Гришковец планета о чем
Гришковец планета о чем
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Евгений Гришковец «Планета»
Совсем намучившись со своим компьютером и высшей школой Армении, я решил сегодня на ночь посмотреть традиционный субботний фильм. Выбор определился в ходе разбора файлов на компьютере. Отчего то там лежал спектакль Евгения Гришковца «Планета», который, если мне не изменяет память, я скачал из локалки в июне месяце, когда собирался в командировку на Дальний Восток что бы не скучать вечерами в гостиницах… После просмотра, я как правило стираю фильмы с диска, но этот спектакль я однозначно сохраню на жестком диске и обязательно покажу друзьям, ибо он заслуживает внимания. … После немного бессмысленного вступления перейду собственно к оценке увиденного.
О чем спектакль? Внешне ни о чем – мысли и рассуждения о нашей жизни. Но это только внешне. «Планета» вобрала в себя…
Основные темы ясны и понятны – одиночество человека в большом городе, любовь (ее появление и исчезновение), надежда, счастье, тоска… Вот сейчас пишу эту «рецензию» и как-то легко писать эти слова, хотя ведь не должно так быть, ведь они в реальности намного глубже, сильней и чувственней, чем тот набор из символов, который появляется после каждого нажатия на клавиатуре ноутбука на его экране. И именно в том и сила спектакля Евгения Гришковца – включить рефлексию, проникнуться сутью слов, сутью явлений, а не только их внешней формой. Поражаешься, как человек метко отличает типичные процессы в нашей жизни, которые близки и понятны, но сам ты не можешь остановиться и разъяснить себе их суть. Основная часть спектакля – это постановка вопросов и ответы на них, прямо как в последней серии Евангелиона. Эдакий прием психиатра. Только прием не сопровождается назиданием и выписыванием рецепта для лечения, а часто обставлен легкими юморными ремарками.
Мне показалось, что «Планета» очень цельный и достаточно глубокий спектакль, содержание которого надо переварить. Он не грузный, как настоящее анимэ, а именно глубокий и четкий, как анимэ Макото Синкая.
… Вот сейчас я написал полстраницы рефлексии. Х-м-м… А насколько глубоко я прочувствовал все эти слова напечатанные в Ворде. Меня построянно терзает этот вопрос и хочется, чтобы терзания были именно искренними, а не ради красоты слога… Все, я окончательно вас достал разглагольствованиями…
Как он съел планету
Эксперт, 17 декабря 2001 года
Виктория Никифорова
Мужчина и женщина на планете Земля
«Планета» успешно демонстрирует наработанные ноу-хау Гришковца. Сентиментальные интонации и нарочитая неловкость возрождают давно забытую атмосферу песен у костра. Современные зрители, нестарые, небедные и несентиментальные, слушают Гришковца с тем же удовольствием, с которым их родители слушали Окуджаву. Но внезапно автор пускается в идеологический трип, который нарушает экологическую чистоту спектакля. Зачем-то он придумывает полет вокруг планеты Земля с мегафоном наперевес. В этот мегафон он сообщает аборигенам то ли Африки, то ли Австралии: «А любви-то у вас нет!». Прямо как Ленин с броневика. И тут лирика делает нам ручкой и уходит со сцены, уступая место натужному пафосу. Этот пафос уже мелькал в «Дредноутах», вызывая аллергию у критиков.
Абстракционизм, в который, как в ересь, впадает Гришковец, многим кажется заумным и занудным. Он превращает критиков в антиглобалистов: им хочется конкретных историй, узнаваемых частностей жизни, симпатичных анекдотов. Хочется смотреть, как Гришковец съел собаку, а он вместо этого, на манер Сент-Экзюпери, летает над планетой людей и вещает сверху. Но хочется надеяться, что это ненадолго. Ведь до сих пор Гришковец лучше всех на сцене умел смотреть на себя со стороны и отстранять патетические интонации смешным жестом.
Общая газета, 20 декабря 2001 года
Алла Шендерова
Любовное настроение
Евгений Гришковец показал Москве свою «Планету»
Говоря попросту, Гришковец апеллирует к тому ребенку, который сидит внутри каждого взрослого. (Это касается не только зрителей, но и актеров, с которыми он работает как режиссер.) Травестирование любого сюжета позволяет Гришковцу реабилитировать и глазах зрителя самые невыигрышные темы: спектакль «Как я съел собаку» был посвящен службе в армии,
После «Дредноутов» и «по По», показанных на недавнем фестивале «NET», впору было заговорить о еще робком, но тончайшем режиссерском вкусе и стиле. Гришковца хотелось называть не новым сентименталистом или новым романтиком, как определяет себя он сам, а гуманистом, сполна наследующим все традиции великих русских писателей.
Но безболезненно повзрослеть Гришковцу не удалось. Во взрослом спектакле изречения в стиле «А король-то голый» смотрятся нелепой инфантильностью, когда же Гришковец пытается переходить на несвойственный ему язык взрослых, возникают избитые афоризмы типа: «Любовь в этом городе похожа на короткие штыковые атаки».
Чтобы говорить на театре «про это», надо обладать либо невероятным эксгибиционизмом, либо большим актерским профессионализмом. Первое противоречит природе Гришковца, любящего полуслова и тени, избегающего локальных красок и откровенных определений. Второго он пока не достиг. Оттого все, что он делает в «Планете», носит оттенок неискренности. И вот уже разваливается громоздкая словесная конструкция, и ненужными становятся прелестные сценические находки, и Гришковец кажется бесконечно повторяющим самого себя.
Ну и ничего страшного. Таланта у Гришковца от этого не убавилось. Просто «Das Liebe» он пока еще не выговаривает.
Современная драматургия, номер 3, 2002 год
Полина Богданова
Под маской себя самого
«Планета» Е.Гришковца в театре «Школа современной пьесы»
За последние несколько сезонов Евгений Гришковец сумел завоевать феноменальную популярность. Его пьесы и спектакли идут в нескольких театрах Москвы. О нем написано столько статей, сколько не написано ни об одном другом режиссере, драматурге или актере. Что же так привлекает к нему критику и зрителей?
И вот в этой вот манере, к которой Евгений Гришковец уже приучил зрителя, он играет спектакль о любви. Само это слово «любовь» для него, а вернее, для его персонажа значит очень много. И ему, как бывает школьникам подросткам, произносить его трудно и даже стыдно.
Он рассказывает о том, как ходит по улицам, заглядывает в окна. Что-то есть в этом заглядывании детское. Ведь только в детстве может показаться, что за чужим горящим окном совершается какая-то очень значительная и необыкновенная жизнь. Потом, с годами, это ощущение теряется. Он заглядывает в окна, и в одном из них видит женщину. Эта женщина – героиня спектакля ( А.Дубровская ). Она все время находится в своей маленькой комнатке с абажуром, которую мы и видим сквозь большое окно, висящее на сцене. Там за ним вечер сменяется утром, женщина идет на работу, потом на свидание. Потом разговаривает с подругой по телефону, потом тоже по телефону кокетничает со своим мужчиной. Любит, ждет, ссорится. Остается одна. С героем спектакля она ни разу не вступает в диалог и вообще существует, его совершенно не замечая.
Кстати, то, о чем рассуждает герой Гришковца, очень просто и понятно каждому. Он не строит из себя нового интеллектуала. Он доступен и потому демократичен.
Отношение героя к женщине может быть снисходительным и добродушно-насмешливым, когда он рассказывает, как она покупает шторы на окна, как долго выбирает их, и как ее мужчина в этот момент стоит на улице перед магазином и курят. Она для него не что-то надмирное, а вполне обыкновенное, домашнее и уютное, потому что за своим окном она стоит в толстых носках и ночной рубашке, потом, поджав под себя ноги, сидит на кушетке и читает книжку. Один раз он произносит слово «стерва». Но в целом он готов стать для женщины всем и подарить ей целый мир. Женщина для мужчины – это планета. Мужчина для женщины – спутник. В какой-то момент действия герой на длинной палке выносит загорающийся огнями спутник, который тоже «залетает» к женщине в окно. И этим же спутником, мерцающим красным светом в кромешной темноте сцены, и закончится спектакль.
У Гришковца удивительный голос, который передает вибрации внутреннего чувства. И именно это внутреннее чувство делает его привлекательным, почти красивым, и мы перестаем замечать его мешковатость и некоторую неловкость. Он в какой-то момент преображается и становится городским бардом, поэтом, так выразительно и легко описывающим жизнь большого мегаполиса, мигающие огни, потоки машин, миллионы прохожих, среди которых так просто затеряться. У него очень много интересных зарисовок и рассуждений. Среди прочих есть рассуждение о том, что женщина в окне – это меньше, чем женщина, которая зашла с тобой в один вагон метро. Потому что с женщиной, которая зашла с тобой в один вагон, можно случайно встретиться взглядом, потом можно смотреть, как она выходит на одну остановку раньше тебя и пытаться увидеть ее затылок в удаляющейся толпе. Потому что во всем этом есть какая-то возможность. Эта возможность составляет только одну долю из миллиона возможностей, но все равно она существует. Он говорит именно о возможностях. О предпосылках, о предчувствиях, о желаниях, еще не обретших точных и внятных форм, о стремлениях, только-только проявляющихся. Тут все сплошная неопределенность и неопределимость. Поэтому он и выбирает способ словесного и чувственного кружения вокруг темы, приближения и удаления, легкого касания, полунамека, но не называния. Назвать то, что он чувствует, словами очень трудно.
Почему Евгений Гришковец завоевал такую большую и стремительную популярность? Он, который на фоне прекрасных актеров, умеющих играть разных людей и разные характеры, играет только самого себя? Он, который на фоне увлекательных пьес, рассказывающих занимательные истории, разыгрывает нечто неопределенное, лишенное сюжета? Он, который на фоне режиссуры, умеющей выстраивать сложные композиции, показывает свой почти детский театр с мотыльком на длинной проволоке? И вот этот вот, с позволения сказать, театр собирает полные залы, обильную прессу, приобретает сенсационную известность. В последние несколько сезонов Гришковец стал настоящим кумиром. Почему?
Дело в его герое. Он не победительный обольститель и знаток женских сердец. Не преуспевающий буржуазный господин. Не крутой супермен, стреляющий без промаха. Не тот, кто попадает на экраны кино и телевизиров, в кадры репортажей, на рекламные щиты. В мире, который утверждает образы преуспевающих и наслаждающихся жизнью звезд, он – никто. Просто обычный человек. Средний человек, со средней внешностью, средним достатком и средними возможностями. И не стремится быть никем другим. Не надевает чужие маски, не играет чужие роли. Но в нем есть такая теплая, такая трогательная человечность, целый космос души. Он заражает нас своими чувствами. И глядя на него, зритель понимает: главное – это то, что у тебя внутри.
На фоне стремительно воздвигающихся миражей новых российских имиджей Евгений Гришковец предпочитает ходить под маской себя самого.
Его странные пьесы могут не войти в историю драмы. Его лаконичные постановки могут не превзойти другие, более изощренные и сложные. И эти пьесы, и эти постановки хороши только при его личном участии, потому что самое интересное в нем – это его человеческая индивидуальность.
Вечерняя Москва, 10 декабря 2001 года
Ольга Фукс
Планета людей
29 января 2002 года
Глеб Ситковский
Занимательная астрономия и кхе-любовь
«Планета» Евгения Гришковца
Возможно, вы уже слышали от своих знакомых: Евгений Гришковец поставил, наконец, спектакль про любовь. Дескать, до этого он ел своих собак («Как я съел собаку») и топил в тазике бумажные дредноуты («Дредноуты») в одиночку, а теперь рядом с ним на сцене впервые объявилась вдруг женщина. Живая, красивая, обыкновенная. Близкая настолько, что руку протяни и достанешь до ее волос, и вместе с тем бесконечно далекая, как чужая планета в черном небе.
Собственно, Гришковец в начале спектакля так публике ее и представит: чужая женщина в чужом окне. Так бывает – идешь по улице, а в светящемся окне мелькнул на мгновение чей-то профиль. Ты ее больше никогда не увидишь, и она тебя тоже. Это просто женщина. Это просто окно. Место, где свет.
Как и полагается недвижному центру мироздания, героиня Анны Дубровской расположится в самой середине сцены. За тем окном, где она живет, ничего особенного не происходит. Она то болтает по телефону с подругой, то, устроившись с ногами на диване, читает детектив Акунина, а мы вместе с Гришковцом, невидимые, наблюдаем за чужой жизнью.
Гришковец говорит нам о чем-то своем, задевающем лично каждого, и одновременно, двигаясь по сцене немыслимыми орбитами, кругами ходит вокруг ее окна, будто она и в самом деле планета, а он спутник. Временами, пристроив воображаемого мотылька на конец длинной палки, он, осмелевший, влетает в круг ее абажура. А то и вовсе прикинется искусственным спутником земли, случайно залетевшим на огонек.
Любовь, любовь… И все-таки Гришковец, что бы там про него ни говорили, ставил свою «Планету» не о любви в регулярном значении этого слова. Как справедливо замечает он в какой-то момент спектакля, слово «любовь» ни один нормальный мужчина не в состоянии произнести, не кашлянув смущенно перед этим. Так что это получается и не любовь, а кхе-любовь какая-то.
Гришковец если и заводит речь о любви, то скорее о той, «что движет солнце и светила». В честном соответствии с названием своего спектакля он занимается почти что проблемами астрономии: удивленно исследует законы всемирного тяготения, подчиняющие себе не только орбиты планет, но и отношения мужчины с женщиной.
«Вот скажите, – спрашивает он, – бывало у вас такое? Сидишь себе с друзьями где-нибудь у костра и вдруг чувствуешь, что под тобой трава, которой оканчивается планета Земля, и ты вместе с этой планетой с огромной скоростью несешься в холодном и черном космосе».
Ощущение бешеного неостановимого движения, в которое закручивает маленького одинокого человека эта планета, Гришковцу и впрямь каким-то образом удается передать. Сев за воображаемый руль, он с ветерком несется по хайвею в пригороде Лас-Вегаса и совершает мрачный автопробег где-то в районе Челябинска. Мелькают разные географические названия, цифры на спидометре все увеличиваются, и вот уже Гришковец отрывается от планеты и, взлетев, несется над континентами в поисках любви.
Но любви, как выясняется, нигде нет – ни в Азии, ни в Африке, ни у пингвинов на Южном полюсе. И Гришковец, тормознув Землю, будто это самокат какой-нибудь, сойдет на своей остановке – в родном городе, где он, одинокий, снова будет идти мимо светящегося окна и снова увидит чужой женский профиль.
«Планета» еще раз подтвердила: Евгений Гришковец умеет с ошеломляющей легкостью сказать со сцены о самых важных философских материях и даже поставить научное знание на службу театру. Больше это не получается категорически ни у кого. Оно и понятно. Гришковец возник в нашем театре, как «беззаконная комета в кругу расчисленном светил», и у него свои орбиты.
Известия, 11 декабря 2001 года
Алексей Филиппов
«Планета» любви
Новый спектакль Евгения Гришковца
У всего, что делает Гришковец, есть литературная основа, но спектакль каждый раз рождается заново: его структура сохраняется, а вот слова героев могут быть иными. Так работает он, так здесь работает и Анна Дубровская, профессиональная актриса, прошедшая хорошую школу.
Вот и все, что можно сказать о действующих лицах. А местом действия на сей раз стала сцена Центра имени Мейерхольда. После премьеры «Планета» пойдет на сцене театра «Школа современной пьесы».
 |
Время МН, 11 декабря 2001 года
Ирина Корнеева
Планета на двоих
Для поклонников Евгения Гришковца есть две новости: хорошая и плохая. Начну с плохой: со следующего года революционный для нашего театра спектакль «Как я съел собаку» играться не будет. А теперь хорошая: его место в репертуаре займет новая постановка Гришковца — «Планета»
«Планета» не вытеснила «Собаку», просто Гришковец стал другим. И потому появилось очень много других слов, другая тема, другой персонаж — повзрослевший и усталый, каким он, по собственным оценкам, сейчас и является.
Его мир обрел границы дома. В нем появилось новое симпатичное существо — женщина, правда, она не видит и не слышит его, потому что его нет в ее жизни. Но все равно ее мир — новая, привлекательная, неизведанная для него и непостижимая планета. Которая символически умещается в небольшой уютной комнате. С абажуром, обоями непонятного цвета и шторами, которые она — женщина — долго-долго выбирала, ездила в разные магазины, потом остановилась на нескольких, привезла мужчину: «Какую брать — вот эту или эту?», а он растерялся — так много образцов: «Да возьми любые. А я пойду на улицу покурю». Такими автобиографическими эпизодами из жизни Евгения Гришковца пронизан весь спектакль. О любви, о маленьком человеке в большом городе. О его городе, моем городе, твоем городе, о тебе как части городского пейзажа.
В «Планете» Евгений Гришковец получил свои первые впечатления от работы с актрисой (Анна Дубровская), сценографом (Лариса Ломакина), художником по костюмам (Юлия Васильева) и продюсером (Ириной Юткиной). В предыдущих постановках Гришковец был един во всех лицах. Он не знал, что делает режиссер, а что — художник, и пытался всем чем-то помочь. Но ему запрещали. Он не знал правил игры, впервые работая с командой, но он их не нарушал. Опыт семилетнего руководства театром в Кемерове не пригодился: «Я вообще себя ощущаю человеком без опыта. Тогда приходилось всем все объяснять; а деньги не имели значения. Сейчас, как бы мы чудесно ни общались, мы должны подписывать договор. Но самой сложной задачей оказалось найти актрису, чтобы она не была откровенно выше меня ростом».
Гришковцу предложили провести кастинг. Но он представил, что будет как в супермаркете ходить, выбирать актрис. Наметил для себя без всяких кастингов три кандидатуры: если первая откажется, тогда он звонит второй. Но Анна Дубровская согласилась.
Ее героиня говорит по телефону. Не с Гришковцом — он, как и всегда, без диалогов, говоря только о себе, сможет рассказать все и про нее, и про тебя. И ты, по Гришковцу, вдруг обнаруживаешь себя в центре внимания мирового искусства.
Мирового потому, что это путешествие с Гришковцом по миру — за любовью. И потому что с первого декабря в Вене уже продаются билеты на майские спектакли «Планеты». В Австрии он тоже будет зажигать звезды — дергать за веревочку и включать россыпи маленьких лампочек. И там тоже в конце спектакля — лиричного, как лучшие советские фильмы Эльдара Рязанова, и искреннего, каким могут быть только произведения Гришковца, — в окно комнаты залетит спутник и, как бабочка, завьется у абажура. И орбиты двух разных планет — миров мужчины и женщины — наконец-то пересекутся.
 |
Время новостей, 11 декабря 2001 года
Марина Давыдова
Про любовь. Вообще
Евгений Гришковец показал зрителям «Планету»
В своем новом спектакле, сыгранном на сцене Центра Мейерхольда, Гришковец решил рассказать о любви. Прежде он рассказывал со сцены о самых разных состояниях души. Но об этом, главном пожалуй, человеческом чувстве практически не вспоминал.
В спектакле «Планета» он на сцене не один. И не в пустом, как прежде, пространстве. Есть декорация, придуманная Ларисой Ломакиной. И женщина, сыгранная Анной Дубровской.
Совершенно новый уровень абстрагирования нашел отражение уже в самом названии спектакля. Раньше Гришковец был жителем провинции (Кемерово, Калининград), призывником такой-то части, в общем, обитателем какого-то локального и хорошо знакомого ему пространства. Теперь он житель планеты. В какой-то момент он воспаряет над ней, чтобы увидеть сверху Индию, Китай, Тибет, заглянуть в иллюминаторы белоснежного лайнера и нигде не обнаружить искомого. А именно любви. Вообще любви. Абстрактной. Непонятно к кому. И несмотря на то что фантазия, остроумие и наблюдательность Гришковцу вроде не изменяют, его рассказам о поисках любви (в отличие от всех прочих рассказов) не то чтобы не веришь. Ими не проникаешься. Уж слишком конкретное это чувство. И у каждого, кто пережил этот сладкий и мучительный опыт, есть свое совершенно конкретное представление о нем. Тут не ты над миром, а весь мир в одном человеке. И что бы ты ни делал, ты думаешь о нем. До боли, до остервенения, до ненависти к нему: ну сколько же можно о тебе думать. Об этом столько написано. И главное, что от столетия к столетию эти описания становились все более конкретными. Одно дело Петрарка о Лауре, другое дело Пастернак: Как будто бы железом,/ Обмокнутым в сурьму,/ Тебя вели нарезом/ По сердцу моему. Понятно, что про «вообще» такое не напишешь. И мне остается лишь предположить, что Гришковец, такой тонкий, трепетный и остро чувствующий, просто прячет за «вообще» свою боль. И летит над планетой Земля, на которой где-то наверняка живет конкретная, а совсем не абстрактная женщина.
Ведомости, 11 декабря 2001 года
Олег Зинцов
Девушка на шаре
Евгений Гришковец показал новый спектакль «Планета»
За те несколько лет, что Гришковец числится фаворитом театральной Москвы, мы успели так же привыкнуть к его персонажу, как телезрители к героям сериалов. Фокус Гришковца был, как известно, в том, что он всегда рассказывал вроде бы о себе, а получалось про всех. Автору вручали всевозможные премии, персонаж продолжал щуриться в зрительный зал и что-то бесконечно объяснять: как служил на флоте, что думает о времени и что помнит про детство. Но ясно было, что когда-нибудь ему потребуется новый сюжет: вот пришел он из армии, осмотрелся вокруг, повзрослел, что теперь?
В этом сюжете появление «Планеты» логично: рано или поздно персонаж Гришковца должен был влюбиться и что-то по этому поводу рассказать. Но, как ни странно, про любовь у Гришковца не получилось.
О второй проблеме писать немного неловко, но я сразу оговорюсь, что речь идет не о Гришковце-человеке, а только о Гришковце-персонаже. Этот персонаж, к сожалению, совершенно несексуален. То есть до того, что, когда он рассказывает, как поехал в какой-то ночной клуб, встретил там женщину, а потом провел с ней ночь, я ему совсем не верю. Гришковец, кстати, и сам в одном из интервью сказал, что в моноспектаклях он человек без пола. Выйдя на сцену с актрисой, он хотел наконец-то пол обрести.
Но получается, что женщина в «Планете», по большому счету, не нужна. Хотя Гришковец и дает ей выговорить что-то вполне личное в пятиминутном монологе, она так и остается абстракцией, девушкой за стеклом. А разговор о любви ведет все тот же единственный персонаж Гришковца, смешной, неловкий, невероятно обаятельный, но по-прежнему бесполый.
Культура, 20-26 декабря 2001 года
Ирина Алпатова
Второе изобретение колеса
Евгений Гришковец и его «Планета»
Сейчас нередко поговаривают, что Гришковцу не мешало бы профессионально «оформить» свою сценическую деятельность. С другой стороны, абсолютно очевидно, что «попадание» его действ в нынешнего устало-интеллектуального зрителя как раз и объясняется этой нахальной бесформенностью и абсолютным «беззаконием» его сценического поведения. Вот только новизна считается таковой до той поры, пока не войдет в привычку. Евгений Гришковец отнюдь не застрахован от однообразия и повторяемости, цитирования себя самого в каждой следующей постановке. Интересно, какое средство передвижения он изберет, когда прискучит ездить на самокате?
