Группа обломова в контакте вы что мне привезли
«Друже Обломов» не такой уж и друже
Вроде он никогда и не был лицом к зрителям.
Всегда на своей волне.
И похуй вообще что он там несёт, я встаю в 6 утра и мне срать на мнение ютубовского пирожка
Да все они хорошие когда денег нет, и подписчиков минимум. Как раскручиваются, то уже остальные те кто их поддерживал просто мусор для них. Забывают кто их поднял)
поздравляю, Вы открыли для себя классовое неравенство ))
p.s. дизы все равно способствуют развитию канала;
p.p.s Жирный Друже все же попустился и вроде как даже в последующих видосах доказывал, что мопед не мой он не имел ввиду ничего плохого;
Бгг, Друже оподливился?
Кста, он начинал с Пикабу, довольно годные посты пилил, а потом ушел на Ютуб
А за что ему извиняться? За дискриминацию пролетариата? Почему за обзоры дорогих блюд и ресторанов не просят извинений, не все же могут это позволить.
В мире много людей, которые не уважают и не признают мнение, а также образ жизни других. Это их выбор. Стоит ли пытаться это изменить? Конечно, нет. У вас это не получится. Просто живите так как вам удобно, не тратьте энергию на лишние споры.
Чувак просто сказал что некто живет неправильно, а из тебя сразу «мудак, мразь» полилось.
Те кто встают в 6:00, живут неправильно!
Если ты встаёшь в 6, значит ты очень много работаешь. Если очень много работаешь, значит очень много зарабатываешь, а если много зарабатываешь, то можешь позволить себе кухарку или заказывать ресторанную еду на дом.
А если ты встаёшь в 6 и питаешься гнилыми полуфабрикатами, то тебя где-то сильно на*бывают.
Он там начал умничать что типа раньше надо было думать
Да всё, поздняк, ты про*бал свою жизнь, став клерчилой позорной.
Как говорится, кусай его какашку до крови.
но продолжает стоять на своём
Он прав, а правда глазики покалывает. Уважаю чувака за отсутствие гнилого популизма.
Прокурор предлагает дать 5 лет блогеру, справившему нужду на портрет ветерана
Пять лет колонии общего режима — такое наказание обвинение попросило назначить юноше, который обвиняется в осквернении стенда с фотографией ветерана Великой Отечественной войны в Измайлово (Москва).
«В Московском городском суде государственный обвинитель прокуратуры города Москвы в ходе прений сторон попросил назначить 19-летнему Матвею Юферову наказание в виде пяти лет лишения свободы в исправительной колонии общего режима с лишением права заниматься деятельностью, связанной с администрированием сайтов электронных и информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе в интернете, сроком на пять лет», — рассказали 21 декабря агентству городских новостей «Москва» в пресс-службе столичной прокуратуры.
Обвиняемый — житель Москвы Матвей Юферов. Согласно обвинительному заключению прокуратуры, ночью 25 ноября 2021 года на Измайловском бульваре, на Аллее славы ветеранов Великой Отечественной войны — жителей московского района Измайлово (это объект мемориального значения), Юферов совершил действия, оскорбляющие память защитников Отечества, унижающие честь и достоинство ветерана Анатолия Фролова. Как уже сообщалось, он помочился на стенд с фотографией и информацией о ветеране, а затем похвастался фотографией перед подписчиками в соцсетях.
Юферова обвинили по части 4 статьи 354.1 УК РФ (осквернение символов воинской славы России, оскорбление памяти защитников Отечества, унижение чести и достоинства ветерана ВОВ, совершенные публично, с использованием интернета). Он находится под стражей в СИЗО. Его дело рассмотрит Московский городской суд.
Суд отменил приговор блогеру Билу за ДТП в Москве
Пресс-служба Тверского суда
Второй кассационный суд отменил приговор блогеру Эдварду Билу (Эдуард Биль) и направил дело на новое рассмотрение в суд первой инстанции. Об этом ТАСС сообщил его адвокат Сергей Жорин.
Ранее Пресненский суд Москвы назначил блогеру два года ограничения свободы и лишил его водительских прав сроком на три года. Сам блогер признал вину и выплатил потерпевшей компенсацию. Тем не менее прокуратура обжаловала приговор, сочтя его слишком мягким. Апелляционная инстанция не стала менять решение Пресненского суда, и надзорное ведомство подало кассацию.
Очередной блогер прокатился на машина по тц
Против блогера, прокатившегося на машине по ТЦ в подмосковном Одинцово, прокуратура начала проверку
Известно, что мужчину лишили прав ещё в мае текущего года.
Стримеры совсем одичали
В погоне за хайпом блогеры пробили очередное дно: некто Кирилл Зырянов, известный как стример VJLink, на камеру занимался избиением и унижением человека, одновременно играя в компьютерные игры.
И все это все часами транслировалось на его ютуб-канале (вообще никаких нарушений правил, ну конечно же):
Издевательства в прямом эфире продолжались несколько часов. Один из зрителей, житель Звенигорода, не выдержал и обратился в полицию. В полиции сообщают, что «проводится проверка».
Суд арестовал блогера, помочившегося на плакат с ветераном ВОВ, на два месяца
19-летний Матвей Юферов обвиняется в преступлении по ч. 3 статьи 354.1 УК РФ (осквернение символов воинской славы России, оскорбление памяти защитников Отечества, совершённые публично). Ему грозит штраф до трёх миллионов рублей или лишение свободы на срок до трёх лет.
По ходу с мамой пришел, судя по видео.
Ответ на пост «Очень высшее образование. »
ГБРовец «Дельты» поднимает чувство ЧСВ за счет продавцов
Пришел он через полчаса в маске, как полагается. Набрал кучу мелкого товара и просит пробить это все каждый товар отдельным чеком. «Ну хер с тобой» думаю я, пробиваю, мне без разницы 1 чеком или двадцатью. На каждый чек он просит выписать копию чека. «Ладно», выписываю (мы пишем от руки каждую копию чека).
В итоге провел он в магазине 4 часа (вот так охрана работает оказывается, вы вызываете ГБР, и думаете что же они так долго едут, а они мозг выносят из своих принципов или ЧСВ). Весь этот цирк он снимал на камеру, сопровождая принципиальным псевдозаконческим бредом.
Если ты против законов, которые пишет правительство, ну так и иди разбирайся с правительством, продавец не вводил масочный режим, какого спрашивается рожна ты на него выплескиваешь свое недовольство законом?? Иди к правительству, или ссыкотно?
Есть в городе Дублине гостиница под названием Charleville Lodge.
И есть при нем ресторанчик под названием White Moose Cafe.
[Подонкам вход запрещен]
Как и любой человек продолжительно связанный со сферой услуг, Пол неоднократно сталкивался с неадекватными людьми. Но разве истинный ирландец позволит вытирать о себя ноги?
Сначала о тех кто начал нелегкий труд документирования этой дрязги:
@ahovdryk написал подборку переводов о нескольких столкновениях Пола с воинствующими веганами, борцами с глютеном и с девушкой которая потребовала сделать себе бутерброд по ее собственному рецепту, получила скидку, и в благодарность за это оставила однозвездочное ревью, потому что ее бутерброд вышел не так как она себе его представляла. Его переводы превосходны, если вы еще их не прочли, пройдите по ссылке и наслаждайтесь: https://pikabu.ru/story/vladelets_kafe_vyignal_iz_svoego_zav.
12 часов назад @geekabu847 упомянул о новом конфликте. Его пост https://pikabu.ru/story/vladelets_kafeotelya_izgnal_iz_svoeg. на сей момент набрал почти 7000 к карме и вполне заслуженно. Ему выпала честь предоставить нашему вниманию свежий скандал, на этот раз с никому не известной блоггершей, которая пожелала пожить и похавать со своим возлюбленным бесплатно на день Святого Валентина (ну и еще три дня, но что такое четыре дня полного пансиона среди друзей?), в обмен на рекоммендации своим подписчикам.
Вскоре за этим последовал пост от @maksymczech, который опубликовал «литературную» версию событий, приписав в частности владельцу гостиницы слова «блоггеры [это] охуевшие хуемрази». https://pikabu.ru/story/quotvladelets_kafeotelya_izgnal_iz_s. Такая вольность сообществом пикабу не была одобрена и заработал его пост на момент написания 531 шлепок мокрым автобусным билетом.
Прошу прощения за корявый текст. Русский у меня похрамывает, текста мног,о и на полировку перевода так как это сделал @ahovdryk просто не хватает сил.
Часть того что я переведу уже упомянута в предыдущих постах. Сделано это исключительно ради сохранения последовательности событий. Прошу бояном не считать.
Вчера на фейсбуке «белого лося» появился следущий пост:
К посту был присобачен скриншот письма, на которое Пол и ответил на своей страничке.
Во имя правильной хронологии событий, сначала я опубликую письмо полученное Полом, а потом уже его ответ, хотя лицекнига сделала всё с точностью до наоборот.
Перевод (спасибо @ahovdryk за помощь с переводом этого фрагмента):
как делишки?Я пишу по вопросу возможного сотрудничества в социальных сетях. Меня зовут [замазано]. Я работаю социальной влиятельницей в вопросах стиля жизни, красоты и путешествий. У моего канала на youtube более 87 тысяч подписчиков [адрес канала закрашен] и 76 тысяч последователей в интаграмме [закрашено].
Я со своим сожителем собираюсь приехать в Дублин перед днём Святого Валентина на выходные прошвырнуться по окресностям. И пока искала ночлег натолкнулась на ваш шикарный отель, который хотела бы представить на моих ютуб и инстаграмм, что притянет траффик к вашему отелю, а так же порекомендовать другим останавливаться у вас в обмен на бесплатное размещение. В прошлом году работала с Юниверсал орландо к их счастью!
А вот что Пол ответил:
Дорогая Социальная Влиятельница (я знаю как тебя зовут, но похоже имена теперь не в цене),
Спасибо за твое письмо с запросом о бесплатном пансионе в обмен на публикацию. Написание такого письма требует серьезной смелости, впрочем совершенно при этом не требуя ни самоуважения ни чувства собственного достоинства.
Если я позволю тебе жить в гостинице бесплатно в обмен на видеозапись, кто заплатит сотрудникам, которым придется тебя обслуживать? Кто заплатит горничной за уборку твоего номера? Официанткам, подающим тебе завтрак? Ресепшионистку, которая тебя встретит и зарегистрирует? Кто оплатит свет и отопления за период твоего проживания? Стирку твоего постельного белья? Налог на воду? Мне что, предложить своим работникам участие в твоем ролике в качестве оплаты их труда?
К счастью для нас, у нас тоже есть немало последователей. У нас 186 тысяч подписчиков на двух страницах фейсбука (комментарий переводчика: страница гостиницы и персональная страница Пола), около 80 тысяч на snapchat и жалкие 12 тысяч в twitter, но мне никогда не придет в голову что за это мне кто-то чем-то обязан. Кстати еще у меня есть блог (www.paulvstenson.com) что, на сколько я знаю, означает что я тоже знаю как «написать материал в Интернете». Вышеуказанные показатели не делают меня лучше, чем кто-либо другой и не предоставляют мне право получать на халяву то за то, за что другие должны платить.
На будущее я рекомендую вам оплачивать свои развлечения так же как это делают простые смертные и если гостиница которой вы предлагаете рекламу сочтет что овчинка стоит выделки, может они дадут вам более уютный номер. Такое поведение продемонстрировало бы ваше самоуважение, и что немаловажно, позволило бы вам избежать унижения. Я специально подготовил для вас видеоинструкцию с которой вам бы стоило ознакомиться: https://www.facebook.com/WhiteMooseCafe/videos/2003460809934.
Как видим, контактная информация стерта. Умный человек бы понял что в ирландии попрошайки непопулярны и последовал бы совету владельца гостиницы. Так ведь нет.
В ответ блоггерша разразилась чуть ли не 20минутной видеотирадой о том что старперы-динозавры не понимают что нынешняя молодежь покупает только то что им говорят покупать социальные влиятели и поэтому ей всё должны бесплатно. Дальше истерические жалобы и наускивание. Избавлю вас, мой читатель, от дальнейшего. Facepalm.
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Гончаров Иван Александрович
Книга «Обломов»
Оглавление
Часть первая
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Вошел молодой человек лет двадцати пяти, блещущий здоровьем, с смеющимися щеками, губами и глазами. Зависть брала смотреть на него.
Он был причесан и одет безукоризненно, ослеплял свежестью лица, белья, перчаток и фрака. По жилету лежала изящная цепочка, с множеством мельчайших брелоков. Он вынул тончайший батистовый платок, вдохнул ароматы Востока, потом небрежно провел им по лицу, по глянцевитой шляпе и обмахнул лакированные сапоги.
– А, Волков, здравствуйте! – сказал Илья Ильич.
– Здравствуйте, Обломов, – говорил блистающий господин, подходя к нему.
– Не подходите, не подходите: вы с холода! – сказал тот.
– О, баловень, сибарит! – говорил Волков, глядя, куда бы положить шляпу, и, видя везде пыль, не положил никуда; раздвинул обе полы фрака, чтобы сесть, но, посмотрев внимательно на кресло, остался на ногах.
– Вы еще не вставали! Что это на вас за шлафрок? Такие давно бросили носить, – стыдил он Обломова.
– Это не шлафрок, а халат, – сказал Обломов, с любовью кутаясь в широкие полы халата.
– Здоровы ли вы? – спросил Волков.
– Какое здоровье! – зевая, сказал Обломов. – Плохо! приливы замучили. А вы как поживаете?
– Я? Ничего: здорово и весело, – очень весело! – с чувством прибавил молодой человек.
– Откуда вы так рано? – спросил Обломов.
– От портного. Посмотрите, хорош фрак? – говорил он, ворочаясь перед Обломовым.
– Отличный! С большим вкусом сшит, – сказал Илья Ильич, – только отчего он такой широкий сзади?
– Это рейт-фрак: для верховой езды.
– А! Вот что! Разве вы ездите верхом?
– Как же! К нынешнему дню и фрак нарочно заказывал. Ведь сегодня первое мая: с Горюновым едем в Екатерингоф. Ах! Вы не знаете! Горюнова Мишу произвели – вот мы сегодня и отличаемся, – в восторге добавил Волков.
– Вот как! – сказал Обломов.
– У него рыжая лошадь, – продолжал Волков, – у них в полку рыжие, а у меня вороная. Вы как будете: пешком пли в экипаже?
– Да… никак, – сказал Обломов.
– Первого мая в Екатерингофе не быть! Что вы, Илья Ильич! – с изумлением говорил Волков. – Да там все!
– Ну, как все! Нет, не все! – лениво заметил Обломов.
– Поезжайте, душенька Илья Ильич! Софья Николаевна с Лидией будут в экипаже только две, напротив в коляске есть скамеечка: вот бы вы с ними…
– Нет, я не усядусь на скамеечке. Да и что стану я там делать?
– Ну так, хотите, Миша другую лошадь вам даст?
– Бог знает что выдумает! – почти про себя сказал Обломов. – Что вам дались Горюновы?
– Ах! – вспыхнув, произнес Волков, – сказать?
– Вы никому не скажете – честное слово? – продолжал Волков, садясь к нему на диван.
– Я… влюблен в Лидию, – прошептал он.
– Браво! Давно ли? Она, кажется, такая миленькая.
– Вот уж три недели! – с глубоким вздохом сказал Волков. – А Миша в Дашеньку влюблен.
– Откуда вы, Обломов? Не знает Дашеньки! Весь город без ума, как она танцует! Сегодня мы с ним в балете; он бросит букет. Надо его ввести: он робок, еще новичок… Ах! ведь нужно ехать камелий достать…
– Куда еще? Полно вам, приезжайте-ка обедать: мы бы поговорили. У меня два несчастья…
– Не могу: я у князя Тюменева обедаю; там будут все Горюновы и она, она… Лиденька, – прибавил он шепотом. – Что это вы оставили князя? Какой веселый дом! На какую ногу поставлен! А дача! Утонула в цветах! Галерею пристроили, gothique.[2] Летом, говорят, будут танцы, живые картины. Вы будете бывать?
– Нет, я думаю, не буду.
– Ах, какой дом! Нынешнюю зиму по средам меньше пятидесяти человек не бывало, а иногда набиралось до ста…
– Боже ты мой! Вот скука-то должна быть адская!
– Как это можно? Скука! Да чем больше, тем веселей. Лидия бывала там, я ее не замечал, да вдруг…
Напрасно я забыть ее стараюсь
И страсть хочу рассудком победить… —
запел он и сел, забывшись, на кресло, но вдруг вскочил и стал отирать пыль с платья.
– Какая у вас пыль везде! – сказал он.
– Все Захар! – пожаловался Обломов.
– Ну, мне пора! – сказал Волков. – За камелиями для букета Мише. Au revoir.[3]
– Приезжайте вечером чай пить, из балета: расскажете, как там что было, – приглашал Обломов.
– Не могу, дал слово к Муссинским: их день сегодня. Поедемте и вы. Хотите, я вас представлю?
– Нет, что там делать?
– У Муссинских? Помилуйте, да там полгорода бывает. Как что делать? Это такой дом, где обо всем говорят…
– Вот это-то и скучно, что обо всем, – сказал Обломов.
– Ну, посещайте Мездровых, – перебил Волков, – там уж об одном говорят, об искусствах; только и слышишь: венецианская школа, Бетховен да Бах, Леонардо да Винчи…
– Век об одном и том же – какая скука! Педанты, должно быть! – сказал, зевая, Обломов.
– На вас не угодишь. Да мало ли домов! Теперь у всех дни: у Савиновых по четвергам обедают, у Маклашиных – пятницы, у Вязниковых – воскресенья, у князя Тюменева – середы. У меня все дни заняты! – с сияющими глазами заключил Волков.
– И вам не лень мыкаться изо дня в день?
– Вот, лень! Что за лень? Превесело! – беспечно говорил он. – Утро почитаешь, надо быть au courant[4] всего, знать новости. Слава Богу, у меня служба такая, что не нужно бывать в должности. Только два раза в неделю посижу да пообедаю у генерала, а потом поедешь с визитами, где давно не был; ну, а там… новая актриса, то на русском, то на французском театре. Вот опера будет, я абонируюсь. А теперь влюблен… Начинается лето; Мише обещали отпуск; поедем к ним в деревню на месяц, для разнообразия. Там охота. У них отличные соседи, дают bals champêtres.[5] С Лидией будем в роще гулять, кататься в лодке, рвать цветы… Ах. – И он перевернулся от радости. – Однако пора… Прощайте, – говорил он, напрасно стараясь оглядеть себя спереди и сзади в запыленное зеркало.
– Погодите, – удерживал Обломов, – я было хотел поговорить с вами о делах.
– Pardon,[6] некогда, – торопился Волков, – в другой раз! – А не хотите ли со мной есть устриц? Тогда и расскажете. Поедемте, Миша угощает.
– Нет, Бог с вами! – говорил Обломов.
Он пошел и вернулся.
– Видели это? – спросил он, показывая руку, как вылитую в перчатке.
– Что это такое? – спросил Обломов в недоумении.
– А новые lacets![7] Видите, как отлично стягивает: не мучишься над пуговкой два часа; потянул шнурочек – и готово. Это только что из Парижа. Хотите, привезу вам на пробу пару?
– Хорошо, привезите! – говорил Обломов.
– А посмотрите это: не правда ли, очень мило? – говорил он, отыскав в куче брелок один, – визитная карточка с загнутым углом.
– Не разберу, что написано.
– Рг. prince M. Michel,[8] – говорил Волков, – а фамилия Тюменев не уписалась; это он мне в Пасху подарил, вместо яичка. Но прощайте, au revoir. Мне еще в десять мест. – Боже мой, что это за веселье на свете!
«В десять мест в один день – несчастный! – думал Обломов. – И это жизнь! – Он сильно пожал плечами. – Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается? Конечно, недурно заглянуть и в театр, и влюбиться в какую-нибудь Лидию… она миленькая! В деревне с ней цветы рвать, кататься – хорошо; да в десять мест в один день – несчастный!» – заключил он, перевертываясь на спину и радуясь, что нет у него таких пустых желаний и мыслей, что он не мыкается, а лежит вот тут, сохраняя свое человеческое достоинство и свой покой.
Новый звонок прервал его размышления.
Это был господин в темно-зеленом фраке с гербовыми пуговицами, гладко выбритый, с темными, ровно окаймлявшими его лицо бакенбардами, с утружденным, но покойно-сознательным выражением в глазах, с сильно потертым лицом, с задумчивой улыбкой.
– Здравствуй, Судьбинский! – весело поздоровался Обломов. – Насилу заглянул к старому сослуживцу! Не подходи, не подходи! Ты с холоду.
– Здравствуй, Илья Ильич. Давно собирался к тебе, – говорил гость, – да ведь ты знаешь, какая у нас дьявольская служба! Вон, посмотри, целый чемодан везу к докладу; и теперь, если там спросят что-нибудь, велел курьеру скакать сюда. Ни минуты нельзя располагать собой.
– Ты еще на службу? Что так поздно? – спросил Обломов. – Бывало, ты с десяти часов…
– Бывало – да; а теперь другое дело: в двенадцать часов езжу. – Он сделал на последнем слове ударение.
– А! догадываюсь! – сказал Обломов. – Начальник отделения! Давно ли?
Судьбинский значительно кивнул головой.
– К святой, – сказал он. – Но сколько дела – ужас! С восьми до двенадцати часов дома, с двенадцати до пяти в канцелярии, да вечером занимаюсь. От людей отвык совсем!
– Гм! Начальник отделения – вот как! – сказал Обломов. – Поздравляю! Каков? А вместе канцелярскими чиновниками служили. Я думаю, на будущий год в статские махнешь.
– Куда! Бог с тобой! Еще нынешний год корону надо получить; думал, за отличие представят, а теперь новую должность занял: нельзя два года сряду…
– Приходи обедать, выпьем за повышение! – сказал Обломов.
– Нет, сегодня у вице-директора обедаю. К четвергу надо приготовить доклад – адская работа! На представления из губерний положиться нельзя. Надо проверить самому списки. Фома Фомич такой мнительный: все хочет сам. Вот сегодня вместе после обеда и засядем.
– Ужели и после обеда? – спросил Обломов недоверчиво.
– А как ты думал? Еще хорошо, если пораньше отделаюсь да успею хоть в Екатерингоф прокатиться… Да, я заехал спросить: не поедешь ли ты на гулянье? Я бы заехал…
– Нездоровится что-то, не могу! – сморщившись, сказал Обломов. – Да и дела много… нет, не могу!
– Жаль! – сказал Судьбинский, – а день хорош. Только сегодня и надеюсь вздохнуть.
– Ну, что нового у вас? – спросил Обломов.
– Да много кое-чего: в письмах отменили писать «покорнейший слуга», пишут «примите уверение»; формулярных списков по два экземпляра не велено представлять. У нас прибавляют три стола и двух чиновников особых поручений. Нашу комиссию закрыли… Много!
– Ну, а что наши бывшие товарищи?
– Ничего пока; Свинкин дело потерял!
– В самом деле? Что ж директор? – спросил Обломов дрожащим голосом. Ему, по старой памяти, страшно стало.
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Гончаров Иван Александрович
Книга «Обломов»
Оглавление
Часть первая
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Вошел молодой человек лет двадцати пяти, блещущий здоровьем, с смеющимися щеками, губами и глазами. Зависть брала смотреть на него.
Он был причесан и одет безукоризненно, ослеплял свежестью лица, белья, перчаток и фрака. По жилету лежала изящная цепочка, с множеством мельчайших брелоков. Он вынул тончайший батистовый платок, вдохнул ароматы Востока, потом небрежно провел им по лицу, по глянцевитой шляпе и обмахнул лакированные сапоги.
– А, Волков, здравствуйте! – сказал Илья Ильич.
– Здравствуйте, Обломов, – говорил блистающий господин, подходя к нему.
– Не подходите, не подходите: вы с холода! – сказал тот.
– О, баловень, сибарит! – говорил Волков, глядя, куда бы положить шляпу, и, видя везде пыль, не положил никуда; раздвинул обе полы фрака, чтобы сесть, но, посмотрев внимательно на кресло, остался на ногах.
– Вы еще не вставали! Что это на вас за шлафрок? Такие давно бросили носить, – стыдил он Обломова.
– Это не шлафрок, а халат, – сказал Обломов, с любовью кутаясь в широкие полы халата.
– Здоровы ли вы? – спросил Волков.
– Какое здоровье! – зевая, сказал Обломов. – Плохо! приливы замучили. А вы как поживаете?
– Я? Ничего: здорово и весело, – очень весело! – с чувством прибавил молодой человек.
– Откуда вы так рано? – спросил Обломов.
– От портного. Посмотрите, хорош фрак? – говорил он, ворочаясь перед Обломовым.
– Отличный! С большим вкусом сшит, – сказал Илья Ильич, – только отчего он такой широкий сзади?
– Это рейт-фрак: для верховой езды.
– А! Вот что! Разве вы ездите верхом?
– Как же! К нынешнему дню и фрак нарочно заказывал. Ведь сегодня первое мая: с Горюновым едем в Екатерингоф. Ах! Вы не знаете! Горюнова Мишу произвели – вот мы сегодня и отличаемся, – в восторге добавил Волков.
– Вот как! – сказал Обломов.
– У него рыжая лошадь, – продолжал Волков, – у них в полку рыжие, а у меня вороная. Вы как будете: пешком пли в экипаже?
– Да… никак, – сказал Обломов.
– Первого мая в Екатерингофе не быть! Что вы, Илья Ильич! – с изумлением говорил Волков. – Да там все!
– Ну, как все! Нет, не все! – лениво заметил Обломов.
– Поезжайте, душенька Илья Ильич! Софья Николаевна с Лидией будут в экипаже только две, напротив в коляске есть скамеечка: вот бы вы с ними…
– Нет, я не усядусь на скамеечке. Да и что стану я там делать?
– Ну так, хотите, Миша другую лошадь вам даст?
– Бог знает что выдумает! – почти про себя сказал Обломов. – Что вам дались Горюновы?
– Ах! – вспыхнув, произнес Волков, – сказать?
– Вы никому не скажете – честное слово? – продолжал Волков, садясь к нему на диван.
– Я… влюблен в Лидию, – прошептал он.
– Браво! Давно ли? Она, кажется, такая миленькая.
– Вот уж три недели! – с глубоким вздохом сказал Волков. – А Миша в Дашеньку влюблен.
– Откуда вы, Обломов? Не знает Дашеньки! Весь город без ума, как она танцует! Сегодня мы с ним в балете; он бросит букет. Надо его ввести: он робок, еще новичок… Ах! ведь нужно ехать камелий достать…
– Куда еще? Полно вам, приезжайте-ка обедать: мы бы поговорили. У меня два несчастья…
– Не могу: я у князя Тюменева обедаю; там будут все Горюновы и она, она… Лиденька, – прибавил он шепотом. – Что это вы оставили князя? Какой веселый дом! На какую ногу поставлен! А дача! Утонула в цветах! Галерею пристроили, gothique.[2] Летом, говорят, будут танцы, живые картины. Вы будете бывать?
– Нет, я думаю, не буду.
– Ах, какой дом! Нынешнюю зиму по средам меньше пятидесяти человек не бывало, а иногда набиралось до ста…
– Боже ты мой! Вот скука-то должна быть адская!
– Как это можно? Скука! Да чем больше, тем веселей. Лидия бывала там, я ее не замечал, да вдруг…
Напрасно я забыть ее стараюсь
И страсть хочу рассудком победить… —
запел он и сел, забывшись, на кресло, но вдруг вскочил и стал отирать пыль с платья.
– Какая у вас пыль везде! – сказал он.
– Все Захар! – пожаловался Обломов.
– Ну, мне пора! – сказал Волков. – За камелиями для букета Мише. Au revoir.[3]
– Приезжайте вечером чай пить, из балета: расскажете, как там что было, – приглашал Обломов.
– Не могу, дал слово к Муссинским: их день сегодня. Поедемте и вы. Хотите, я вас представлю?
– Нет, что там делать?
– У Муссинских? Помилуйте, да там полгорода бывает. Как что делать? Это такой дом, где обо всем говорят…
– Вот это-то и скучно, что обо всем, – сказал Обломов.
– Ну, посещайте Мездровых, – перебил Волков, – там уж об одном говорят, об искусствах; только и слышишь: венецианская школа, Бетховен да Бах, Леонардо да Винчи…
– Век об одном и том же – какая скука! Педанты, должно быть! – сказал, зевая, Обломов.
– На вас не угодишь. Да мало ли домов! Теперь у всех дни: у Савиновых по четвергам обедают, у Маклашиных – пятницы, у Вязниковых – воскресенья, у князя Тюменева – середы. У меня все дни заняты! – с сияющими глазами заключил Волков.
– И вам не лень мыкаться изо дня в день?
– Вот, лень! Что за лень? Превесело! – беспечно говорил он. – Утро почитаешь, надо быть au courant[4] всего, знать новости. Слава Богу, у меня служба такая, что не нужно бывать в должности. Только два раза в неделю посижу да пообедаю у генерала, а потом поедешь с визитами, где давно не был; ну, а там… новая актриса, то на русском, то на французском театре. Вот опера будет, я абонируюсь. А теперь влюблен… Начинается лето; Мише обещали отпуск; поедем к ним в деревню на месяц, для разнообразия. Там охота. У них отличные соседи, дают bals champêtres.[5] С Лидией будем в роще гулять, кататься в лодке, рвать цветы… Ах. – И он перевернулся от радости. – Однако пора… Прощайте, – говорил он, напрасно стараясь оглядеть себя спереди и сзади в запыленное зеркало.
– Погодите, – удерживал Обломов, – я было хотел поговорить с вами о делах.
– Pardon,[6] некогда, – торопился Волков, – в другой раз! – А не хотите ли со мной есть устриц? Тогда и расскажете. Поедемте, Миша угощает.
– Нет, Бог с вами! – говорил Обломов.
Он пошел и вернулся.
– Видели это? – спросил он, показывая руку, как вылитую в перчатке.
– Что это такое? – спросил Обломов в недоумении.
– А новые lacets![7] Видите, как отлично стягивает: не мучишься над пуговкой два часа; потянул шнурочек – и готово. Это только что из Парижа. Хотите, привезу вам на пробу пару?
– Хорошо, привезите! – говорил Обломов.
– А посмотрите это: не правда ли, очень мило? – говорил он, отыскав в куче брелок один, – визитная карточка с загнутым углом.
– Не разберу, что написано.
– Рг. prince M. Michel,[8] – говорил Волков, – а фамилия Тюменев не уписалась; это он мне в Пасху подарил, вместо яичка. Но прощайте, au revoir. Мне еще в десять мест. – Боже мой, что это за веселье на свете!
«В десять мест в один день – несчастный! – думал Обломов. – И это жизнь! – Он сильно пожал плечами. – Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается? Конечно, недурно заглянуть и в театр, и влюбиться в какую-нибудь Лидию… она миленькая! В деревне с ней цветы рвать, кататься – хорошо; да в десять мест в один день – несчастный!» – заключил он, перевертываясь на спину и радуясь, что нет у него таких пустых желаний и мыслей, что он не мыкается, а лежит вот тут, сохраняя свое человеческое достоинство и свой покой.
Новый звонок прервал его размышления.
Это был господин в темно-зеленом фраке с гербовыми пуговицами, гладко выбритый, с темными, ровно окаймлявшими его лицо бакенбардами, с утружденным, но покойно-сознательным выражением в глазах, с сильно потертым лицом, с задумчивой улыбкой.
– Здравствуй, Судьбинский! – весело поздоровался Обломов. – Насилу заглянул к старому сослуживцу! Не подходи, не подходи! Ты с холоду.
– Здравствуй, Илья Ильич. Давно собирался к тебе, – говорил гость, – да ведь ты знаешь, какая у нас дьявольская служба! Вон, посмотри, целый чемодан везу к докладу; и теперь, если там спросят что-нибудь, велел курьеру скакать сюда. Ни минуты нельзя располагать собой.
– Ты еще на службу? Что так поздно? – спросил Обломов. – Бывало, ты с десяти часов…
– Бывало – да; а теперь другое дело: в двенадцать часов езжу. – Он сделал на последнем слове ударение.
– А! догадываюсь! – сказал Обломов. – Начальник отделения! Давно ли?
Судьбинский значительно кивнул головой.
– К святой, – сказал он. – Но сколько дела – ужас! С восьми до двенадцати часов дома, с двенадцати до пяти в канцелярии, да вечером занимаюсь. От людей отвык совсем!
– Гм! Начальник отделения – вот как! – сказал Обломов. – Поздравляю! Каков? А вместе канцелярскими чиновниками служили. Я думаю, на будущий год в статские махнешь.
– Куда! Бог с тобой! Еще нынешний год корону надо получить; думал, за отличие представят, а теперь новую должность занял: нельзя два года сряду…
– Приходи обедать, выпьем за повышение! – сказал Обломов.
– Нет, сегодня у вице-директора обедаю. К четвергу надо приготовить доклад – адская работа! На представления из губерний положиться нельзя. Надо проверить самому списки. Фома Фомич такой мнительный: все хочет сам. Вот сегодня вместе после обеда и засядем.
– Ужели и после обеда? – спросил Обломов недоверчиво.
– А как ты думал? Еще хорошо, если пораньше отделаюсь да успею хоть в Екатерингоф прокатиться… Да, я заехал спросить: не поедешь ли ты на гулянье? Я бы заехал…
– Нездоровится что-то, не могу! – сморщившись, сказал Обломов. – Да и дела много… нет, не могу!
– Жаль! – сказал Судьбинский, – а день хорош. Только сегодня и надеюсь вздохнуть.
– Ну, что нового у вас? – спросил Обломов.
– Да много кое-чего: в письмах отменили писать «покорнейший слуга», пишут «примите уверение»; формулярных списков по два экземпляра не велено представлять. У нас прибавляют три стола и двух чиновников особых поручений. Нашу комиссию закрыли… Много!
– Ну, а что наши бывшие товарищи?
– Ничего пока; Свинкин дело потерял!
– В самом деле? Что ж директор? – спросил Обломов дрожащим голосом. Ему, по старой памяти, страшно стало.