символических связок, на их способность развернуть, изменить сюжет (тем более финал) самым решительным образом.
Однако сценарные ходы, предназначенные для того, чтобы договориться со зрителем, – это одно, а логика исходных смыслов, управляющих текстом изнутри него самого – это другое. Заложенный в тексте посыл (свободный не имеет право на имя) был слишком сильным и последовательным, чтобы разрешиться иначе, нежели это произошло в повести. Прошлое Холли – так, как она рассказывает о нем Фреду – это прошлое «без имен, без названий» (nameless, placeless). Но и ее будущее также безымянно: Холли говорит про свое «Я», которое она хочет сохранить для будущей обеспеченной жизни. Анонимное «Я», которое в принципе не есть имя, пока оно не поделено с кем-то другим, с тем, к кому нужно обращаться по имени и откликаться на имя собственное.
Холли не понравился рассказ, написанный Фредом. Она сказала: «Трепещущие листья. Описания. В этом нет никакого смысла» (Trembling leaves. Descriptions. It doesnt mean anything). Однако если следовать логике Холли, трепещущие на ветру листья как раз и можно посчитать выражением полной свободы, и в этом отношении ее оценка – «никакого смысла» – вполне справедлива. Листья свободны, безымянны и одиноки (вспомним об «одиноких листках», которыми полнится мировая поэзия). Жизнь листьев не пересекается с жизнью людей, они сосуществуют, видят друг друга, но при этом находятся в различных мирах.
Имя «Холли» (Holly) отсылает к теме божественности и святости (holy), и это напоминает о соответствующем контексте. Библейский Авраам являет собой пример полного подчинения Богу, он несвободен настолько, что готов принести в жертву единственного сына. Зато Бог обращается к нему по имени, дарует ему прибавление и в имени (лишний слог), и в семействе: от старческого одиночества к счастливому отцовству и основанию рода.
Формула, как видим, строгая и взаимообратимая Есть свобода – есть одиночество. Есть одиночество – нет имен. Отказ от имени – это ведь тоже жертва: в данном случае, – во имя свободы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
СВОБОДА
СВОБОДА Некоторые люди считают, что свободы, как таковой, не существует вовсе. Они правы, если определять свободу через отсутствие какой-либо внешней зависимости. Каждый из нас связан с миром таким огромным количеством связей, что быть внешне совершенно независимым –
Рабочий завтрак
Рабочий завтрак Прием «рабочий завтрак» — один из дневных видов официального приема. Он начинается рано в 8.00 — 8.30 утра и длится час или один час пятнадцать минут.Во время «рабочего завтрака» количество приглашенных гостей и участников ограничивается темой разговора
17 апреля 1912 года Завтрак
17 апреля 1912 года Завтрак Этот день в истории
5 октября 1913 года Завтрак
5 октября 1913 года Завтрак Этот день в истории
22 октября 1913 года Завтрак
22 октября 1913 года Завтрак Этот день в истории
6 декабря 1913 года Завтрак
6 декабря 1913 года Завтрак Этот день в истории
Дыхание и свобода
Дыхание и свобода 3 1 67 Рот с точки «зрения» воздуха еще рассмотрим Земля, вода через рот лишь входят, а для выхода имеют свои проходы — внизу Воздух через рот входит и выходит У воздуха тоже есть свой дубль отверстий, но он расположен еще выше рта. ноздри! (Газы, совместно с
Завтрак для чемпионов по Что делать
Завтрак для чемпионов по Что делать – Все люди домой поехали! – проговорил он в час пик. – А теперь все уже дома! – сказал он попозже, когда движение затихло. К. Воннегут, Завтрак для чемпионов – Я ненавижу вашу родину, потому что люблю ее, как свою, скажу я вам, подражая
Музыкальная критика в условиях тоталитарного государства. Свобода мысли и свобода слова
Музыкальная критика в условиях тоталитарного государства. Свобода мысли и свобода слова «Свобода мысли» (в нашем случае музыкально-критической мысли) и «свобода слова» (музыкально-критической журналистики, освещающей музыкальный процесс) – ценности абсолютные,
Алкоголик, гомосексуал и гений: удивительная жизнь Трумена Капоте
В июле на фестивале документального кино Beat Film Festival покажут ленту Эйба Бёрноу «Говорит Трумен Капоте» (The Capote Tapes) о закате звезды американской литературы. Рассказываем, как Капоте выбросил первую книгу в помойку, чуть не написал о советской золотой молодежи, ненавидел экранизацию своего романа о «святой грешнице», запивал депрессию водкой и так и не дождался Пулитцеровской премии.
Пролог. Как «Завтрак у Тиффани» получил свое название
Эта анекдотическая история произошла в Нью-Йорке в 1943 году. Известный импресарио Линкольн Кирстейн имел обыкновение посещать злачные места Манхэттена. Кроме природного чутья на таланты, Кирстейн славился еще одной страстью: ему нравились морские пехотинцы. После одной особенно пылкой ночи Линкольн решил купить любовнику что-нибудь в знак благодарности. По воскресеньям все магазины Нью-Йорка закрыты, и лучшее, что мог предложить Кирстейн, — совместный завтрак.
«Куда бы ты хотел пойти? — спросил он и быстро добавил: — Выбери самое модное, самое дорогое место в городе». Морпех оказался парнем из глубинки, краем уха он слышал лишь об одном шикарном месте в Нью-Йорке. «Давай позавтракаем у Тиффани?» — предложил он, не догадываясь, что «Тиффани» на самом деле знаменитый ювелирный магазин на Пятой авеню.
Писатель Дональд Уиндем, близко знавший Кирстейна, слышал эту историю много раз. Он вспомнил о ней во время работы над сборником рассказов, посвященных вопросам физической близости между военными и гражданскими во время Второй мировой. Лучшего заглавия для книги было не найти — но работа шла туго, и сборник никак не складывался. Когда его более успешный коллега попросил уступить название, Уиндем охотно согласился. Друга звали Трумен Капоте. Его повесть «Завтрак у Тиффани» прогремит на весь мир, став одновременно и радостью, и горем для писателя.
Впрочем, обо всем по порядку.
Трумен Капоте с другом, писателем Дональдом Уиндемом на площади Сан Марко, Венеция, июль 1948 г. Автор не известен. Источник: Donald Windham. Lost Friendships: A Memoir of Truman Capote, Tennessee Williams and Others. New York: William Morrow & Company, 1987. P. 97
«Другие голоса, другие комнаты»
Громкая слава пришла к Трумену Капоте в январе 1948 года. За дебютный роман «Другие голоса, другие комнаты» критики поставили автора в один ряд с Уильямом Фолкнером и Эдгаром Алланом По, а живой классик Сомерсет Моэм назвал Капоте надеждой американской литературы.
Даже советская пресса не обошла стороной информационную бурю, устроенную 24-летним литератором. «Этот роман, сплошь населенный дегенератами и пропитанный насквозь тлетворным „ароматом“ самого подлинного вырождения, — писала «Литературная газета». — [В этой книге] тремя главными действующими лицами являются: беспомощный паралитик-сумасшедший, его жена-кретинка и дядя, упоенно характеризуемый критикой как „дегенеративный эстет“. В их общество, по воле автора, попадает четвертое действующее лицо: 13-летний мальчик, для „поддержания ансамбля“ отличающийся склонностью к половым извращениям».
Роман Капоте сегодня называют одной из первых книг о гомосексуальности в американской литературе. Притом что подается это автором на полутонах, крайне деликатно и без выпячиваний. А уж если не навешивать ярлыки и не уведомлять публику о скрытом подтексте, скорее, читатель определит тему так: роман о взрослении и расставании с детством.
Книга-сон, книга-наваждение — писателю удалось заворожить публику удивительной вязью слов, сквозь которую едва просматривается второй план. Игру символов дополнил и визуальный ряд: суперобложку первого издания романа украсил скандальный снимок фотографа и друга Капоте Гарольда Хальмы. На фото писатель лежит на софе, небрежно опустив руку на ширинку, а его вызывающий взгляд обращен в объектив: слишком откровенно для пуританской Америки тех лет.
Писатель Гор Видал — вечный противник Капоте. Фото: Evelyn Hofer / 1960 г.
«Летний круиз», «Местный колорит», «Луговая арфа»
На волне большого успеха первой книги Капоте не захотел брать паузу в общении с читателем. У него уже была рукопись повести о первой любви под рабочим названием «Летний круиз» (правильней «На перекрестке лета»). В 1945 году он прервал работу над ней в пользу «Других голосов…», теперь же пришло время вернуться. Но даже в идеальных условиях итальянского острова Искья слова не складывались в филигранные предложения, за которые Капоте так хвалили.
Он в буквальном смысле выбросил «Летний круиз» в помойку — и, если бы не расторопность домовладельца, сохранившего забытые писателем тетради, мы бы никогда не узнали щемящую историю Грейди Макнил, полюбившей автомеханика из Бруклина. Только в 2006 году самый первый роман Капоте наконец увидел свет благодаря стараниям биографа Джеральда Кларка и душеприказчика Алана Шварца.
Весь 1949 год Капоте отчаянно искал новую тему. Но так ее и не нашел. Тогда он решил удивить публику журналистскими опусами, часть из которых уже публиковалась в популярных журналах Harper’s Bazaar, Vogue, Mademoiselle. Летом 1950 года в США вышла книга путевых очерков «Местный колорит», которая была оформлена фотографиями, сделанными в Новом Орлеане, Бруклине, Танжере, Голливуде, на Искье.
Увы, читатель не оценил творческий эксперимент: тираж расходился плохо. Видимо, людей по-прежнему интересовал мир грез и недосказанностей, пленивший их в «Других голосах…». Капоте в шутку писал друзьям: «Хочу, чтобы вы поднакопили монет и подарили всем на Рождество книгу „Местный колорит“ — есть опасения, что ее продажи будут ограничены сугубо моими знакомыми». Сегодня эта книга — предмет страсти коллекционеров. Стоимость экземпляра в хорошей сохранности начинается от 500 долларов.
Книга Local Color («Местный колорит»), состоящая из путевых очерков Капоте. Сегодня за этой редкой книгой охотятся коллекционеры. New York: Random House, 1950. Фото: Left Bank Books
После провала с очерками Капоте быстро мобилизовался и уже в сентябре 1950 года отправил в издательство Random House первые главы нового романа с рабочим названием «Музыка осоки». Редактор Роберт Линскотт в письме к автору признался: «Я читаю и перечитываю, влюбляясь в каждое слово». Когда Линскотт получил рукопись целиком, он предложил автору другое название: «Луговая арфа» («Голоса травы»). Обычно несговорчивый на редактуру, Капоте неожиданно согласился.
В октябре 1951 года, вопреки опасениям издательства, первый тираж «Луговой арфы» смели с полок книжных магазинов. Лирическое повествование об одиночестве и обретении внутренней свободы тронуло сердца читателей. Журналист газеты New York Gerald Tribune назвал повесть «сочной и спелой», а The New York Times поставила произведение даже выше «Других голосов…». Уже через год на Бродвее состоялась премьера спектакля, созданного по мотивам «Луговой арфы», однако успех пьесы не сравнился с успехом «маленькой повести о детстве».
«Музы слышны»
В январе 1954 года мать писателя Лилли Мей на почве ревности к Джо Капоте (второму мужу — кубинскому бизнесмену, некогда подарившему Трумену фамилию) напилась таблеток и впала в кому, из которой уже не вышла. Писатель срочно покинул Европу и прямо с самолета отправился хоронить мать. Отец Капоте Арч Персонс, у которого довольно быстро не заладились отношения с Лилли Мей (маленький Трумен вообще оказался обузой для обоих родителей, которые оставили его на попечение тетушкам), появился лишь спустя неделю. Сын ему этого не простил. В июне 1981 года Капоте не только не приехал на похороны отца, но даже не прислал цветов на могилу. Лишь спустя два года, начав писать рассказ об отце «Однажды в Рождество», писатель умылся горькими слезами, вспоминая о нем.
Джо Капоте, отчим писателя, подаривший ему кубинскую фамилию, и мать писателя Нина Капоте, которая после замужества сменила не только фамилию, но и имя. Фото: Truman Capote papers, The New York Public Library
В начале зимы 1955 года известный композитор и друг Капоте Гарольд Арлен собирался отправиться на гастроли в СССР вместе с труппой оперы «Порги и Бесс» — антрепризного спектакля, поставленного режиссером Робертом Брином. Однако в последний момент Арлен предложил взять вместо себя Трумена Капоте. Брину идея пришлась по вкусу, ведь он и сам искал журналиста, готового освещать успех «Эвримен-оперы» на советской сцене.
Сам писатель же увидел в этом отличную возможность попробовать свои силы в жанре репортажа. Перед глазами был пример Лилиан Росс, которая сумела приблизить журналистский жанр к художественной прозе в своем очерке «Картина» — репортаже со съемочной площадки фильма Джона Хьюстона «Алый знак доблести». Капоте влюбился в эту технику повествования и хотел попробовать сделать нечто похожее.
Капоте выполнил данное Роберту Брину обещание и в подробностях описал ленинградскую часть тура «Эвримен-оперы» (в 1956 году «Порги и Бесс» показывали еще и в Москве). Свой отчет писатель назвал «Музы слышны», парафраз поговорки «Когда говорят пушки, музы молчат» — намек на начавшуюся оттепель в отношениях двух стран. Репортаж получился ироничным: сначала он появился в двух осенних номерах The New Yorker, а затем вышел отдельным изданием. «„Музы слышны“ — 182 страницы препарированной правды, — написал книжный обозреватель Chicago Daily Tribune. — Вы видите, слышите, пробуете на вкус и удивляетесь человеческой доверчивости вместе с ее мнительностью. Лучше уж тигр-людоед в качестве попутчика, чем беспристрастный наблюдатель, который умеет писать».
Трумен Капоте за несколько часов до отправления поезда в Россию. Берлин, декабрь 1955 г. Фото: Sam Kasakoff
Острым пером Капоте задел практически всех героев своей документальной истории — досталось и нашим, и американцам. После выхода книги автора обвинили в злонамеренности и предвзятости. Брин был шокирован — он ждал совершенно другого рассказа. В России, похоже, тоже обиделись на Капоте, поскольку указаний на репортаж нет ни в одной статье о писателе вплоть до начала 1990-х, словно его и не было. При этом выпуски The New Yorker с отчетом о поездке в СССР имелись в спецхране Библиотеки имени Ленина еще в 1956 году. При желании их можно было прочитать, а вот упоминать где-либо — ни-ни!
На русский язык «Музы слышны» блестяще перевела Нина Ставиская в 2007 году для ленинградского журнала «Звезда». Но тогда перевод почти не заметили. Лишь в 2017-м репортаж появился в сборнике документальной прозы «Призраки в солнечном свете». «Когда я прочла этот отчет, мне ужасно захотелось его перевести, — вспоминает Нина Ставиская, — передать эту очаровательную легкость, это сочетание точности и выдумки и, главное, этот взгляд, безжалостно и не без нежности фиксирующий абсурд русской и американской жизни. Это выглядело невероятно трудной задачей, и оттого мне тут же захотелось за это взяться».
После этого Капоте побывал в России дважды: в феврале 1958-го и в марте 1959-го. Еще во время гастролей с «Порги и Бесс» писатель завел здесь друзей и знакомых, которые снова дали писателю повод рассказать об их элитарном круге. Однако эссе «Дочь русской революции» все же осталось черновиком. Собрать материал для полноценного расследования о жизни советской золотой молодежи писателю так и не удалось. В память о пребывании Капоте в Ленинграде сегодня в гостинице «Астория», рядом с лифтом, висит золотая табличка с его именем; будете в Петербурге — загляните.
Вернувшись в марте 1958 года из Советского Союза, Капоте наконец закончил повесть «Завтрак у Тиффани» и сдал рукопись в редакцию Harper’s Bazaar. А потом случился скандал…
Двуязычная суперобложка первого издания документального репортажа о поездке в Россию «Музы слышны». Random House, 1956. Автор: Philip Grushkin.
«Завтрак у Тиффани»
Капоте умел упаковывать острые социальные темы в многослойную обертку. Пока разворачиваешь, наслаждаешься игрой фольги на свету и красотой декоративных лент. А потом… открываешь жестокую правду о мире и людях. Его герои — это чудаки, не желающие становиться рабами чистогана и ханжеской обывательской морали. «Завтрак у Тиффани» начинается как шпионская история, развивается как бурлеск, а заканчивается как трагедия одиночества.
Кстати, сначала Капоте дал своей героине имя Конни Густафсон, но противоречивость образа эскортницы наталкивала на мысль, что перед нами святая (Holy) грешница (Go Lightly — легкая на подъем). Так и получилась Холли Голайтли, девушка легкого поведения с трудной судьбой. В редакции Harper’s Bazaar сначала не обратили внимания на то, чем на самом деле занималась Холли. Маэстро Алексей Бродович поручил фотографу Дэвиду Атти подготовить необычные иллюстрации-коллажи к повести. Атти встретился с автором, обсудил оформление текста, даже сделал несколько снимков писателя в квартире в Бруклин-Хайтс. А потом вмешался Дик Димс, исполнительный директор Hearst Corporation.
Компания Tiffany & Co. была важным рекламодателем. Непристойный образ главной героини мог повредить имиджу фирмы и рассорить ювелирный бренд с журналом. В Harper’s Bazaar решили не рисковать и сняли текст с публикации. Капоте был в бешенстве и пообещал больше никогда не сотрудничать с изданием. Он переуступил права журналу Esquire, и в конце октября повесть вышла в 11-м номере за 1958 год. Буквально через три дня она поступила в магазины в составе отдельного сборника Капоте. Успех был ошеломляющим. Женское окружение писателя соревновалось за право претендовать на роль прототипа взбалмошной героини. Капоте говорил, что, хоть у нее и есть прототип, в целом образ Холли собирательный. А потом, изрядно утомившись от бесконечных вопросов, признался: «Холли Голайтли — это я».
В 1961 году на экраны вышла экранизация повести режиссера Блейка Эдвардса. Сегодня фильм «Завтрак у Тиффани» знают почти все, а воплощенный Одри Хепберн экранный образ Холли Голайтли занял прочное место в массовой культуре. Настолько прочное, что известный бутик Tiffany & Co. на Пятой авеню в прошлом году открыл кафе на втором этаже. Зато имя автора произведения спустя время как-то само собой ушло в тень. А некоторые даже не догадываются, что у фильма есть литературная первооснова и она сильно отличается от киносценария.
«Фильм похож на какую-то слащавую валентинку, отправленную по адресу: Нью-Йорк, Холли, — негодовал Капоте. — У Холли Голайтли действительно твердый характер, и нет у нее ничего общего с Одри Хепберн. Эта экранизация так же похожа на мою книгу, как выступления The Rockettes на хореографию Улановой (The Rockettes — популярный женский танцевальный коллектив, характерной особенностью которого являются массовые сцены, исполняемые с удивительной синхронностью. — Прим. авт.)». Через несколько лет Капоте выскажется еще откровенней: «Блевать хочется от этого фильма».
«Хладнокровное убийство»
Тему для своего главного и самого успешного романа «Хладнокровное убийство» Капоте нашел в колонке The New York Times. В ноябре 1959 года в газете сообщили о жестоком убийстве фермера из Канзаса Герберта Клаттера и трех членов его семьи. В ту пору массовые убийства происходили не часто, и подобные преступления вызывали огромный общественный резонанс. К тому же личности преступников не были установлены по горячим следам, а следы ограбления на первый взгляд отсутствовали.
Свадебная фотография Герберта и Бонни Клаттер. 15 ноября 1959 года они будут жестоко убиты в своем доме вместе с детьми Нэнси и Кеньоном — и станут героями документального романа Капоте «Хладнокровное убийство». Фото: семейный архив семьи Клаттер
Капоте рассказывал: «Как только я прочел заметку, меня осенило, что преступление, как и его изучение, может обеспечить мне нужный размах. Более того, человеческое сердце всегда остается человеческим сердцем, а убийство — это тема, которая со временем не потускнеет. Весь тот день и часть следующего я провел за размышлениями. А затем я сказал себе: что ж, почему бы и не это преступление? Дело Клаттеров. Почему бы не собрать вещи, махнуть в Канзас и посмотреть, что из этого выйдет?»
Спустя шесть лет он представил книгу, в которой все казалось необычным. Это был детектив наоборот. Читатель изначально знал имена преступников и детали совершенного ими преступления (об этом написали во всех газетах), но то, как автор рассказал об этом, выглядело совершенно по-новому. В книге отсутствовало авторское «я», а события показывались с точки зрения разных персонажей. Фокус внимания все время менялся, из-за чего погружение в обстоятельства выглядело невероятно достоверным. В те годы еще мало кто работал в жанре реконструкции событий с использованием приемов большой литературы, и опыт «Муз» очень помог писателю в создании прорывного жанра.
«Журналистика остается одной из самых недооцененных, наименее исследованных областей литературы, — заявил Капоте. — Мне кажется, что журналистика и искусство репортажа должны отступить перед лицом нового жанра — „невымышленного романа“, как я его называю. То, что я предлагаю, — это повествовательная форма с использованием всех приемов художественной литературы, но основанная на фактах. И в идеале автор не должен появляться на его страницах».
Новаторство Капоте принесло ему славу и деньги. Книга стала бестселлером, но, к разочарованию автора, не получила Пулитцеровской премии. Почему? До сих пор непонятно. Писатель видел в этом заговор еврейского писательского лобби или даже проявление гомофобии. Он искренне ждал признания профессиональной среды (читательского он добился еще в молодости), но коллеги не спешили называть его автором №1.
Столько душевных сил ушло на этот роман, столько здоровья и личных средств (Капоте дал взятку в десять тысяч долларов за разрешение на интервью с преступниками). А в ответ стали раздаваться обвинения в недостоверности и предвзятости. Некоторые даже намекали на сексуальное влечение писателя к Перри Смиту — одному из убийц. Писатель злился, отвечал на обвинения серией интервью, пил успокоительные и запивал их водкой. Но все только посмеивались над ним.
Трумен Капоте на месте преступления в доме Клаттеров, г. Холкомб, Канзас. Фото: AP Wire Photo. New York World-Telegram and the Sun Newspaper Photograph Collection
В 2005 году о работе писателя над романом «Хладнокровное убийство» сделали кино. Актер Филип Сеймур Хоффман настолько убедительно перевоплотился в Капоте, что заслуженно получил «Оскар». Это признала и Харпер Ли — компаньонка и помощница писателя по канзасскому расследованию. Она посмотрела на Хоффмана и сказала: «Было прямо жутковато». Главным консультантом фильма «Капоте» режиссера Беннетта Миллера стал биограф писателя Джеральд Кларк. А значит, авторы недалеко ушли от правды жизни. В этом смысле другая картина на ту же тему — «Дурная слава» Дугласа Макграта — напоминала вымысел. Прочитав сценарий, Кларк возмутился: «Секс с Перри Смитом в камере смертников?! Да они с ума сошли!»
«Услышанные молитвы»
Еще в конце 1950-х Капоте всерьез задумался о создании произведения в жанре roman á clef (дословно «роман с ключом») — светские романы, в которых за условными персонажами угадываются реальные люди. Примером служил многотомный цикл Марселя Пруста «В поисках утраченного времени», где знаменитые дамы полусвета и бонвиваны были выведены под вымышленными именами. Кого-то современники узнавали сразу, кого-то литературоведы идентифицировали спустя годы.
Капоте решил воспользоваться этим приемом, чтобы написать грустную комедию о светской жизни, лицемерии и обманутых надеждах. Но потом он занялся делом Клаттеров и романом «Хладнокровное убийство». Лишь к началу 1970-х писатель вернулся к своему проекту — правда, ситуация уже изменилась, как и внутренний настрой автора. Он был зол на сильных мира сего и не собирался прощать им пренебрежительного отношения к себе.
Эпиграфом к роману стало изречение святой Терезы Авильской: «Больше слез пролито из-за услышанных молитв, нежели из-за тех, что остались без ответа». Его трактовку Капоте видел в несовершенстве человеческих желаний. «Исполнение мечты — чаще всего не начало, а конец счастья, — утверждал писатель. — И все мы участвуем в этой круговерти желаний: в тот момент, когда одно сбывается, на его место приходит другое, и мы опять бежим за новой мечтой… Думаю, в этом заключается один из смыслов моего романа „Услышанные молитвы“: не быть избалованным, развивать в себе безразличие к такой жизни, которая может показаться захватывающей и чарующей, особенно если ты ею не жил».
Светская дива Слим Кит (прототип Айны Кулбирт из «Услышанных молитв») с Труменом Капоте. Конец 60-х годов. Фото: Van Williams
Это были секреты Полишинеля, однако друзей и знакомых Капоте возмутил сам факт того, что он нарушил негласное правило держать язык за зубами. Писатель хоть и попытался скрыть имена прототипов, но многие друг друга узнали. Ему не простили предательства. Двери богатых домов и салонов отныне были для него закрыты. Его стали именовать «маленькой бестией» (tiny terror) и отказывались находиться с ним в одном ресторане. Он остался наедине с бутылкой водки и своими демонами.
В 2019 году неоконченный роман «Услышанные молитвы» впервые напечатали в России. Неподготовленному читателю понять его будет довольно сложно: он перегружен незнакомыми фамилиями и отсылками к неизвестным здесь событиям. Собственно, это и подтолкнуло меня написать комментарий: объяснить загадки и тайны неоконченного романа.
Старик Капоте
В 1977 году Эдуард Лимонов встретился с Капоте в Нью-Йорке. «Он был действительно усталый, тела было мало. Он был похож на выпавшую из гнезда птицу, — вспоминает Лимонов. — Есть такие птенцы, без перьев, все в жилах, венах, кровеносных сосудах, им всего пара дней от роду, но выглядят они стариками. Вот такой был он».
Капоте не стал продолжать работу над «Услышанными молитвами». Оставшуюся часть рукописи то ли сжег, то ли спрятал от любопытных глаз в банковскую ячейку. Никто толком не знает. Неопубликованные главы до сих пор не найдены. Биограф считает, что Капоте всех одурачил и после грандиозного провала только делал вид, что пишет продолжение. Близкие друзья уверены в обратном. Тайна рукописи пока не раскрыта, да и в биографии самого Капоте еще остались неразгаданные тайны.
Его жизнь, как и творческое наследие, до сих пор не дает покоя исследователям, большая часть которых приходит из стана преданных читателей. В США регулярно выходят книги, посвященные Капоте. На сцене его образ воплощен в успешном моноспектакле Tru, который идет аж с 1989 года. Голливуд подарил целых два фильма о писателе. Документалисты тоже не отстают: в 2017 году с успехом прошла премьера четырехсерийного расследования «Семья Клаттеров: Хладнокровно убитые» (Cold Blooded: The Clutter Family Murders), а спустя два года Эбс Бёрноу, бывший советник Мишель Обамы, представил документальную картину «Говорит Трумен Капоте» (The Capote Tapes).
На закате дней писатель так охарактеризовал самого себя: «Я алкоголик. Я наркоман. Я гомосексуал. Я гений». Удивительно, но именно пугающая правда о нем пробуждает в людях желание поближе узнать эту маленькую бестию.
Трумен Капоте в 23 года. Фото: Henri Cartier-Bresson, 1947