И падать для чего звезде падучей не для кого на всякий случай
И падать для чего звезде падучей не для кого на всякий случай
Александр Володин (1919–2001)
А что природа делает без нас?
Кому тогда блистает снежный наст?
Кого пугает оголтелый гром?
Кого кромешно угнетает туча?
Зачем воде качать пустой паром
и падать для чего звезде падучей.
Ни для кого? На всякий случай.
Вода бесплодно по берёзам льётся,
глухой овраг слепой водой залит.
В надежде роща только обернётся —
он тут как тут. Остолбенев, стоит.
Ну, пусть сидит. Пьёт водку и смеётся.
Но роща тут же примет должный вид:
осмысленно замельтешились сосны,
и лопухи, как никогда, серьёзны,
и, космоса превозмогая косность,
к нему звезда падучая летит.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
ECLECTIUM
Невесомые штрихи бытия
Андрей Бузыкин и Иосиф Бродский
“Осенний марафон” начинается со стихотворения Александра Володина, которое в этом фильме оказалось приписанным главному герою — переводчику и поэту Андрею Бузыкину:
А что природа делает без нас?
Кому тогда блистает снежный наст?
Кого пугает оголтелый гром?
Кого кромешно угнетает туча?
Зачем воде качать пустой паром
и падать для чего звезде падучей.
Ни для кого? На всякий случай.
Вода бесплодно по березам льется,
глухой овраг слепой водой залит.
В надежде роща только обернется —
он тут как тут. Остолбенев, стоит.
Ну, пусть сидит. Пьет водку и смеется.
Но роща тут же примет должный вид:
осмысленно замельтешились сосны,
и лопухи, как никогда, серьезны,
и, космоса превозмогая косность,
к нему звезда падучая летит.
(в скобках отмечу, что видел еще несколько фильмов, где автором того же стихотворения был объявлен другой персонаж… то есть из замечательного стихотворения сделали этакий поэтический шаблон/доковский темплейт)
Однако здесь хотел бы отметить другое — неуловимую схожесть этого стиха с иным, вроде бы противоположным по стилю и духу:
На пустырях уже пылали елки,
и выметались за порог осколки,
и водворялись ангелы на полке.
Католик, он дожил до Рождества.
Но, словно море в шумный час прилива,
за волнолом плеснувши, справедливо
назад вбирает волны, торопливо
от своего ушел он торжества.
Уже не Бог, а только Время, Время
зовет его. И молодое племя
огромных волн его движенья бремя
на самый край цветущей бахромы
легко возносит и, простившись, бьется
о край земли, в избытке сил смеется.
И январем его залив вдается
в ту сушу дней, где остаемся мы.
Интересно, любил ли Бузыкин поэзию Бродского?
+ Здесь можно посмотреть фотографии избранных мест, где снимался «Осенний марафон». Есть только довольно беглое описание нескольких хорошо узнаваемых мест Петербурга/Ленинграда. Нет ни расшифровки спального района, где обитал Бузыкин, ни привязки к местности леса, куда герои ходили за грибами.
+ «Осенний марафон» вполне достоин отдельного сайта!
Литературный календарь
17—23 декабря
А что природа делает без нас?
Кому тогда блистает снежный наст?
Кого пугает оголтелый гром?
Кого кромешно угнетает туча?
Зачем воде качать пустой паром
и падать для чего звезде падучей?
Ни для кого? На всякий случай.
Вода бесплотно по берёзам льётся,
глухой овраг слепой водой залит…
В надежде только роща обернётся —
он тут как тут. Остолбенев стоит.
Ну, пусть сидит. Пьёт водку и смеётся.
И роща сразу примет должный вид.
Осмысленно замельтешились сосны,
и лопухи как никогда серьёзны…
Вокруг него расположился космос,
над ним звезда падучая летит.Александр ВОЛОДИН
17 декабря
2001 — в Петербурге скончался Александр Моисеевич ВОЛОДИН (род. 1919), один из крупнейших мастеров русской литературы второй половины ХХ века. Его произведения обретали жизнь на сцене («Пять вечеров», «С любимыми не расставайтесь», «Дульсинея Тобосская») и на экране («Старшая сестра», «Звонят, откройте дверь», «Осенний марафон», те же «Пять вечеров»), но у написанного Володиным есть своё высокое литературное качество, существующее и вне интерпретаций. Парадоксальный пример: даже малоталантливый Сергей Герасимов не смог испортить (хотя, разумеется, и не раскрыл её вполне) прозу Володина, сняв фильм «Дочки-матери».
Судьба не только сохранила жизнь воину Великой Отечественной Александру Лившицу (о возникновении своего псевдонима Александр Моисеевич не раз рассказывал историю, которая выглядела бы дикой, если бы её рассказал не он — Володин осветил абсурд улыбкой сострадания).
Володину-писателю судьба подарила редчайший дар изображения женщин — живых, прекрасных, несчастливых, сердечных.
И та энергия жизни, которая одухотворяет образы Володина, сохраняет живым и его — для нас.
18 декабря
1977 — в Нью-Йорке скончался богослов, философ, культуролог Николай Сергеевич АРСЕНЬЕВ (род. 1888 в Стокгольме в семье российского дипломата).
Творчество русских писателей он включал в сложные контексты национального развития («Из русской культурной и творческой традиции», «О Льве Толстом», «О Достоевском: Четыре очерка», «Поэт А.К. Толстой: Служение красоте и борьба за права духа», «О лирической поэзии Д.И. Кленовского» и др.).
В последние годы Арсеньева потихоньку стали издавать на родине.
19 декабря
2001 — скончался Леопольд Седар СЕНГОР (Senghor; род. 1906), сенегальский поэт, первый президент Республики Сенегал.
Был также первым африканцем, получившим диплом Сорбонны по филологии. Один из основоположников теории негритюда (знаменательно возникла в начале 1930-х годов), в основе которой лежит идея об особом “негритянском духе” и особом превосходстве африканской культуры над культурами другими.
В общем, вполне закономерный ответ на другие теории расовой и национальной исключительности.
В годы войны Сенгор участвовал во французском Сопротивлении, был в нацистском плену. Сам-то он многие свои негритюдные идеи впоследствии отредактировал. да только что толку? Они разошлись в массы.
А поэтом Сенгор был незаурядным (писал по-французски, но очень по-африкански). Есть немало русских переводов.
20 декабря
1902 — 07.12 — родился литературовед Николай Леонидович СТЕПАНОВ, автор работ по творчеству Крылова, Пушкина, Гоголя, Некрасова, Велимира Хлебникова.
Скончался 31 июля 1972.
1932 — в парижской газете «Последние новости» печатается эссе Михаила Осоргина «Судьба редкостей», где он, сокрушаясь о гибели несметного числа книг в «бурные российские дни», радуется, что большевики стали продавать экземпляры многих уцелевших изданий за границу: “. книге всё равно где быть, только бы не теряться в забвенье, не гнить от незнанья и небреженья”.
21 декабря
1917 — в Кёльне родился Генрих Теодор БЁЛЛЬ (Bо..ll), лауреат Нобелевской премии 1972 года по литературе — “за творчество, в котором сочетается широкий охват действительности с высоким искусством создания характеров и которое стало весомым вкладом в возрождение немецкой литературы”.
22 декабря
1947 — в Москве родился Вадим Николаевич ДЕЛОНЭ. За участие в демонстрации на Красной площади против вторжения советских войск в Чехословакию оказался в ГУЛАГе. Покинул СССР в 1975 году, в 1983 году умер в Париже от сердечной недостаточности.
Его книга «Портреты в колючей раме» — яркий памятник русской литературы Сопротивления.
1977 — под Парижем скончалась Елена Альбертовна Дейша-Сионицкая (литературное имя: Георгий ПЕСКОВ; род. 1885). Обстоятельства жизни этой писательницы до сих пор не выведены из-под покрова тайны, который, впрочем, набросила она сама.
Реальны только её рассказы и повести, с удивительной силой передающие величайшую трагедию России ХХ века.
Однако, несмотря на многие высокие оценки её творчества, до сих пор на родине остаётся неизвестной.
23 декабря
1777 — 12.12 — родился император АЛЕКСАНДР I. Как об историческом деятеле, причастном к судьбе России в течение четверти века, о нём можно говорить много, но календарь наш литературный, и поэтому мы вспомним, что писал об императоре Пушкин.
Немало — и разное. Например, в 1825 году, незадолго до неожиданной кончины Александра, в стихотворении «19 октября» посвятил ему строки:
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье,
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.
Но позднее, в десятой, уничтоженной главе «Евгения Онегина» прозвучали иные слова:
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
Пушкин всегда прав? Да — в том смысле, что эти суждения об одном и том же правителе обозначили возможности, которые у любого правителя, не только у Александра I, не только у императора были, есть.
То, что ты человек, твои подданные, твои сограждане поймут (и смирятся, если что не выйдет).
То, что нечаянно пригрет, готовы забыть.
Но вот слабости, тем более — лукавству прощения не будет.
1952 — на родине, в селе Обуховка бывшей Курской губернии (тогда Белгородская область) скончался русский писатель Василий Яковлевич ЕРОШЕНКО (род. 1890).
Но между датами рождения и смерти Ерошенко уместились удивительные события. Слепой с раннего детства, он увлёкся языком эсперанто и стал совершать длительные путешествия по миру, встречаясь со своими собратьями по несчастью. Многие годы провёл в Японии и Китае, писал сказки, рассказы — по-японски и китайски, стихи — на эсперанто.
Его судьба — торжество человеческой воли и разума над обстоятельствами, пространством, временем.
Стихотворение, заключающее календарь, перевёл К.Гусев.
И падать для чего звезде падучей не для кого на всякий случай
Издательство выражает самую сердечную признательность за помощь в осуществлении настоящего издания Леониду Ильичу Зильбербургу
«Судьба обретает рисунок…»
Отношение Александра Моисеевича Володина (1919–2001) к собственным стихам выглядело несколько странно: он называл их «полустихами», не заботился об их публикации и, как правило, не ставил под стихотворениями даты. Можно лишь предполагать, как рано он начал писать стихи. По его словам, поэзией он «заболел» еще школьником, в пятом классе. По совету двоюродного брата заинтересовался Пастернаком: «Почитал, не понял. Долго читал, ничего не понимая». Все слова в отдельности были знакомы и никак было не сообразить, «что они значат составленные вместе». Потом почувствовал музыку пастернаковских строк – о дожде («так носят капли вести о езде, и всю-то ночь то цокают, то едут…»), стихов про снег («Только белых мокрых комьев быстрый промельк маховой…»), позже – стихов про женщин («Ты появишься у двери в чем-то белом без причуд, в чем-то впрямь из тех материй, из которых хлопья шьют…»). Полуосознанное тяготение к поэзии у Володина было неодолимым. В «Оптимистических записках» он вспоминал: «… стихи, которые я любил в старших классах школы, казались мне настолько выше всего, что эту их особенность и необычайность я начал чувствовать своей собственной особенностью и необычайностью…» Воспринимая классическую лирику как «стихи про себя», легко было, пусть в мечтах, приближаться к столь манящему поэтическому миру.
Писать стихи Володин начал еще в 1930-х годах. Одно из датированных стихотворений, «О солдатской бане», помечено 1939 годом – ему было уже двадцать лет и он уже служил в армии. Стихотворение «Начало» помечено 1941 годом. Стихотворение «Нас в теплушки-вагоны…» – 1943-м. Встречаются стихи 1946 года, стихи с пометкой «50-е гг.». Судя по всему, значительная часть довоенных, военных и послевоенных стихов не сохранилась по причине весьма строгой авторской самооценки, а что-то было потеряно или забыто. Все эти годы Володин писать стихи не прекращал. Вопреки распространенному мнению, что сочинять стихи он принялся, уже зарекомендовав себя признанным драматургом. Володин избегал публично именовать себя поэтом, на читательское внимание не претендовал, но поэтом он был – поэтом по натуре, от рождения.
Володин называл свое писание стихов «неработой» («работа была в театре, в кино»), посвящал и дарил стихи друзьям, круг которых был велик и разнообразен. Кто-то, к примеру Сергей Юрский, читал володинские стихи с эстрады, кто-то, как Александр Хочинский, писал на его слова песенки. Стихи Володина без его ведома завоевывали свою неравнодушную аудиторию, и в результате где-то в 1970-х годах попечением неизвестных почитателей получили хождение самодельные сборники.
Елена Львовская вспоминала, как однажды Володин привез книжку в ледериновом переплете с золотым тиснение на обложке «А. Володин» – сто машинописных страничек. «На титуле, – рассказывала Елена Львовская, – было написано Сашиной рукой фломастером: „Стихи для Миши [Львовского. – И. К.]. 1979. 22 июля. Тираж 1 экз.“. Такой вот самиздатовский экземпляр. В то время о печатном издании не могло быть и речи. И потом много лет подряд он привозил все новые разрозненные листочки со стихами, напечатанными на машинке».
Такое положение вещей Володин принимал спокойно: не печатают, ну и ничего страшного. Стихов у него накапливалось все больше и больше. В одном из машинописных сборников (без титульного листа, с пропуском страниц), который сохранился в архиве «Петербургского театрального журнала», уже насчитывалось 193 стихотворения.
Публиковаться володинские стихи от случая к случаю стали со второй половины 1960-х. В 1967 году журнал «Театр» (№ 12) поместил на своих страницах три стихотворения: «На фронте была далеко идущая мечта…», «Равнодушию учусь…», «Вы не скажете, как пройти…». В 1968 году в альманахе «День поэзии» (Ленинград) дали два стихотворения: «Добился я того, что не звонят…» и «А девушки меж тем бегут…». В 1969-м в том же альманахе – «Солдатской переписки тайна…».
Стихи не вдруг, но, так сказать, по-хозяйски обосновались в володинских киносценариях («Звонят, откройте дверь!», 1964) и пьесах («Дневники королевы Оливии», 1966; «Две стрелы», 1967), став органичным элементом текста. Сюжет рассказа «Стыдно быть несчастливым» (другое название – «Графоман», 1971) держится на обильном цитировании стихотворений главного героя, вовсе не идентичного с автором. А «Записки нетрезвого человека» и более того – оригинальный сплав лирических стихов и исповедальной прозы, где стихи не только выполняют функцию смыслового и эмоционального курсива, не только регулируют переливы неповторимой проникновенной интонации – они таят в себе всю глубину невысказанной душевной драмы.
Упомянутый машинописный сборник (без названия) можно считать предшественником так и не увидевшей света книги «Полустихи», которая готовилась – в издательстве «Библиополис» – сперва в 1986-м, потом в 1991 году и в окончательном варианте появилась в 1995-м под названием «Монологи».
«Полустихам» было предпослано краткое предуведомление «От автора», где Володин объяснял: «Это я называю полустихами, они – без метафор, внезапных образов. Зачем тогда? У меня было тяжкое состояние, и я стал писать заклинания самому себе. Первое заклинание было про то, что стыдно быть несчастливым…»
Заклинания адресовались самому себе – но не публике. Однако четкий и настойчивый нравственный посыл раздвигал границы личных переживаний. Володин словно стыдился своей откровенности, извинялся перед читателем и тем не менее ощущал фатальную потребность в своих печально-назидательных заклинаниях, оказавшихся, пожалуй, самой подходящей для него формой самовыражения.
До того как появились «Монологи», Володин в 1993 году выпустил в Петербурге сборник «Так неспокойно на душе. Записки с отступлениями», где наряду с одним из вариантов «Записок нетрезвого человека» присутствовал и стихотворный раздел «А капли сверк, сверк…». Если сюда прибавить стихи, вживленные в текст «Записок нетрезвого человека» (в том числе изложенные в строку, прозой) и те, что приводятся в рассказе «Графоман» (в том же сборнике), то всего наберется около семи десятков стихотворений. Сборник «Монологи», с посвящением «Моей жене», произволен по составу, композиционно хаотичен, не имеет предисловия. Следил ли автор за его подготовкой или же полагался на вкус и волю редактора не стоит гадать. При очевидных недочетах «Монологи» – это первая книга Володина-поэта, и сам факт ее публикации в 1995 году (тиражом 3000 экземпляров) трудно переоценить.
Наиболее полное издание володинских стихов «Неуравновешенный век» (СПб., 1999) – книга, составленная и отредактированная самим автором. Володин выстраивал «Неуравновешенный век» именно как цельную книгу из четырнадцати циклов. Последовательность лирического повествования обусловлена тут сменой душевных состояний, замысловатым движением от цикла к циклу и от стихотворения к стихотворению внутри циклов. Порывистое это движение резонирует с трагическим бегом времени на том историческом этапе, в границах которого поместилась биография автора, – а это весь советский и постсоветский XX век.
Володина смолоду волновала интрига собственной судьбы. В стихах-заклинаниях это особенно ощутимо. Он и в «Неуравновешенном веке» предпринял попытку разглядеть, как его личная судьба «обретала рисунок» под влиянием и внешних, и сугубо личных обстоятельств. Однако при всей чистосердечности признаний, при безусловной достоверности биографических и прочих подробностей, сюжет этой исповедальной книги фиксирует лишь субъективную версию володинской судьбы, оставаясь нарисованным. Ситуация складывалась двойственная: реальная судьба здесь заведомо предстает с поправками на то, какой ее сконструировал на страницах книги автор, какой он увидел ее, прячась временами за неким образом-маской.
И падать для чего звезде падучей не для кого на всякий случай
– А что природа делает без нас? Вопрос.
Бузыкин диктовал. Алла стучала на машинке с профессиональной быстротой.
Алла смотрела на него.
– Что ты? – спросил Бузыкин.
– Как бы я хотела, чтобы у нас был ребеночек! – сказала она.
– Он был бы такой же талантливый, как ты…
– Это не я талантливый, это они. А я только перевожу.
– Он бы тебя веселил, мы бы вместе тебя ждали…
– Алла, я свою жизнь переменить не могу.
– И не надо. Тебя это не будет касаться.
– Нет, Алла. Нет и нет.
У нее были на редкость крупные глаза. Они придавали ее облику трагическую миловидность.
По двору среди недавно поставленных домов и недавно посаженных деревьев шел человек с яркой спортивной сумкой. То, что он иностранец, чувствовалось, даже когда он молчал.
Бузыкин в трикотажном тренировочном костюме дремал, сидя на стуле.
Звякнул дверной колокольчик. Бузыкин открыл дверь, радушно улыбаясь. Иностранец сиял утренней свежестью.
– Монин! – бодро откликнулся Бузыкин.
– Готов! Секундочку, доложусь жене.
Заглянул к Нине. Она была еще в постели.
– Господи, когда это кончится! Полчаса могла еще поспать.
Они бежали по улице. Бузыкин вслед за Биллом. Тот громко бросал советы через плечо, что привлекало внимание прохожих.
– Ту степс ин! Фор степс аут!
Бузыкин чувствовал себя неловко. Кроме того, ему хотелось спать. Кроме того, в его жизни сейчас было столько неприятностей, что обретение спортивной формы ничего не решало.
Из машбюро, где рабочий день еще не начался, Алла набрала телефонный номер. Нина сняла трубку.
– Алло. Слушаю. Ну что вы там молчите и дышите? Мяукнули хотя бы.
Положила трубку, сказала Бузыкину:
– В следующий раз бери трубку сам.
Бузыкин, Билл и Нина пили чай.
БИЛЛ. Это как называется?
НИНА (лучезарно улыбаясь). Хворост.
БУЗЫКИН (радостно улыбаясь). Хво-рост.
БУЗЫКИН. Нина прекрасная кулинарка.
НИНА. Не напрягайся, дорогой.
БИЛЛ. Простите, очень быстро, плохо понимаю.
НИНА (улыбаясь). Это я не вам.
БУЗЫКИН (улыбаясь). Это она мне… Билл, рассудите, почему, если кто-то где-то молчит и дышит, то это звонят именно мне?
НИНА. Может быть, мы без Билла разберемся?
БУЗЫКИН. Это она мне.
Трудно выяснить отношения такого рода в присутствии иностранного гостя. Он может не так истолковать, сделать неверные выводы, увезти с собою за рубеж ложное впечатление.
Снова зазвонил телефон. Нина поставила аппарат перед мужем.
Это была Варвара Никитична.
Бузыкин, срочно звони Алле. Она у себя в машбюро.
БУЗЫКИН. К сожалению, сейчас не могу. Загружен работой.
ВАРВАРА. Слушай, Бузыкин, не валяй дурака. Ты у нее какую-то рукопись забыл. Она пыталась тебе об этом сообщить, твоя Нинка ее обхамила. Так что давай успокаивай.
БУЗЫКИН. К сожалению, сейчас очень загружен работой.
ВАРВАРА. Ясно. Нинка там рядом. Ладно, я ей сама позвоню.
БУЗЫКИН. Вот это не надо.
Бузыкин положил трубку.
– Веригин звонил из издательства… – обратился к Флетчеру: – Все торопят, торопят. У вас в Англии тоже так?
НИНА. А тебе не показалось, что у него женский голос?
Взгляд жены сделал его прозрачным.
БУЗЫКИН. Он через секретаря разговаривал. Через секретаршу…
БИЛЛ. Очень вкусно. Это как называется?
НИНА. Хворост. Извините, мне пора.
БИЛЛ (тихо). Немножко сердится. Может быть, я лучше уйду? Или лучше остаюсь? Будет меньше скандал?
БУЗЫКИН. Плохо себя чувствует.
Нина показалась в пальто, весело улыбаясь.
Мне пора на работу, Билл! Дальше вас будет развлекать Андрей.
БУЗЫКИН. Нина, если что-нибудь надо купить, скажи. У меня после института будет время.
НИНА. Купи цветы. Секретарше.
БУЗЫКИН. Пошла на работу.
БИЛЛ. Может быть, у вас тоже есть дела? Может быть, я отнимаю время?
Бузыкин посмотрел на часы.
Немного времени есть.
Взял с полки иноземную папку, раскрыл.
Я прочитал. В принципе все правильно. Но русское просторечие лучше бы переводить также просторечием. Вот, скажем, здесь у Достоевского: «Да за кого ты себя почитаешь, облизьяна зеленая». У вас «грин манки» – обезьяна. Здесь «облизьяна» – сленг.
Снова зазвонил телефон.
Прошу прощения. (Снял трубку.) Слушаю вас.
Это опять была Варвара.
Бузыкин, она ненормальная.
ВАРВАРА. Наша Аллочка. Я ей сейчас попыталась все объяснить, причем очень деликатно. А она велела тебе передать, чтобы ты к ней больше не приходил. Бузыкин, что делать? Может, мне к ней подскочить?
БУЗЫКИН. Ни в коем случае. И вообще, кто тебя просил вмешиваться!
ВАРВАРА. Ну, братцы, вы мне надоели. Я всю ночь работала, я хочу спать. Пока.
БИЛЛ. Я думал, «облизьяна» – это неправильная печать.
БУЗЫКИН. Нет, это правильная печать.
В его наручных часах заверещал звоночек.
Извините, Билл, мне пора в институт.
БИЛЛ. Все. Я вас больше не задерживаю. Только еще один маленький вопрос.
Снова стал листать рукопись.
Бузыкин бежал по улице. Короткими перебежками, чтобы не бросалась в глаза его унизительная поспешность.
Свернул в институтский двор.
Устремился вверх по лестнице. Но в коридоре остановился. Навстречу ему шел Шершавников. Добродушный, непринужденный, простой.
Бузыкин свернул в первую попавшуюся дверь. Это была читальня. Там занимался его приятель Евдокимов. Бузыкин прильнул к дверной щели.
– Что там? – спросил Евдокимов.
– Не хочу подавать руки этой скотине.
– Знаешь, что он сделал? Он Лобанова завалил, Куликова протолкнул, и тем самым Васильков стал замзав кафедрой.