если смеяться так уж лучше смеяться сильно и над тем что действительно
Мудрые мысли: Николай ГОГОЛЬ
«Без любви к Богу никому не спастись. Христос принёс и возвестил нам тайну, что в любви к братьям получаем любовь к Богу. Стоит только полюбить их так, как приказал Христос, и сама собой выйдет в итоге любовь к братьям. » Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается этот путь, а этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и всё, что ни есть в России. К этой любви нас ведёт теперь Сам Бог». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«А состраданье есть уже начало любви. » Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Как с быком не биться, а молока от него не добиться». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Молодость счастлива тем, что у неё есть будущее». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«И долго ещё определённо мне озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать её сквозь видимый миру смех и незримые, невидимые ему слёзы». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: всё зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье ещё драгоценней самой вещи». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Едва есть ли высшее из наслаждений, как наслаждение творить». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Если русских останется только один хутор, то и тогда Россия возродится. Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Ничего более не боится человек так, как смеха. Боясь смеха, человек удержится от того, от чего бы не удержала его никакая сила». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Смеха боится даже тот, кто ничего не боится». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Засмеяться добрым, светлым смехом может только глубокая добрая душа». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Если смеяться, так уж лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеяния всеобщего». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Смех — великое дело: он не отнимает ни жизни, ни имения, но перед ним виновный,— как связанный заяц». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово». Николай ГОГОЛЬ
«Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое, ожесточающее мужество, – забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге: не подымете потом!
«Архитектура – тоже летопись жизни: она говорит тогда, когда уже молчат и песни, и предания». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как живые». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«В природе человека, и особенно русского, есть чудное свойство: как только заметит он, что другой сколько нибудь к нему наклоняется или показывает снисхождение, он сам уже готов чуть не просить прощенья». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Всякому теперь кажется, что он мог бы наделать много добра на месте и в должности другого, и только не может сделать его в своей должности. Это причина всех зол». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Всякому человеку следует выполнить на земле призвание свое добросовестно и честно». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Выражается сильно русский народ! И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Если сила смеха так велика, что её боятся, стало быть, её не следует тратить по пустому». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Жить в мире и ничем не обозначить своего существования – это кажется мне ужасным». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Несчастье умягчает человека; природа его становится тогда более чуткой и доступной к пониманию предметов, превосходящих понятие человека, находящегося в обыкновенном и вседневном положении; он как бы весь обращается тогда в разогретый воск, из которого можно лепить все, что ни захотите». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Один там только и есть порядочный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Позаботься прежде о себе, а потом о других: стань прежде сам чище душою, а потом уже старайся, чтобы другие были чище». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Пример сильней правил». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Русского человека до тех пор не заставишь говорить, покуда не рассердишь его и не выведешь совершенно из терпения». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Стоит только попристальнее вглядеться в настоящее, будущее вдруг выступит само собою». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Человек никогда не бывает ни совершенно прав, ни совершенно виноват». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Человек такая скотина, что он тогда только примется за дело, когда узнает, что завтра умирать». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Страх прилипчивее чумы». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Никогда не стоит хвастаться будущим». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«И какой же русский не любит быстрой езды. » Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Полюби нас чёрненькими, а беленькими нас всякий полюбит». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Нет ничего приятнее, как быть обязанным во всем самому себе». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Боже, что за жизнь наша! вечный раздор мечты с существенностью. » Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Без хороших отцов нет хорошего воспитания, несмотря на все школы». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Сколько волка не корми, всех лосей заповедника на него не спишешь». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Произнесенное метко, все равно что написанное, не вырубливается топором». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Кто хочет честно пройти свою жизнь, должен в молодости иметь в виду, что когда нибудь он будет стариком, а в старости помнить, что и он когда то был молодым». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Потом были показаны турецкие кинжалы, на одном из которых по ошибке было вырезано: «Мастер Савелий Сибиряков». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек» Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Но я был убеждён всегда, что если, при этой похвальной жадности знать чужеземное, упустишь из виду свои русские начала, то знанья эти не принесут добра, собьют, спутают и разбросают мысли, наместо того, чтобы сосредоточить и собрать их». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
«Мои мысли, моё имя, мои труды будут принадлежать России». Николай Васильевич ГОГОЛЬ
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Гоголь Николай Васильевич
Русский писатель. Автор сборников повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки ч.1 и ч.2», «Миргород», «Арабески», повестей «Шинель», «Нос», «Коляска», «Страшный кабан», поэмы «Мертвые души», пьес «Ревизор», «Театральный разъезд», «Женитьба», «Игроки», литературно-критических статей, книги «Выбранные места из переписки с друзьями».
позабыто, что он сам может на всяком шагу, даже не приметив того сам, сделать то же подлое дело, хотя в другом только виде, — в виде, не пораженном публичным позором, но которое однако же, выражаясь пословицей, есть тот же блин, только на другом блюде.
А все сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы — одной чертой обрисован ты с ног до головы. Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовётся слово британца; лёгким щеголем блеснёт и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает своё, не всякому доступное умно-худощавое слово немец, но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово.
Архитектура — тоже летопись жизни: она говорит тогда, когда уже молчат и песни, и предания.
Бей в прошедшем настоящее, и в двойную силу облечется твое слово; живей через то выступит прошедшее и криком закричит настоящее.
Бывает время, когда иначе нельзя устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости.
Быть в мире и ничем не обозначить своего существования — это кажется мне ужасным.
В глубине холодного смеха могут отыскаться горячие искры вечной могучей любви.
В ином случае много ума хуже, чем бы его совсем не было.
В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как живые.
Ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.
Все можно извратить и всему можно дать дурной смысл, человек же на это способен.
Всякое слово, само по себе невинное, но повторенное двадцать раз, делается пошлее добродетельного Цинского или романов Булгарина.
Выражается сильно русский народ! и если наградит кого словцом, то пойдёт оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света.
Глупость составляет особенную прелесть хорошенькой женщины. По крайней мере, я знал много мужей, которые в восторге от глупости своих жен и видят в ней все признаки младенческой невинности.
Гнев везде неуместен, а больше всего в деле правом, потому что затемняет и мутит его.
Грозна, страшна грядущая старость и ничего не отдает назад и обратно! Могила милосерднее ее…
Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.
Друг мой, храни вас Бог от односторонности: с нею всюду человек произведет зло: в литературе, на службе, в семье, в свете, словом — везде.
Душа жены — хранительный талисман для мужа, оберегающий его от нравственной заразы; она есть сила, удерживающая его на прямой дороге, и проводник, возвращающий его с кривой на прямую; и наоборот, душа жены может быть его злом и погубить его навеки.
Его эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание, кисть его делает.
Его речь покорна и послушна мысли и летает как муха, то являясь вдруг в длинном шестистопном стихе, то в быстром, одностопном: рассчитанным числом слогов выдаёт она ощутительно самую невыразимую её духовность.
Едва ли не высшее из наслаждений, как наслаждение творить.
Если даже тебе случится рассердиться на кого бы то ни было, рассердись в то же время и на себя самого, хотя бы за то, что сумел рассердиться на другого.
Если может физическая природа человека, доведенная муками, заглушить голос души, то в общей массе всего человечества душа всегда торжествует над телом.
Если смеяться, так уж лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеяния всеобщего.
Жениться — это вам не в баню сходить.
Женщине легче поцеловаться с чертом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею.
Женщины — это такой предмет. Одни глаза их такое бесконечное государство, в которое заехал человек — и поминай как звали!
Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое, ожесточающее мужество, — забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге: не подымете потом!
Засмеяться добрым, светлым смехом может только глубокая добрая душа.
Изгоним наших душевных лихоимцев! Есть средство, есть бич, которым можно выгнать их. Смехом, которого так бояться все низкие наши страсти! Возвратим смеху его настоящее значение!
Искусные чтецы должны создаться у нас…
Истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа.
К образованию чтецов способствует и язык наш, который как бы создан для искусного чтения, заключая в себе все оттенки звуков и самые смелые переходы от возвышенного до простого в одной и той же речи.
Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека.
Какого горя не уносит время? Какая страсть уцелеет в неравной борьбе с ним?
Кого хочет бог наказать, у того отнимает разум.
Коли человек влюбится, то он все равно, что подошва, которую размочить в воде, возьми, согни — она и согнется.
Молодость счастлива тем, что у нее есть будущее.
Мы зреем и совершенствуемся, но когда? Когда глубже и совершеннее постигаем женщину.
На дне души нашей столько таится всякого мелкого, ничтожного самолюбия, щекотливого, скверного честолюбия…
На то и живешь, чтобы срывать цветы удовольствия.
Настоящее слишком живо, слишком шевелит, слишком раздражает; перо писателя нечувствительно и незаметно переходит в сатиру.
Не для праздников и пирований — на битву мы сюда призваны; праздновать же победу будем там.
Не приведи бог служить по ученой части, всего боишься. Всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек.
Не принимайся за перо до тех пор, пока все в голове не установится в такой ясности и порядке, что даже ребенок в силах будет понять и удержать все в памяти.
Несчастье умягчает человека; природа его становится тогда более чуткой и доступной к пониманию предметов, превосходящих понятие человека, находящегося в обыкновенном и повседневном положении.
Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово.
Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек.
Нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уж так самим богом устроено.
Нет, это (идеал) не мечта. Эта та роковая, неотразимая грань между воспоминанием и надеждой.
Ни один из поэтов не умел сделать свою мысль так ощутительной и выражаться так доступно всем, как Крылов. Поэт и мудрец слились в нем воедино.
Ни один итальянский поэт не отделывал так сонетов своих, как обрабатывал он эти лёгкие, по-видимому, мгновенные создания. Какая точность во всяком слове! Какая значительность всякого выражения! Да так все округлено, окончено и замкнуто!
Никто из наших поэтов не был ещё так скуп на слова и выражения, как Пушкин, так не смотрел осторожно за самим собою, чтобы не сказать неумеренного и лишнего, пугаясь приторности и того и другого.
Ничего более не боится человек так, как смеха… Боясь смеха, человек удержится от того, от чего бы не удержала его никакая сила.
Нужно со смехом быть очень осторожным, — тем более, что заразителен, и стоит только тому, кто поостроумней, посмеяться над одной стороной дела, как уже вслед за ним тот, кто потупее и поглупее, будет смеяться над всеми сторонами дела.
Обращаться с словом нужно честно.
Опасно шутить писателю со словом. Слово гнило да не исходит из уст наших! Если это следует применить ко всем нам без изъятия, то во сколько крат более оно должно быть применено к тем, у которых поприще — слово, и которым определено говорить о прекрасном и возвышенном. Беда, если о предметах святых и возвышенных станет раздаваться гнилое слово; пусть уже лучше раздается гнилое слово о гнилых предметах.
От человека невозможно, а от бога все возможно.
Перечитайте все грамматики, какие у нас вышли, перечитайте, для того, чтобы увидать, какие страшные необработанные поля и пространства вокруг вас.
Плачем горю не пособишь, нужно дело делать.
Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей (Руси), от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают и стремятся в душу и вьются около моего сердца?
Поэзия была для него святыня, — точно какой-то храм. Не входил он туда неопрятный и неприбранный….
Поэт на поприще слова должен быть так же безукоризнен, как и всякий другой на своём поприще.
Поэты берутся не откуда же нибудь из-за моря, но исходят из своего народа. Это — огни, из него же излетевшие, передовые вестники сил его.
Пред вами громада — русский язык! Наслажденье глубокое зовёт вас, наслажденье погрузиться во всю неизмеримость его и изловить чудные законы его… Начните с первоначальных оснований.
При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте… В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство…
Произнесенное метко, все равно что писанное, не вырубливается топором.
Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями.
Русь! Русь! вижу тебя из моего чудного прекрасного далека… но какая же непостижимая тайная сила влечет к себе?
Русь. Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?
Сам необыкновенный язык наш есть ещё тайна. В нем все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твердях до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой, как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая с одной стороны высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность таким образом в одной и той же речи восходить до высоты, недоступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанию непонятливейшего человека, язык, который сам по себе уже поэт и который недаром был на время позабыт нашим лучшим обществом: нужно было, чтобы выболтали мы на чужеземных наречьях всю дрянь, какая ни пристала с чужеземным образованием, чтобы все те неясные к нам вместе звуки, неточные названья вещей — дети мыслей невыяснившихся и сбивчивых, которые потемняют языки, — не посмели бы помрачить младенческой ясности нашего языка и возвратились бы к нему, уже готовые мыслить и жить своим умом, а не чужеземным. Всё это еще орудия, ещё материалы, ещё глыбы, ещё в руде дорогие металлы, из которых выкуется иная, сильнейшая речь.
Сверх того поэты наши сделали добро уже тем, что разнесли благозвучие дотоле небывалое. Не знаю, в какой другой литературе показали стихотворцы такое бесконечное разнообразие оттенков звука, чему отчасти, разумеется, способствовал сам поэтический язык наш.
Сила влияния нравственного выше всяких сил.
Склонностей ведь удержать никак нельзя.
Сколько есть людей, которые судят, говорят и толкуют потому, что все суждения поднесены почти готовые, и которые сами от себя вовсе не толковали бы, не судили, не говорили.
Слава не может насытить и дать наслаждение тому, кто украл ее, а не заслужил; она производит постоянный трепет только в достойном ее.
Смелое более всего доступно, сильнее и просторнее раздвигает душу, а особливо юности, которая вся еще жаждет одного необыкновенного.
Смех — великое дело: он не отнимает ни жизни, ни имения, но перед ним виновный, — как связанный заяц.
Стоит только попристальнее вглядеться в настоящее, будущее вдруг выступит само собою.
Стоит только хорошенько выстрадаться самому, как уже все страдающие становятся тебе понятны и почти знаешь, что сказать им.
Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.
Страх прилипчивее чумы и сообщается вмиг.
Судьба захочет, так завтра же увидимся.
Театр — это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра.
Только тот труд, который заставляет целиком всего человека обратиться к себе и уйти в себя, есть наш избавитель.
Тон вопроса дает тон ответу. Сделай вопрос напыщенный, получишь и ответ напыщенный…
У писателя только и есть один учитель — сами читатели.
Убийца не имеет права жить на свете.
Уже давно было сказано на свете, что слог у писателя образуется тогда, когда он знает хорошо того, кому пишет.
Ум и вкус человека представляют странное явление: прежде нежели достигнет истины, он столько даст объездов, столько наделает несообразностей, неправильностей, ложного, что после дивится сам своей недогадливости.
Участь человека, одаренного способностями разнообразными и очутившегося без такого дела, которое бы заняло все до единой его способности, тяжелей участи последнего бедняка.
Часто сквозь видимый миру смех льются невидимые миру слезы.
Человек многоречив всегда, когда в его грусти заключается тайная сладость.
Человек мудр, умен и толков бывает во всем, что касается других, а не себя.
Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними: иначе они вдруг превратятся в общие места, а общим местам уже не верят.
Что ни говори, но звуки души и сердца, выражаемые словом, в несколько раз разнообразнее музыкальных звуков.
Я могу умереть с голода, но не выдам безрассудного, необдуманного творения.
Я рад, что наконец начались у нас публичные чтения произведений наших писателей. Я думал всегда, что публичное чтение у нас необходимо.
Источник: Словарь афоризмов русских писателей. Составители: А. В. Королькова, А. Г. Ломов, А. Н. Тихонов
Гоголь о Пушкине (из «Авторской исповеди»)
Причина той веселости, которую заметили в первых сочинениях моих, показавшихся в печати, заключалась в некоторой душевной потребности. На меня находили припадки тоски, мне самому необъяснимой, которая происходила, может быть, от моего болезненного состояния. Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе все смешное, что только мог выдумать. Выдумывал целиком смешные лица и характеры, поставлял их мысленно в самые смешные положения, вовсе не заботясь о том, зачем это, для чего и кому от этого выйдет какая польза. Молодость, во время которой не приходят на ум никакие вопросы, подталкивала. Вот происхождение тех первых моих произведений, которые одних заставили смеяться так же беззаботно и безотчетно, как и меня самого, а других приводили в недоумение решить, как могли человеку умному приходить в голову такие глупости.
Может быть, с летами и с потребностью развлекать себя веселость эта исчезнула бы, а с нею вместе и мое писательство. Но Пушкин заставил меня взглянуть на дело сурьезно. Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и наконец, один раз, после того как я ему прочел одно небольшое изображение небольшой сцены, но которое, однако ж, поразило его больше всего мной прежде читанного, он мне сказал: «Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого, с этой способностью не приняться за большое сочинение! Это просто грех!» Вслед за этим начал он представлять мне слабое мое сложение, мои недуги, которые могут прекратить мою жизнь рано; привел мне в пример Сервантеса, который хотя и написал несколько очень замечательных и хороших повестей, но если бы не принялся за «Донкишота», никогда бы не занял того места, которое занимает теперь между писателями, и, в заключенье всего, отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет «Мертвых душ». (Мысль «Ревизора» принадлежит также ему)
На этот раз и я сам уже задумался сурьезно, — тем более что стали приближаться такие года, когда сам собой приходит запрос всякому поступку: зачем и для чего его делаешь? Я увидел, что в сочинениях моих смеюсь даром, напрасно, сам не зная зачем. Если смеяться, так уж лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеяния всеобщего. В «Ревизоре» я решился собрать в одну кучу все дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем. Но это, как известно, произвело потрясающее действие. Сквозь смех, который никогда еще во мне не появлялся в такой силе, читатель услышал грусть. Я сам почувствовал, что уже смех мой не тот, какой был прежде, что уже не могу быть в сочиненьях моих тем, чем был дотоле, и что самая потребность развлекать себя невинными, беззаботными сценами окончилась вместе с молодыми моими летами. После «Ревизора» я почувствовал, более нежели когда-нибудь прежде, потребность сочинения полного, где было бы уже не одно то, над чем следует смеяться. Пушкин находил, что сюжет «Мертвых душ» хорош для меня тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров.
Я начал было писать, не определивши себе обстоятельного плана, не давши себе отчета, что такое именно должен быть сам герой. Я думал просто, что смешной проект, исполненьем которого занят Чичиков, наведет меня сам на разнообразные лица и характеры; что родившаяся во мне самом охота смеяться создаст сама собою множество смешных явлений, которые я намерен был перемешать с трогательными. Но на всяком шагу я был останавливаем вопросами: зачем? к чему это? что должен сказать собою такой-то характер? что должно выразить собою такое-то явление? Спрашивается: что нужно делать, когда приходят такие вопросы? Прогонять их? Я пробовал, но неотразимые вопросы стояли передо мною. Не чувствуя существенной надобности в том и другом герое, я не мог почувствовать и любви к делу изобразить его. Напротив, я чувствовал что-то вроде отвращенья: все у меня выходило натянуто, насильно, и даже то, над чем я смеялся, становилось печально.