е рязанова на пороге юности драться так драться
Е рязанова на пороге юности драться так драться
Ночью расшумелся ветер. Казалось, кто-то бегает по крыше и вызванивает дробь на стеклах окон.
Олег проснулся и поежился. Рывком раскрылась форточка, и поток холодного воздуха дунул ему в лицо. Олег натянул одеяло до самого носа. А ветер дул все настойчивее, высоко вздымал оконную занавеску, колебал край скатерти. Даже брошенная на стул Олегова рубашка начала размахивать рукавами. Казалось, все в сумеречной комнате зашевелилось. За ширмой громко вздохнула мама.
Тогда Олег вскочил и одним быстрым движением попытался справиться с непокорной дверцей форточки. Но ветер толкал ее, рвал из рук, озорно свистел в щели и успел-таки швырнуть в сонного Олега доброй пригоршней колючих снежинок. А когда форточка все же оказалась закрытой, ветер глухо завыл, снова застучал по крыше, снежинки забились о стекла, как сухой песок.
Олег юркнул под одеяло, но спать уже не хотелось. Мысли привычно закружились вокруг событий последних дней. Олег заново до мельчайших подробностей разбирал нелепую ссору с Василием; заново переживая чувство обиды и горечи, мысленно спорил с Василием до тех пор, пока Василий не подошел к его кровати и не поманил за собой. Обрадованный Олег вскочил и, одеваясь, старался вспомнить: что же самое главное нужно сказать другу? Потом они вышли прямо через стену, на которой висела большая географическая карта, и очутились в поле. Василий крупно зашагал вперед, изредка оглядываясь на Олега. А Олег все не мог припомнить, что он должен сказать Василию. Он старался догнать товарища, но ветер валил его с ног и засыпал глаза снегом. Олег хотел пойти быстрее, но ноги почему-то не слушались. Вот уже Василия не видно, и Олег остался в поле один. И тут он вспомнил и крикнул вслед Василию: «Эх, ты, какой же ты мне друг? А еще товарищем считался!» — и сам, чувствуя свою беспомощность, все бессилие жалких слов, повалился в снег. Тогда Василий вернулся и стал трясти его за плечо. Олег открыл глаза и зажмурился от яркого света. Над ним склонилось смеющееся лицо матери:
— Ты что воюешь? Вставай, в школу опоздаешь.
На улице было тихо и солнечно. Только волнистые снежные заструги на дорогах напоминали о ночных бесчинствах ветра.
Олег радовался морозцу, и снежным сугробам, и солнцу. И только в школе, усевшись за парту, он снова ощутил смутную тоску и беспокойство.
Солнце ласково заглядывает в широкие окна класса, искрится, играет в морозных узорах, а на сердце у Олега невесело. Сейчас будет урок истории. Ребята торопливо шелестят страницами учебника, и только на их с Василием парте нет ни раскрытой книги, ни даже листочка бумаги с выписанными для памяти датами. Олегу теперь все равно, какую отметку по истории он получит. А Василий. Ну, Василий — это совершенно особая статья.
Олег всегда заранее знал, когда Анна Михайловна собирается вызвать к доске Васю Кузьмина.
Должно быть, учительница не замечала, как по-особенному готовилась выслушивать его ответ. Она откладывала в сторону журнал, осторожно прислоняла перо к чернильнице, усаживалась поудобнее и тихо произносила:
— Пойдет отвечать Кузьмин Василий.
Она терпеливо ждала, пока Вася медленно, будто нехотя, поднимался со своего места, растерянно моргал, оглядывался по сторонам. Можно было подумать, что Кузьмин урока не знает и просит помощи. Наконец, низко опустив голову, он направлялся к доске. Стоя возле учительницы, Вася иногда продолжал какие-то свои приготовления к ответу: теребил волосы, тер пальцем переносицу или напряженно смотрел в одну точку. Анна Михайловна не торопила его. Она ждала молча, чуть улыбаясь одними глазами.
Внезапно Василий успокаивался и начинал говорить. И обычно это был не просто ответ. Это была маленькая лекция по истории на заданную тему. Примеры, которые приводил Василий, заставляли разевать рот даже тех, кто и сам имел обыкновение заглядывать в дополнительную литературу. Кузьмин сыпал фактами и неожиданно, словно нанизывая на нитку, подцеплял их какими-то своими обобщениями и выводами.
Всегда сдержанная, Анна Михайловна во время Васиного ответа не умела скрыть своего удовольствия. Лицо ее расплывалось в улыбке, она кивала головой и победоносно оглядывала ребят, как бы приглашая всех полюбоваться на человека, который по-настоящему любит историческую науку.
Внезапная тяжелая болезнь вынудила Анну Михайловну оставить школу, и почти в самом начале учебного года седьмой «В» оказался без классного руководителя.
Сначала кое-кто из учителей замещал ее, но скоро стало ясно, что Анна Михайловна не поправится и придется приглашать нового учителя.
Прежде на седьмой «В» почти не поступало жалоб. Отрядный вожатый Володя Кулешов регулярно проводил сборы. Не раз отмечалась работа отряда на совете дружины. Теперь Володя Кулешов учится в другой школе, и его долго некем было заменить.
Олег частенько забывал надевать пионерский галстук. Во всем классе в галстуках ходило лишь несколько человек — преимущественно девочки, из мальчиков — один Коля Раков.
— Скоро в комсомол вступать, а ты все в галстуке ходишь, — поддразнивал Колю Олег.
— Мать ругается, — признался Коля.
Олег и сам выдержал дома неприятный разговор с родителями, но упрямо настаивал на своем.
— А у нас в классе никто галстуков не носит. Что я, дурак — один буду, как маленький? Мы теперь в комсомол готовимся.
В действительности никто никуда не готовился.
В классе начался разброд и беспорядки. Было похоже, что из коллектива вытянули какой-то главный стержень. Все, что на нем держалось, некоторое время еще сохраняло прежние свои очертания, но постепенно слабело, косило на сторону.
Учителя все чаще стали жаловаться на седьмой «В». Даже робкая «англичанка» — Раиса Семеновна — вышла однажды из терпения и пристукнула маленьким кулачком по столу. Любимый физик — старый Николай Иванович — частенько вздыхал и приговаривал: «Пора бы администрации прибрать к рукам этих оболтусов».
Но дела не поправлялись.
Наконец однажды Коля Раков принес в класс новость. В школу приняли новую учительницу истории. По странному совпадению, ее тоже звали Анной Михайловной.
Когда впервые новая Анна Михайловна перешагнула порог их класса, ребята настороженно примолкли. Все глаза устремились на учительницу. Олегу показалось, что она смутилась. Но, может быть, это только показалось.
Учительница была молода. Открытое лицо, русые волосы, гладко зачесанные к затылку, и строгая складочка между бровями. А глаза. Странными показались они Олегу: серые, немного навыкате, они смотрели спокойно, строго, даже холодно. Глаза Олегу не понравились. Он вспомнил ласковый прищур небольших, затененных ресницами глаз прежней Анны Михайловны и невольно вздохнул.
— Да, видать, у этой не заиграешь! — услышал он сдержанный шепот позади себя. — Федот, да не тот!
Олег оглянулся и молча кивнул улыбающемуся Коле Маточкину. Потом искоса посмотрел на Василия. Но тот сидел с видом безразличным и равнодушным. Только спрятанная под партой левая рука его нервно мяла скатанную в тонкую трубочку промокашку.
Учительница поздоровалась, раскрыла журнал и начала перекличку. Она называла фамилию и в упор рассматривала поднимавшегося из-за парты ученика. Должно быть, она была близорука и старалась запомнить каждого в лицо. Но Олегу показалось, что этот взгляд в упор как бы говорил: «А, это ты Олег Павлов? Ну, я смотрю, не очень уж ты хорош! Болван ты, братец!»
Олег разобиделся и громко стукнул крышкой парты, когда опускался на место. Глаза учительницы тут же вернулись к нему, складка между бровями стала глубже, но учительница промолчала.
Отметки пошли непривычные. Коля Раков, который никогда прежде не отличался по истории, получил пятерку. Старательная Люся Рогова получила тройку и расплакалась. Сам Олег получил тройку, но нисколько не огорчился. Все с нетерпением ждали, когда новая учительница вызовет Кузьмина. Но она даже будто избегала называть его.
Е рязанова на пороге юности драться так драться
Ночью расшумелся ветер. Казалось, кто-то бегает по крыше и вызванивает дробь на стеклах окон.
Олег проснулся и поежился. Рывком раскрылась форточка, и поток холодного воздуха дунул ему в лицо. Олег натянул одеяло до самого носа. А ветер дул все настойчивее, высоко вздымал оконную занавеску, колебал край скатерти. Даже брошенная на стул Олегова рубашка начала размахивать рукавами. Казалось, все в сумеречной комнате зашевелилось. За ширмой громко вздохнула мама.
Тогда Олег вскочил и одним быстрым движением попытался справиться с непокорной дверцей форточки. Но ветер толкал ее, рвал из рук, озорно свистел в щели и успел-таки швырнуть в сонного Олега доброй пригоршней колючих снежинок. А когда форточка все же оказалась закрытой, ветер глухо завыл, снова застучал по крыше, снежинки забились о стекла, как сухой песок.
Олег юркнул под одеяло, но спать уже не хотелось. Мысли привычно закружились вокруг событий последних дней. Олег заново до мельчайших подробностей разбирал нелепую ссору с Василием; заново переживая чувство обиды и горечи, мысленно спорил с Василием до тех пор, пока Василий не подошел к его кровати и не поманил за собой. Обрадованный Олег вскочил и, одеваясь, старался вспомнить: что же самое главное нужно сказать другу? Потом они вышли прямо через стену, на которой висела большая географическая карта, и очутились в поле. Василий крупно зашагал вперед, изредка оглядываясь на Олега. А Олег все не мог припомнить, что он должен сказать Василию. Он старался догнать товарища, но ветер валил его с ног и засыпал глаза снегом. Олег хотел пойти быстрее, но ноги почему-то не слушались. Вот уже Василия не видно, и Олег остался в поле один. И тут он вспомнил и крикнул вслед Василию: «Эх, ты, какой же ты мне друг? А еще товарищем считался!» — и сам, чувствуя свою беспомощность, все бессилие жалких слов, повалился в снег. Тогда Василий вернулся и стал трясти его за плечо. Олег открыл глаза и зажмурился от яркого света. Над ним склонилось смеющееся лицо матери:
— Ты что воюешь? Вставай, в школу опоздаешь.
На улице было тихо и солнечно. Только волнистые снежные заструги на дорогах напоминали о ночных бесчинствах ветра.
Олег радовался морозцу, и снежным сугробам, и солнцу. И только в школе, усевшись за парту, он снова ощутил смутную тоску и беспокойство.
Солнце ласково заглядывает в широкие окна класса, искрится, играет в морозных узорах, а на сердце у Олега невесело. Сейчас будет урок истории. Ребята торопливо шелестят страницами учебника, и только на их с Василием парте нет ни раскрытой книги, ни даже листочка бумаги с выписанными для памяти датами. Олегу теперь все равно, какую отметку по истории он получит. А Василий. Ну, Василий — это совершенно особая статья.
Олег всегда заранее знал, когда Анна Михайловна собирается вызвать к доске Васю Кузьмина.
Должно быть, учительница не замечала, как по-особенному готовилась выслушивать его ответ. Она откладывала в сторону журнал, осторожно прислоняла перо к чернильнице, усаживалась поудобнее и тихо произносила:
— Пойдет отвечать Кузьмин Василий.
Она терпеливо ждала, пока Вася медленно, будто нехотя, поднимался со своего места, растерянно моргал, оглядывался по сторонам. Можно было подумать, что Кузьмин урока не знает и просит помощи. Наконец, низко опустив голову, он направлялся к доске. Стоя возле учительницы, Вася иногда продолжал какие-то свои приготовления к ответу: теребил волосы, тер пальцем переносицу или напряженно смотрел в одну точку. Анна Михайловна не торопила его. Она ждала молча, чуть улыбаясь одними глазами.
Внезапно Василий успокаивался и начинал говорить. И обычно это был не просто ответ. Это была маленькая лекция по истории на заданную тему. Примеры, которые приводил Василий, заставляли разевать рот даже тех, кто и сам имел обыкновение заглядывать в дополнительную литературу. Кузьмин сыпал фактами и неожиданно, словно нанизывая на нитку, подцеплял их какими-то своими обобщениями и выводами.
Всегда сдержанная, Анна Михайловна во время Васиного ответа не умела скрыть своего удовольствия. Лицо ее расплывалось в улыбке, она кивала головой и победоносно оглядывала ребят, как бы приглашая всех полюбоваться на человека, который по-настоящему любит историческую науку.
Внезапная тяжелая болезнь вынудила Анну Михайловну оставить школу, и почти в самом начале учебного года седьмой «В» оказался без классного руководителя.
Сначала кое-кто из учителей замещал ее, но скоро стало ясно, что Анна Михайловна не поправится и придется приглашать нового учителя.
Прежде на седьмой «В» почти не поступало жалоб. Отрядный вожатый Володя Кулешов регулярно проводил сборы. Не раз отмечалась работа отряда на совете дружины. Теперь Володя Кулешов учится в другой школе, и его долго некем было заменить.
Олег частенько забывал надевать пионерский галстук. Во всем классе в галстуках ходило лишь несколько человек — преимущественно девочки, из мальчиков — один Коля Раков.
— Скоро в комсомол вступать, а ты все в галстуке ходишь, — поддразнивал Колю Олег.
— Мать ругается, — признался Коля.
Олег и сам выдержал дома неприятный разговор с родителями, но упрямо настаивал на своем.
— А у нас в классе никто галстуков не носит. Что я, дурак — один буду, как маленький? Мы теперь в комсомол готовимся.
В действительности никто никуда не готовился.
В классе начался разброд и беспорядки. Было похоже, что из коллектива вытянули какой-то главный стержень. Все, что на нем держалось, некоторое время еще сохраняло прежние свои очертания, но постепенно слабело, косило на сторону.
Учителя все чаще стали жаловаться на седьмой «В». Даже робкая «англичанка» — Раиса Семеновна — вышла однажды из терпения и пристукнула маленьким кулачком по столу. Любимый физик — старый Николай Иванович — частенько вздыхал и приговаривал: «Пора бы администрации прибрать к рукам этих оболтусов».
Но дела не поправлялись.
Наконец однажды Коля Раков принес в класс новость. В школу приняли новую учительницу истории. По странному совпадению, ее тоже звали Анной Михайловной.
Когда впервые новая Анна Михайловна перешагнула порог их класса, ребята настороженно примолкли. Все глаза устремились на учительницу. Олегу показалось, что она смутилась. Но, может быть, это только показалось.
Учительница была молода. Открытое лицо, русые волосы, гладко зачесанные к затылку, и строгая складочка между бровями. А глаза. Странными показались они Олегу: серые, немного навыкате, они смотрели спокойно, строго, даже холодно. Глаза Олегу не понравились. Он вспомнил ласковый прищур небольших, затененных ресницами глаз прежней Анны Михайловны и невольно вздохнул.
— Да, видать, у этой не заиграешь! — услышал он сдержанный шепот позади себя. — Федот, да не тот!
Олег оглянулся и молча кивнул улыбающемуся Коле Маточкину. Потом искоса посмотрел на Василия. Но тот сидел с видом безразличным и равнодушным. Только спрятанная под партой левая рука его нервно мяла скатанную в тонкую трубочку промокашку.
Учительница поздоровалась, раскрыла журнал и начала перекличку. Она называла фамилию и в упор рассматривала поднимавшегося из-за парты ученика. Должно быть, она была близорука и старалась запомнить каждого в лицо. Но Олегу показалось, что этот взгляд в упор как бы говорил: «А, это ты Олег Павлов? Ну, я смотрю, не очень уж ты хорош! Болван ты, братец!»
Олег разобиделся и громко стукнул крышкой парты, когда опускался на место. Глаза учительницы тут же вернулись к нему, складка между бровями стала глубже, но учительница промолчала.
Отметки пошли непривычные. Коля Раков, который никогда прежде не отличался по истории, получил пятерку. Старательная Люся Рогова получила тройку и расплакалась. Сам Олег получил тройку, но нисколько не огорчился. Все с нетерпением ждали, когда новая учительница вызовет Кузьмина. Но она даже будто избегала называть его.
Текст книги «На пороге юности»
Автор книги: Екатерина Рязанова
Прочая детская литература
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Вот как бывает
Теперь никто не удивился, когда было объявлено, что классным руководителем в седьмом «В» назначается Анна Михайловна Кальмина. И очень скоро Олег убедился, что классная руководительница взялась за седьмой «В» всерьез.
Снова начали поговаривать о подготовке к приему в комсомол, стала выходить классная стенная газета, даже появилась вожатая. А в начале второго полугодия в классе начались экскурсии на промышленные предприятия города. Среди других в списке была и типография, в конторе которой работал отец Олега.
Правда, в разговорах отца как-то всегда получалось, что самое главное в полиграфической промышленности – это плановый отдел и бухгалтерия. Но все же с самого раннего детства Олег слышал и о плоскопечатных машинах, и о линотипе, и даже о ротации. Раза два отец, по просьбе Олега, водил его в печатный цех.
Теперь, попав в типографию, Олег был заново поражен и взволнован большим, умным и сложным процессом рождения печатного слова.
По цехам ребят водил высокий худощавый человек с русыми прямыми волосами, все время распадавшимися на две неравные пряди. Светло-серые глаза под широкими густыми бровями показались Олегу знакомыми. Звали его Петром Алексеевичем. Он заведовал печатным цехом. Увидев ребят, он снял круглые очки, через которые внимательно разглядывал какие-то дощечки с набитыми на них металлическими пластинками, и сказал:
– Ну, здравствуйте, будущие печатники!
– Здравствуйте! – нестройно ответило несколько голосов.
– А мы не будем печатниками, – негромко, но так, что всем было слышно, проговорил кто-то позади Олега.
– Кто не будет, а кто и будет! – выкрикнул девичий голос, как показалось Олегу, голос Михайловой.
– Ну, не все, конечно, – примирительно заметил Петр Алексеевич, – а кое-кого я сегодня собираюсь сагитировать. Вот познакомитесь с нашим производством, посмотрите машины, – он лукаво улыбнулся, – а потом поговорим. Заранее всем скажу: лучше нашего дела нет.
Оглядев ребят, начальник цеха подмигнул Кате Михайловой и негромко произнес:
«Наверно, знакомый», – подумал Олег и тут же услышал позади себя шепот Пылаевой:
– Погляди-ка, это отец Михайловой.
Теперь и Олег увидел, что они чем-то похожи.
Это открытие сначала рассердило Олега. Ему показалось обидным, что у ненавистной Михайловой – такой интересный отец. Но, когда экскурсанты пошли по цехам, Олег забыл обо всем.
Наборщики в черных халатах стояли у высоких наборных столов, которые здесь назывались «кассо-реалы». Быстрым движением рук выхватывали они из мелких отделений наборной кассы нужные литеры.
– Ручной набор, – пояснил Петр Алексеевич. – Кое-какие заказы еще приходится выполнять вручную. – И он показал ребятам листки каких-то бланков, листовки о борьбе с мухами и что-то еще.
– А книги? – спросила Галя.
– Что ты, – ответила ей Катя, – книги набирают на линотипе. Папа, покажи нам линотип!
– Сейчас, не спешите, всему свое время. Надо вам представить, как шло развитие печатного дела. Доберемся и до линотипа.
«Значит, он и правда ее отец», – решил Олег и не стал дожидаться, пока экскурсия медленно обойдет цех ручного набора. Он уже разглядел за стеклянной дверью большие машины и направился туда.
В просторной комнате стояло несколько гигантских пишущих машин. Рабочие сидели возле машин на удобных сиденьях и, как обыкновенные машинистки, нажимали клавиши с изображением букв, изредка поглядывая на страничку текста. Откуда-то сверху послушно сваливалась латунная пластинка – «матрица» – и вставала в ряд, показывая наборщику свой блестящий бок с маленьким очком контрольной буквы на нем, к ней пристраивались другие.
Время от времени набранный ряд матриц исчезал где-то внутри машины, потом снова появлялся на свет; откуда-то сверху, как большая рука, спускался металлический рычаг, хватал матрицы, нес кверху. Они дрожали в металлической «руке», но не падали. Наверху «рука» их отпускала, а другой рычаг отправлял их в большой ящик, который назывался здесь «магазином».
Олег стоял как зачарованный и не мог оторвать глаз от металлической «руки». Скоро сюда пришли и остальные экскурсанты. Олег стал прислушиваться к объяснениям инженера.
– Линотип, или, как мы теперь называем, строкоотливная наборная машина, – очень умная машина, – говорил он. – Посмотрите: вот в этом большом «магазине» находятся все нужные буквы. Каждая имеет свое определенное место. Когда линотипист нажимает клавишу, специальная штанга ударяет по молоточку и вышибает из ячейки магазина нужную пластинку с изображением буквы. Пластинки скатываются и по линейке выстраиваются в ряд, – так образуются строки из матриц. Если в ручном наборе вы видели выпуклое изображение букв, то здесь изображение углубленное. Готовая набранная строка идет в отливной аппарат. Здесь у нас котел, в котором электричество подогревает сплав сурьмы, олова и свинца. Сплав попадает в углубления, и буквы выпукло отливаются в них. Получается готовая отлитая строка набора. Вот она.
Только теперь Олег заметил, что слева от клавиатуры время от времени сползает и встает в ряд блестящая, словно серебряная, пластинка с выступами. Кто-то из ребят ткнул в нее пальцем, пытаясь поправить, но вскрикнул и быстро отдернул руку.
– Что, кусается? – усмехнулся инженер. – Осторожнее, справа строчки еще горячие. А вот слева они уже остыли.
Все ребята по очереди потрогали строчки и справа и слева. Олег тоже попробовал. Строчки были горячие.
– А как же буквы разбегаются по местам? – спросила Галя.
– Вот этот рычаг – верхний элеватор – захватывает освободившиеся матрицы и нацепляет их на специально насеченную рейку. А каким образом они держатся на рейке и как разбегаются по местам – подумайте.
Петр Алексеевич достал откуда-то металлическую пластинку с зубчатым вырезом сверху.
– Разглядите-ка ее получше, может быть, сами догадаетесь?
Олег дождался своей очереди и внимательно осмотрел пластинку с углубленным очком буквы «О». Потом он взял следующую с буквой «Д» на ребре и внимательно оглядел вырезы. Никакой существенной разницы между первой и второй пластинками он не заметил. По какой причине буква «О» пойдет в одно отделение, а буква «Д» – в другое, он догадаться не мог. Молчали и ребята.
– Ну, что же, никто не сообразил? – с ноткой некоторого разочарования спросил инженер.
– А чего тут особенно соображать? И так ясно, – вдруг спокойно произнес чей-то голос.
Все оглянулись. Позади Олега стоял Студенцов и, по своему обыкновению, ухмылялся.
В руках веером, как карты, он держал несколько пластинок.
– А ну-ка, а ну-ка. – заинтересовался инженер, с любопытством приглядываясь к Юрке. Он даже раздвинул ребят и пробрался к нему поближе.
Юрка, не двигаясь с места, подождал, пока инженер проберется к нему, и только тогда вытянул одну руку с матрицами так, что вырезы пластинок резко выступили на свету. Презрительно тыча пальцем то в один из них, то в другой и продолжая по-прежнему ухмыляться, Юрка пояснил:
– Насечка здесь разная. На одном выступ большой, а на другом, вот он, поменьше. Здесь вырез глубже, а здесь помельче. Для каждой буквы свой вырез, как на английском ключе.
– Молодец! – Инженер хлопнул Юрку по плечу. – Хороший глаз, верный. Техником будешь, помяни мое слово!
Все ребята с удивлением и некоторым уважением поглядывали на Юрку. А он, будто не замечая всеобщего внимания, швырнул пластинки на ближайший стол, со скучающим видом отвернулся, засунул руки в карманы и даже засвистел.
Инженер еще постоял возле него. Потом взял брошенные на стол пластинки и принялся горячо разъяснять ребятам, как маленькие, едва заметные вырезы на них позволяют матрицам цепляться за «руку» верхнего элеватора и повисать на рейке, ведущей их в «магазин», и, наконец, в нужный момент безошибочно находить место и отрываться от рейки против своего отделения в «магазине».
Олег слушал невнимательно. Он то и дело оглядывался на Студенцова, который тоже не слушал мастера, отошел в другой угол комнаты и весело беседовал с молодой работницей-линотиписткой. Она что-то показывала ему пальцем, и оба смеялись.
«Вот ведь как бывает. В классе думают, что человек дурак, а он, оказывается, умнее других! Только не хвастает этими дурачком прикидывается!» – думал Олег. И Юрка представлялся ему теперь интересным и немного таинственным. Даже его наглая усмешка получила теперь у Олега свое объяснение.
Приходило на память и то, что Юрка сравнительно легко справлялся с математикой, и то, что он обычно плохо успевал по гуманитарным наукам и говорил при этом: «Не люблю трепать языком», и то, что он чуть презрительно относился к девчонкам, – все теперь приобрело в глазах Олега свое особое значение и привлекательность.
Выйдя из типографии, Олег подошел к Юрке и, не зная, с чего начать разговор, произнес заискивающим тоном, от которого самому стало противно:
– А здорово ты сегодня всем нос утер!
– Подумаешь! – протянул Студенцов. – Пустяки все это. Я ведь у дяди в часовой мастерской бывал частенько. Могу любые часы разобрать и собрать.
– Здорово! А я и не знал, что ты механикой интересуешься.
– Мало ли чего ты еще не знаешь! – неожиданно добродушно улыбнулся Юрка и слегка ткнул Олега пальцем в лоб. – Тебе что папа с мамой скажут, то и закон. Сам ты думать не привык. А тем более действовать самостоятельно.
– А ты почем знаешь? – обиделся Олег и за себя и за маму с папой.
– А вот знаю. По носу вижу. – Юрка теперь слегка щелкнул Олега по носу.
Олег хотел дать Юрке «сдачи», но тот ловко увернулся и побежал. Олег бросился вдогонку и, развеселившись, насел на высокого Юрку сзади. Юрка попытался освободиться, но не смог. Тогда он весело поднял руки и крикнул:
– Сдаюсь! Слезай, медведь, брюки выпачкаешь!
Дальше мальчики пошли вместе. Они расстались на углу Бахметьевской. Юрке надо было идти направо, Олегу – налево. Олег ждал, что Юрка предложит пройти еще немного вместе, он даже чуточку потоптался после того, как они простились. Но Студенцов широко зашагал в свою сторону и не оглянулся.
Вожатая
В конце февраля в классе снова сменилась вожатая. Новую вожатую звали Верой. Это была девушка с маленьким, слегка приплюснутым носом, светло-карими глазами и мягкими каштановыми волосами.
Олегу она понравилась быстрыми движениями, грудным, без нарочитой бодрости, голосом и мягким украинским говорком.
Вожатая не стала собирать организационного сбора, не обещала начать «интересную работу отряда», не надоедала напоминаниями о галстуке. Она просто и естественно включилась в жизнь класса. Оставалась с редколлегией выпускать газету, помогла Дожделеву разобраться в геометрии. Бывала с ребятами на экскурсии, даже приходила по вечерам на каток. Но особенно понравилась ребятам организованная Верой веселая прогулка на дачные остановки.
И подготовка к ней была необычной.
– У кого из ребят есть дома валенки? – спросила Вера, придя в перемену в класс.
Абсолютное большинство подняло руки.
– Теперь поднимите руки те, у кого их нет.
У четырех человек валенок не оказалось. Среди них был и Олег.
– А кто из вас мог бы попросить у родителей вторую пару? – спросила Вера. Посчитала и осталась довольна. – Всем хватит, – сказала она. – Вот что, послезавтра все надевайте валенки и лыжные костюмы. У кого нет, пусть все равно приходит. Валенки будут. Мы поедем лазить по сугробам.
– В лес. Кто-нибудь из вас бывал зимой в лесу? Нет? Всем вам следует посмотреть это чудо. Да и разведаем, куда в следующий раз на лыжах пойти. Надо готовиться к большому зимнему походу.
Это было воскресенье.
Олег рано пришел к школе, но застал там чуть не половину класса. Катя Михайлова была закутана в платок. Из-под пальто виднелись синие лыжные штаны, заправленные в аккуратненькие черные валеночки. Под мышкой она держала большие белые валенки, всунутые голенище в голенище. Она была похожа на деревенскую девочку.
Галя пришла в пальто и вязаной шапочке, из-под которой кольцами выбивались темные завитки. Василий явился в одном лыжном костюме и в больших, видно отцовских, валенках.
Олег чувствовал себя неловко. Он опасался, что вожатая предложит ему надеть валенки, которые принесла Катя Михайлова. «Лучше в лес не пойду», – подумал Олег, но скоро успокоился. Лишние валенки принесли несколько человек. Вожатая собрала их все и принялась примеривать на каждого, кто пришел без валенок. И Олегу, конечно, подошли самые большие – белые, которые принесла Катя!
– Не надену я их! – заявил Олег надувшись.
– Это почему? – удивилась Вера. – Валенки хорошие, тебе по ноге.
– Но остальные тебе малы будут!
– Все равно, эти не надену.
– Ну, что с тобой делать, – уступила Вера, – надевай черные.
Черные и правда оказались маловатыми. Олег долго втискивал в них ноги и, когда надел, стал немного прихрамывать. Шумной компанией двинулись к трамвайной остановке.
– Лыжники, что ли? – спрашивали ребят прохожие. – А где же лыжи?
– Пеший поход у нас! – отвечала за всех Галя.
«Разве это поход? – подумал про себя Олег. – Это просто прогулка».
Заснеженный лес был тих и торжествен. Белый снег. Белые стволы берез, с темными мшистыми пятнами на коре. Хмурые ели печально опускали тяжелые свои лапы до самой земли. Здесь их занесло, закутало снегом.
– Сильно не рассыпайтесь по лесу, чтобы не заблудиться. Но походите в разных направлениях и посмотрите следы на снегу. Затем каждый доложит, что интересного он обнаружил в лесу и каким маршрутом предлагает пойти на лыжную вылазку. Но не очень шумите. Может быть, птиц или животных каких заметить придется. Сигнал к отправке будет такой.
Вера вынула из кармана обыкновенный спортивный судейский свисток и пронзительно свистнула в него три раза.
– Всем ясно? – прибавила она смеясь. – А теперь – разойдись! Что вы топчетесь на тропинке, даром, что ли, всех в валенки обрядила?
Ребята развеселились и полезли в сугробы. Наст был довольно прочным, держал хорошо, ноги лишь изредка проваливались.
Олег, не обращая внимания на боль в пальцах, зашагал по сугробам, обгоняя других. Чем дальше он уходил в лес, тем плотнее охватывала его величавая лесная тишина. Скоро окончательно стихли трамвайные звонки, не стало слышно ребячьих голосов. Олег стоял один среди снежной тишины. Изредка с ветвей срывались и падали, рассыпаясь снежинками, рыхлые белые хлопья.
Олег осмотрелся. Позади виднелась редкая цепочка его следов. Деревья словно замерли в полной неподвижности. Вдалеке краснели кусты шиповника, занесенные снегом.
Олег двинулся было к ним, но остановился. Впереди открылась небольшая поляна, сверкавшая таким чудесным, ослепительным настом, что Олег не решился шагнуть дальше. Почему-то вспомнился ему сон, в котором Олег так же шел по снежному полю и не мог догнать Василия.
Резкая трескотня сороки вывела Олега из задумчивости. Вынырнув откуда-то из-за кустов, птица вдруг уселась посреди поляны. Подскакивала, трясла своим похожим на палку хвостом, сверкала черно-белыми боками и косилась на Олега хитрым круглым глазом.
– Кш! Противная, наследила! – замахнулся Олег.
Сорока всполошилась, вскрикнула, подскочила, но тут же снова опустилась на прогалину.
«Нахальная птица», – подумал Олег. И ему показалось, что сорока удивительно кого-то ему напоминает. Но кого, так и не вспомнил.
Он не стал больше пугать сороку. Обошел поляну и решил двигаться обратно. Ноги все еще болели. Он шел теперь, почти не глядя по сторонам, то и дело останавливался и, как журавль, поджимал то одну, то другую ногу. Пальцы горели и ныли. От снежного блеска устали глаза. Хотелось присесть.
Вдруг впереди он увидел свежие следы. Кто-то прошел здесь совсем недавно.
Олег заинтересовался, нагнулся над следом; ему показалось, что здесь прошел не один человек.
Так и есть. Тот, кто шел позади, не попал точно в след и нарушил форму. А здесь кто-то пошатнулся и ступил в сторону.
Олегу понравилось «читать» следы на снегу. Воображая себя разведчиком, он медленно и бесшумно пошел по следу. Следы вели к большим елям, опустившим густые свои ветви до самой земли. Здесь тот, кто шел позади, обогнал идущего впереди и первый приблизился к елям. Должно быть, он тряхнул еловые ветви. Кругом виднелись упавшие комки снега. Некоторое время следы шли рядом: один побольше, другой поменьше. Вдруг Олег остановился. Он услышал голоса.
– А я и не обижаюсь, – произнес совсем близко голос Кати Михайловой. – Я так и поняла, что ты не разговариваешь, чтобы не сплетничали.
– Ты, может быть, думаешь, что я боюсь? – спросил другой, такой знакомый Олегу голос Василия.
– Ну что ты! Знаю, что не боишься, – тихо ответила Катя. – Ты дрался со Студенцовым и даже с Павловым. А все зря.
– Почему же зря? Пусть не треплются.
– А сплетничают не они. Меня Галя уверяла, что Олег здесь ни при чем.
Олег напряженно смотрел на колючие ветви ели.
– Больше некому было! – Голос Василия прозвучал жестко. – Просто твоей Галине Олег нравится, вот она его и выгораживает.
Дальше Олег слушать не стал. Круто повернувшись, он зашагал обратно, со злостью приминая снег и машинально стараясь попасть в большие следы Василия,
Весна
Однажды Олег, выйдя из дому, увидел, что из водосточной трубы на цоколь дома падают быстрые прозрачные капли.
Олег посмотрел вверх. Голубое небо и яркое солнце обещали мороз. Но из трубы с нагретой солнцем крыши одна за другой падали капли. Сбегая вниз, капли образовывали ручеек, который бежал по тротуару, растекаясь по натоптанному снегу. В маленьких выбоинах уже образовались яркие голубые лужицы. В лужицах по очереди купались воробьи. Один из них прыгнул на цоколь и, вытягивая шею и отряхиваясь, пытался принять душ прямо под трубой.
Олег постоял, посмотрел на капли, на застывающий ручей и на воробьев. И вдруг подумал, что уже весна!
В школе Олега встретила оживленная суета.
– Вот он! – закричал Коля Раков и, подскочив к Олегу, потащил его за рукав в угол, приговаривая: – Постой-ка, иди-ка сюда, постой-ка!
В углу стояли ребята, окружив тесным кольцом Веру.
Вожатая улыбалась. С таинственным видом она спросила Олега:
– Павлов, умеешь ты печь пироги?
– Так. А скажи-ка нам, сумеешь ли ты проявить изобретательность, сохранить тайну?
Вопросы так не вязались один с другим, что Олег заподозрил подвох и молча переводил глаза с вожатой на ребят.
– Ты говори, не проболтаешься, если мы кое-что тебе скажем?
– Это я – то?! – Олег презрительно оглядел всех.
– Вот это нам подходит, – рассмеялась Вера и тут же посвятила Олега в тайну.
Оказалось, что седьмой «В» задумал отпраздновать Восьмое марта не совсем обычно.
Решено было пригласить в гости Анну Михайловну, всех мам и угостить их не только торжественными речами и концертом, но и чаем с пирогами собственного изготовления. Причем всё должны будут сделать мальчики, а девочки тоже будут гостями. Решено все подготовить так, чтобы мамы и не догадались.
– Хочешь принять участие в приготовлении ужина? – спросила Вера.
– Я?! – изумился Олег. Ему дома не поручали даже очистить картофелину.
– Ну конечно, ты. 3десь мало кто умеет печь пироги, все будут печь впервые.
– Нет, я не могу, – решительно отказался Олег.
– Хорошо, тогда ты принесешь чайные ложки, – объявил Коля Раков и сделал какую-то отметку в своей записной книжке. – Только смотри матери не рассказывай, для чего тебе ложки. Придумай там что-нибудь.
Олег согласился. Он с интересом следил за распределением необычных обязанностей. Прибавлялись все новые и новые хранители тайны. Девочкам Вера не разрешала даже подходить близко, и они, обиженно и насмешливо поджимая губы, собрались в противоположном конце класса.
Желающих готовить пироги оказалось все же довольно много. Коля Раков составил длинный список поваров. Новее они выражали сомнение в том, сумеют ли что-нибудь сделать.
– Вы отлично справитесь, – заметила Вера, просматривая список. – Я вам дам прекрасного консультанта. Чурносова! – тут же крикнула она, обращаясь к группе девочек.
Галя, встряхивая кудряшками, подбежала. Пока Вера задавала ей вопросы о хранении тайны, Олег с огорчением подумал о том, что он, пожалуй, поторопился. Не следовало ему отказываться от такого интересного дела, как приготовление пирогов.
Он подошел к Ракову и негромко спросил его:
– А ты не можешь меня переписать?
– Как – переписать? – не понял тот, продолжая разбираться в своих заметках.
– Перевести в повара, – вполголоса пояснил Олег и слегка покраснел.
– Нет, не могу, – отрывисто ответил Коля. – Поваров теперь и так набралось слишком много. Больше никого записывать не буду. Надо обеспечить сервировку. Послушай, Олежка, принесешь, кроме ложечек, еще несколько штук тарелок?
– У нас нет тарелок, – холодно отрезал Олег и отошел от Коли.
В перемену Юра Студенцов поинтересовался:
– Ты будешь участвовать в этих детских забавах?
Олег все еще был раздосадован:
– Над всем, если захотеть, можно посмеяться. Почему бы нам не угостить наших родителей чаем, хотя бы один раз в году?
– О, какая поразительная сознательность! – насмешливо протянул Юрка и отошел от Олега посвистывая.
Дома Олег стал соображать, как взять чайные ложечки, чтобы мама не заметила и не задала бы лишних вопросов.
Он решил просто спрятать их с тем, чтобы Восьмого марта отнести в школу. Так он и сделал. Выбрал несколько штук получше и спрятал в портфель, оставив в буфете всего две алюминиевые.
Но за ужином мама заметила:
– Куда это задевались все ложки? Утром вымыла, сложила в буфет, и уже все повытаскали. Сколько раз просила не разбрасывать грязную посуду! И в кухне ни одной не вижу.
– Кому же их повытаскать, – удивленно проговорил отец, – нас с Олежкой и дома не было.
Мама промолчала, но Олег слышал, как она еще долго бренчала в буфете посудой.
Вечером, забывшись, Олег неосторожно вытащил из портфеля учебники, и вместе с ними на стол со звоном высыпались чайные ложечки.
Олег прикрыл их тетрадкой и испуганно оглянулся на родителей.
Мать сидела на диване и шила. Отца не видно было из-за развернутой во всю ширину газеты.
– Чем это ты там гремишь? – спросила мать, не отрывая глаз от шитья.
– Это так, обыкновенные железки, – схитрил Олег.
– Опять начал всякую дрянь в портфель насовывать? Уж пора бы отвыкнуть, в восьмой класс переходишь.
– Больше не буду, – отозвался Олег так покорно, что отец выглянул из-за газеты и с удивлением посмотрел в его сторону.
Теперь Олегу казалось, что ложки неудобно хранить в портфеле. Он аккуратно сложил их и, завернув в бумагу, спрятал в карман брюк.
В этот вечер Олег рано улегся и уснул безмятежным сном человека, успешно справившегося с трудным делом.
Утром его разбудили осторожные голоса родителей.
– Оставь! – говорил отец. – Оставь как есть. Надо выяснить сначала, что к чему, а потом уже бить тревогу.
– Ты шутишь, Алексей! Может быть, мальчик поражен клептоманией! Надо повести его к врачу. А что, если.
Тут мать так понизила голос, что Олег ничего не мог услышать.
Отец недовольно хмыкнул, но, видимо, согласился.
– Сходи, если хочешь. Только поосторожнее, понимаешь?
«О чем это они? – соображал Олег, все еще потягиваясь в постели. – Что за болезнь у меня нашла мама?»
Когда он встал, родителей уже не было дома. Ложки по-прежнему лежали в кармане, только брюки были слегка подглажены.
Собираясь в школу, Олег с интересом и удовольствием думал о предстоящем празднике.
Коля Раков встретил его у самой школы.
– Все пропало, – с унылым видом сообщил он Олегу.
– Эти ослы начали тащить из дому что ни попадя. Маточкин приволок какое-то дорогое блюдо, а Семенов – хрустальную сахарницу. Сейчас вожатая и все матери сидят у директора. И твоя там.
– И моя? – поразился Олег. – А моя зачем?
– Уж не знаю. Может быть, ты уволок из дому всю мебель? – съязвил Коля.
– Нет, я как сказал, ложки принесу, так и принес, – хмуро возразил Олег.
– Ну вот. Даже такого пустяка не сумел принести незаметно.
У входа в класс Олег столкнулся с матерью. Она заглядывала в дверь, и вид у нее был растерянный и виноватый.
– Олежка! – сказала она. – Я пришла тебя попросить, чтобы ты после школы зашел за хлебом. Вот тебе деньги.
Олег обрадовался и удивился. Видно, мама приходила в школу не из-за ложек. Но почему ее так обеспокоил хлеб?
Ему все стало ясно, когда он узнал, что и другие мамы, побывавшие в школе, также просили своих детей зайти после занятий за хлебом или в аптеку; и при этом, как заметил Олег, многие из них улыбались также растерянно и чуть виновато. Вожатая тоже скоро вышла из кабинета, красная и смущенная. Только мать Вальки Семенова долго еще оставалась у директора. Скоро туда же вызвали и самого Вальку. Семенов потом рассказывал ребятам, что директор очень вежливо попросил его вернуть матери хрустальную сахарницу.
– У меня нет ее. Можете осмотреть парту, – твердил Валька.
Валькина мать заплакала, а директор стал объяснять Вальке, что для Восьмого марта не обязательно нужна такая дорогая, может пригодиться любая сахарница. Но Валька все не сдавался.
– Где я ее возьму? – бурчал он.
Тогда директор посоветовал Валькиной матери купить для этого случая другую сахарницу, подешевле. Валькина мать обещала и дала честное слово. Только тогда Валька принес сахарницу. Он прятал ее в ящике для мусора.
Мать ушла, унося, как трофей, свою драгоценность, а Валька долго ходил хмурый и на все утешения товарищей односложно бубнил: