Зыбаю колыбаю что значит

Как устроены русские колыбельные

Фольклорист рассказывает, чем страшен волчок, почему нельзя ложиться на краю и кто такой Угомон. А также — премьера на Arzamas: пять колыбельных исполняет группа «Наадя»

Задача колыбельной — усыпить младенца. Отсюда — простой ритм, однооб­разная, монотонная мелодия, как правило унылая и действительно усыпляю­щая. Единого сюжета нет, колыбельная словно конструктор: исполнитель — мать, бабушка, нянька — импровизирует, нанизывая один за другим незамыс­ловатые микросюжеты, часто без связи. Объединяет их имя ребен­ка («Спи-ко, Ваня, заусни…») и рефрен — «баю-бай», «баюшки-баю», «люли-лю». Эстетическая сторона не так важна, главное — чтоб ребенок «зауснул».

Песней исполнение колыбельной не называют. Говорят обычно так: «Насбирают всю сбираницу. Че напридумашь, то и байкаёшь, что в голову придё». Однако сю­жеты, которые «сбирает» исполнитель, типичные, они построены и связаны между собой по определенным схемам и формулам, схожим со схемами и формулами других фольклорных жанров, в основном заговоров и причитаний. Мы выбрали пять записей, на примере которых можно разобрать основные сюжеты и образы колыбельных.

Богородица Мария,
Уклади сынка скорие,
Баю-баю-баю-бай.

Богородица, Божья мать,
Уклади Денису спать,
Баю-баю-баю-бай.

Спи, Дениса, во качели,
Тебя ангелы качели,
Баю-баю-баю-бай.

Ангелы-хранители,
Дениса не будите вы,
Баю-баю-баю-бай.

Нету бабушки родной,
Водиться некому с тобой,
Люли-люли-люли-лю.

Одна бабка далеко,
Друга зарыта глубоко,
Баю-баю-баю-бай.

Кыши да покыши,
Ты расти, Денис, повыше,
Баю-бай Денисоньку.

Повыше плецём
Да покрасивее лицом,
Люли-люли-люли-лю.

Бай да побай,
Не ходи ты туда на край,
Баю-баю-баю-бай.

Не ходи туда на край
Да у избы играй,
Баю-бай Денисоньку.

Спи, Дениса, Бог с тобой,
Ты не ломайся надо мной,
Баю-баю-баю-бай.

Будешь прятаться-ломаться —
Будут люди дивоваться,
Баю-бай Денисоньку.

Будут люди дивоваться,
Будут мать-отец ругаться,
Люли-люли-люли-лю.

Люли-люли, все уснули,
Лишь Денисонька не спит,
Баю-баю-баю-бай.

Лишь Денисонька не спит,
Да все покачивать велит,
Баю-баю-баю-бай.

Кыш да покыш,
Што ты плохо, Дениса, спишь,
Баю-баю-баю-бай.

Плохо спишь, все маешься,
Ой, ты над кем ломаешься?
Баю-баю-баю-бай.

Не ломайся ты надо мной,
Да ты над родной,
Люли-люли-люли-лю.

С просьбой защитить и усыпить ребенка в колыбельных нередко обраща­ются к разным христианским персонажам — ангелам, Христу, Богородице, некоторым святым: «Богородица-Мать, / Положи младенца спать», «Уклади тебя Никола / О теперешнюю пору…», «Пресвятая Божья Мать / Стала Янушку качать». При этом исполнитель будто отрицает свою причастность к происходящему и препоручает малыша высшим силам, словно нянькам. Подобное отрицание встречается и в заговорах: «Не я пособляю, не я помогаю, не я избавляю; помогает и пособляет Сам Сус Христос и Сама Мать Пресвятая Богородица с Своим Сыном Христом со небесным, помогает и избавляет». В этой колыбельной смысл обращения к святым усиливается сообщением о «сиротстве» ребенка: «Нету бабушки родной, / Водиться некому с тобой». Таким образом ребенок получает статус «божьего дитя», находящегося под покровительством высших сил, — именно так воспринимается в традиционной культуре сирота.

Еще одна особенность колыбельных — использование особых заговорных формул, «благопожеланий»: «Ты расти, Денис, повыше… Повыше плечом / Да покрасивее лицом…»

Зыбаю-позыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла коров доить,
Сестра ушла пеленки мыть.

Зыбаю-колыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла коров доить,
А дедушко — дрова рубить.

Дедушко — дрова рубить,
Да бабушка — уху варить.
Бабушка — уху варить
Да свою внученьку кормить.

Зыбаю-колыбаю,
Отец ушел за рыбой.
Мать ушла коров доить,
А дедушко — дрова рубить.

Бабушка — по ягодки,
По ягодки, по сладеньки.
Будем Уленьку кормить
Да будем рыбоньку варить.

Детка, спи, и ты усни,
Да Угомон тебе возьми.
Детка, спи, и ты усни,
Да Угомон тебе возьми.

Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок
И укусит за бочок.

Баю-баюшки-баю,
Баю детоньку мою.
Баю-баю-баиньки,
Спи, мой мальчик маленький.

Как и многие другие произведения народного творчества, колыбельные отражают сложившиеся в традиционной культуре представления о мире. Прежде всего — о его двучастности, разделенности на «свое» и «иное» про­странство. Свое — безопасное, освоенное человеком и принадлежащее ему; иное — противопоставленное человеческому, опасное, в котором обитают боги и болезни, куда уходят мертвые и откуда приходят дети. В традиционной культуре младенец — существо особенное: он уже пришел из пространства «иного», но еще не до конца утвердился в «своем». Потому и заботиться о нем нужно особенно.

Опасным оказывается для ребенка практически любое чужое пространство — как удаленное от него (лужок, край [деревни], озерышко и др.), так и совсем близкое — край его же колыбели:

Придет серенький коток,
Сынка схватит за бочок
И утащит во лесок,
Да зароет во песок,
Под ракитовый кусток,
За пень, за колоду,
Под белую березу;
Там и ангелы поют,
Ко себе сынка зовут.

Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок,
И потащит во лесок,
И положит под кусток,
Будет ямочку копать,
Туда Машу зарывать.

Страшны там для ребенка становятся не только волчок, бука, Бабай, но и безобидные вроде бы коток, мышка, рыбка, красны девушки, то есть любые обитатели «иного» пространства:

Саша-перышко,
Не летай в озерышко,
Ты улетишь высоко,
Упадешь глубоко.
Уж ты на землю падешь —
Тебя мышка съест.
Уж ты на воду падешь —
Тебя рыбка заклюет.

Баю-баеньки-баю,
Спать укладываю,
Бай-бай-лю…

Байки-бай-бай,
Бог здоровья сыну дай.
Бай-бай-бай…

Бог здоровьица,
Богородица,
Лю-лю-лю…

Буду сынушку качать,
Никому не дам кричать,
Бай-бай-бай-бай…

Никому не дам кричать,
Будет сынушко молчать,
Лю-лю-лю…

Бай да люли,
Моя ягодка, усни,
Лю-лю-лю…

В ручках яблочки,
По бокам орешки,
Сыновы потешки,
Лю-лю-лю…

Бай-бай-бай,
Поди, бука, под сарай,
Бай-бай-бай-бай…

Поди, бука, под сарай,
Сыну спать не мешай,
Бай-бай-бай…

У мня сынушко уснет,
Красный цветик расцветет,
Лю-лю-лю…

Спи-ко, сына, по ночам
Да расти по часам.
Бай-бай-бай-бай-бай…

Бай-бай-бай,
Ты, собачка, не лай.
Бай-бай-бай…

И в гудочек не гуди,
Моево сына не буди.
Лю-лю-лю…

Анделочек дорогой,
Спи-ко, сына, Бог с тобой.
Бай-бай-бай…

Андели-хранители,
Где вы сына видели?
Лю-лю-лю…

Сына видели в раю,
Спит на самом на краю.
Бай-бай-бай…

Баю-баю-баеньки,
Купим сыну валенки.
Лю-лю-лю…

Будет валенки носить,
Станет ножками ходить.
Лю-лю-лю-лю…

Болезнь и бессонница в заговорах и в колыбельных персонифицированные, к ним обращаются с просьбой уйти, прогоняют их в далекое «чужое» простран­ство: «Крик, крик, поди на окиян-море», «Полуношница Анна Ивановна, по ночам не ходи, рабы Божьей (имярек) не буди», «На всю долгу темну ночь / Отойди, бессонье, прочь».

Прогоняют от ребенка (или обращаются с просьбой не мешать) и других персо­нажей, которые могут его потревожить, забрать у него сон: бабайку, буку, деда Бабая, муху, волчка, козу, голубей, собачку и старика («Ты, бабайка, не ходи, мою Алю не буди», «Ты, собачка, не лай, нашу Катю не пугай», «Иди, старик, под сарай, / Под сараем ты ночуй, / Мово Колю не целуй»).

Бука, которого прогоняет исполнительница, встречается не только в колыбель­ных, это довольно популярный персонаж детского фольклора. Похожи на него Бабай, Бадай, Басалай, Мамай и дедушка Харыбай. Как правило, букой пугают совсем маленьких детей, при этом подчеркивая его принадлежность чужому простран­ству, иному миру: «Ой, там бука, не ходи туда, она тебя там сграбит, унесет». В колыбельных буку прогоняют, как правило, в хозяйственное, нежилое помещение (на или под сарай) — противопоставленное пространству человека: «Поди, бука, под сарай, / Сыну спать не мешай».

Баю-баю-баюшок,
Запрем двери на крючок,
Чтобы мышки не попали,
У нас Васю не украли.

Баю-баю-зыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла пеленки мыть,
Дедушко — дрова рубить.
Баушка — уху варить,
Малых детонёк кормить.

Баю-баю-зыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла пеленки мыть,
Дедушко — дрова рубить.

Дедушко — дрова рубить,
Баушка — уху варить.

Баушка — уху варить,
Крёсна — баню топить.

Крёсна — баню топить,
Ваню в банюшке мыть.

Бай-бай-баю-бай,
Поди, бука, на сарай.

Поди, сера, на сарай,
Козам сена надавай.

Козы сена не едят,
Всё на Ванюшку глядят.

Всё на Ванюшку глядят,
Ване спатеньки велят.

Баю-баю-баюшок,
Не ходи-ко на лужок:
Тебя мышка съест,
Не то яшшорка.
Не то серенький волчок
Из-под кустичка ползет.
Не то дерево падет,
У нас Ванюшка уснет.

У кота-воркота
Колыбеля золота.
Как у нашего Вани — серебряная.
Все серебряная, позолоченная.
Позолоченная, утолоченная.

Кот — один из самых популярных персонажей колыбельных. Он приносит из «заморья» сон и забирает бессонницу: «Кошки-коты, принесите дремоты», «Кот из-за морьица притек, / Нашему Янушке сна приволок». Его приглашают работать нянькой, просят усыпить ребенка: «Приди, котик, ноче­вать, / Приди Ванюшку качать. / Я те, котик, заплачу — / На неделю дам харчу…» А колыбели кота и ребенка часто сравниваются — и всегда это сравнение в пользу ребенка:

У кота была кота
Да колыбелька золота,
Как у нашего Ванюши
Получше того,
Получше того
Да покрасивее его…

При этом убранство колыбели описывается совершенно фантастически, оно не имеет ничего общего с реалиями крестьянского быта:

Как у Коли колыбель
Во высоком терему,
Во высоком терему,
Да на тонком очепу.
Кольца, пробойца
Серебряные,
Положочек золотой камки,
В изголовьях — куны,
А в ногах — соболи.

Упоминание высокого терема и описание богатого убранства не случайны. Символика высоты, противопоставление верха и низа особенно значимы в комплексе традиционных представлений о ребенке. С одной стороны, направленность вверх — это всегда символическое движение к жизни (празднуя рождение ребенка, поднимали вверх горшок с кашей, желая таким образом младенцу роста, здоровья и богатства; плаценту после родов зарывали пуповиной вверх, чтобы ребенок рос, и т. д.). С другой стороны, устремление вверх, да еще в сочетании с златом-серебром, — это символический контакт с потусторонним, с сакральными силами (например, в заговорах «божество», к которому стремится или обращается заговаривающий, часто расположено «на высоте», и в его описании так или иначе присутствует золото: «. в том Окиян море стоит столб-пристол; на том святом пристоле стоит золотое блюдечко; и на том золотом блюдечке стоит сам Сус Христос»; «в зелёном окоморьи стоит златая святая лестница, и. по святой лестнице шел Божий ангел Михаил архангел»).

Интересно, что фантастические описания постели встречаются не только в колыбельных, но и в свадебных песнях, где дом невесты — это всегда высокий терем («Да ты пади, моя каленая стрела. Да на высок терем окатистой. Да прострели, моя каленая стрела, Да всю мою богосужену. »). И это совпадение не случайно: статусы невесты и младенца во многом схожи: как невеста во время свадьбы символически «умирает», отделяясь от своего мира, и переходит в иной, так же и ребенок постепенно приобретает свойства этого мира и утверждается в нем. В колыбельных образ вертикали, направленной вверх, отражает эту двойственность: он означает, с одной стороны, причастность к потустороннему, с другой — стремление к жизни, оторванность от мира мертвых.

Источник

Зыбка

Резная зыбка. 1880–90-е гг. Из деревни Заручевье, Вельского уезда

Зыбка — подвесная колыбель для младенца

Название

Зыбка, подвесная люлька, подвесная колыбель

Колыбать — южн. и сев. колебать, колыхать, качать, зыбать.

Колыбель, колыбелька, зыбка, люлька, качалка, баюкалка, колыска

Загадка

Не троста, а шатается.

Этимология

Слово колыбель происходит от древне-русского глагола «колыбать», что означало качать, укачивать. Глагол колыбать близок к глаголу колебать и возможно произошёл от древне-русского колыхать, украинского колисати, польского kоɫуsас, что означало бежать рысью, качать на коленях.

В. И. Даль отмечает, что в зависимости от местности колыбель в XIX веке называли зыбка, люлька, качалка, баюкалка, колыска.

Слово же люлька (в значении колыбель) возникло от общеславянского люлю, означающего припев при укачивании и возникшего от глагола лелеять, который сроден с украинским лелíяти, болгарским ле́лям, леле́я (укачиваю), сербохорватским лелѝjа̑м, лелѝjати, ле̑љам, ле́љати (качать, болтать), старо-чешским leleti (волновать) и родственно литовскому leliúoti, leliúoju (качать, колыхать), латышскому leluôt, leluoju (укачивать ребёнка, убаюкивать), сродство с древнеиндийским lē- lā́yati, lēlāyáti, lēláyati(качает(ся), дрожит), lálati(играет), lālауаti(ласкает, лелеет), возможно с англосаксонским lǽl(прут, ветка).

Также, в современном английском lull (убаюкивать).

Символизм

Зыбка — первая земная обитель новорождённого, особое место, требующее магических оберегов и выполнения ритуалов, для защиты жизни и здоровья ребёнка.

Зыбка в своём символическом значении сравнивается с материнской утробой, жилым домом и как завершение земной жизни — гробом.

Подвешенность

Большинство зыбок имели одну общую конструктивную особенность — подвешенность, являющуюся этноопределяющим признаком русской традиции.

Зыбка. Начало XX в. Село Гжель
Олег Тюленев‎, CC BY-SA 4.0

Младенца в зыбке зачастую брали в поле или в лес и на время работы родителей подвешивали: на треноге (в южных регионах) или на дереве (в северных лесистых местностях). Бытовало выражение «детей на берёзе растить», что означало подвешивать зыбки на берёзах, когда родители заняты работой.

Пол избы наши предки воспринимали в качестве границы между миром людей и подпольем, где обитает «нечистая сила», и подвешивание зыбки с ребенком над низом (полом), по представлениям тех времён, сохраняло в ребёнке жизненные силы.

Конструкция зыбки

Изготовление

Зыбки в зависимости от региона изготавливали из разных материалов: из дощечек, прутьев, плетёный из лыка или бересты, с боковиной из луба, с дном плетеным или матерчатым.

Чаще всего зыбки делали из сухих дощечек, из которых сколачивали без гвоздей (встык) неглубокий прямоугольный кузовок (короб).

Дно делали из мешковины, холста или другого прочного полотна, для этого в нижней деревянной части зыбки просверливали отверстия, к которым крепили ткань.

Крепления зыбки

Качок

Обычно, зыбку вешали в дальней части избы, за подтопком, где проходила вторая матица — бревно, перекинутое поперек, на котором держались доски потолка. В матицу прочно крепили кольцо, а на кольцо вешали качок — виток проволоки-пружины, на который и подвешивали зыбку. Зыбка подвешивалась на верёвках, от углов колыбели, верёвки связывали на определённой высоте в петлю, которая и надевалась на нижний качок.

Зыбку можно было оттянуть привязанной к ней верёвкой или ремнём, при этом качок немного растягивался и зыбка начинала ровно и спокойно колебаться.

За младенцами обычно следили младшие дети в семье, которых учили управляться зыбкой на качке. Маленьких нянек учили правильно зыбкой «рулить».

В других регионах зыбку крепили на очеп – длинную деревянную слегу-жердину. Для очепа лучше всего подходили береза и ель — они немного гнулись и пружинили. Очеп просовывали в кольцо, закреплённое на матице, а к нему вешали с одной стороны зыбку, а с другой стороны крепили верёвку или ремень.

Другие колыбели

Позже колыбели стали делать на качалках, короб ставили на ноги-полозья. Такие колыбели имели свои преимущества: их можно было передвигать, поставить удобно к стенке, в уголок, а не посреди и без того тесного жизненного пространства.

Недостатком было то, что такую кроватку невозможно было взять собой в поле, зыбку же легко можно было взять, положить на телегу, а там подвесить на ветку.

Полог

Важным элементом зыбки была материя закрывающая, завешивающая и окутывающая зыбку — полог, который будущая мать готовила заблаговременно.

Полог был неотъемлемой частью зыбки не только для защиты от света и насекомых, но, прежде всего, в качестве защиты от сглаза и преграды злым духам.

Младенца до года не принято было показывать чужим людям, поэтому при чужих его закрывали пологом.

Для полога будущая мама подбирала красивую ткань, делала украшения – вышивку, аппликации, кружева. Бедная же семья могла просто надеть на зыбку старый сарафан.

Подстилка

В качестве подстилки (постилки) использовали яровую или ржаную солому или стружки, накрытые ветошью, шерстью, старой одеждой.

Украшения зыбки

Во многих северных районах России изготавливали добротные деревянные резные или расписные зыбки.

Резная зыбка. 1880–90-е гг. Из деревни Заручевье, Вельского уезда
Издательство Три квадрата, CC BY-SA 4.0

Особенно распространены они были по Северной Двине.

В росписи зыбок среди орнаментов трав и цветов изображали и бытовые сцены из жизни крестьян северной деревни: женщину, укачивающую ребенка; охотника с собакой, целящегося из ружья в белку; птицу, сидящую на дереве; седока в санях.

Зыбка с крестом и датой
Антиквариат.Русский Север, CC BY-SA 4.0

Некоторые расписные колыбели имели надписи о ее владельце, месте и времени изготовления.

В Олонецкой губернии зыбки украшались рельефной резьбой. В мотивах олонецкой резьбы, по характеру близкой к новгородской, преобладал растительный орнамент».

Игрушки на зыбке

Как и в наше время, на зыбке раньше тоже вешали игрушки – яркую ткань, расписные ложки и погремушки. Погремушки мастерили из бычьего пузыря, в который насыпали зерно. Такая погремушка мягко шуршала, убаюкивая младенца.

Мотивы

Голос матери, мотив её колыбельной песни, убаюкивал ребёнка. Этот простой мотив был тесно связан с темпом качания зыбки, был однообразным и повторяющимся. Младенец его легко запоминал, повторял эти звуки в тон и сам себя убаюкивал.

Поверья, традиции и обряды, связанные с зыбкой

В разных регионах России с зыбкой связывали разные поверья, соблюдали разные обряды и традиции. Вот некоторые из них:

Рассказ о зыбке

Вот как рассказывали про зыбку и очеп деревенские жители:

«Ребенок родится — ему делают зыбку. Зыбку вешают на очеп. Очеп — еловая слега, которая просовывается в кольце. А тут веревоцьки, за зыбку зацепляютце — качать ребенка. В веревоцьки ногу просунешь и качеешь. Ну вот, а в руках цё-нибудь делай. Раньше поески ткали, шили — все вот… А ногой — качеешь. А руками роботаешь.

Этот очеп вырубать шли раньше, штобы еще не пели петухи, — дак робята будут угомонливы. Чтобы робята были угомонные — спокойные: в спокое чтобы были, не плакали лишка. Вот — и идти дальше в лес, чтобы петух не уцюл, не спел.
А вырубали еловую жердину на муравейнике. А муравейники-те видали? Мурашей-то сколько бродит под землей-то там? Вот над’ найти такое место, чтобы на муравейнике эта была жердина. Молодая елочка. А это затем, чтобы робята жили, чтобы робят было больше.

Брали, значит, новую елочку, рубили. Над’, чтобы ровная, найти над’, чтобы над муравейником. Вот на муравейнике эту елочку высекут, и чтобы петух не учул, не спел, — вот так надо».

Укачивание

Из рассказа деревенских старожилов:

Качали до трех годов. Хоть не надо на руках носить! Нонь вот в колясках все катают, а раньше все ведь на руках. А если другой родитце — этого долой, опеть другого в зыбку! Ой, раньше робят-то ведь много носили, нынь-то уж мало. Нынь принесут одново да два — да и хватит. Ведь нынь только здоровье все теряют! А раньше ведь этой моды не было ничего. Носят хоть тово больше! У меня цетверо было!

Раньше водили как: оцеп сделают церез всю избу… Нонь стали выводить детей все без зыбки, — а мы сидим и кацеем. В веревку засунем ногу да кацеем. А он и спит. А мы сидим прядем — прядем ли, вяжом ли, — когды цево. Все время короче! А он спит-спит, до двенадцати цясов. Потом встанет, накормим — пошли опеть: гулять! Вот.

Видео

Источник

Как устроены русские колыбельные

Чем страшен волчок, почему нельзя ложиться на краю и кто такой Угомон. А также — пять колыбельных исполняет группа «Наадя»

Задача колыбельной — усыпить младенца. Отсюда — простой ритм, однооб­разная, монотонная мелодия, как правило унылая и действительно усыпляю­щая. Единого сюжета нет, колыбельная словно конструктор: исполнитель — мать, бабушка, нянька — импровизирует, нанизывая один за другим незамыс­ловатые микросюжеты, часто без какой-либо связи. Объединяет их имя ребен­ка («Спи-ко, Ваня, заусни…») и рефрен — «баю-бай», «баюшки-баю», «люли-лю». Эстетическая сторона не так важна, главное — чтоб ребенок «зауснул».

Песней исполнение колыбельной не называют. Говорят обычно так: «Насбирают всю сбираницу. Че напридумашь, то и байкаёшь, что в голову придё». Однако сю­жеты, которые «сбирает» исполнитель, типичные, они построены и связаны между собой по определенным схемам и формулам, схожим со схемами и формулами других фольклорных жанров, в основном заговоров и причитаний. Мы выбрали пять записей, на примере которых можно разобрать основные сюжеты и образы колыбельных.

Богородица Мария,
Уклади сынка скорие,
Баю-баю-баю-бай.

Богородица, Божья мать,
Уклади Денису спать,
Баю-баю-баю-бай.

Спи, Дениса, во качели,
Тебя ангелы качели,
Баю-баю-баю-бай.

Ангелы-хранители,
Дениса не будите вы,
Баю-баю-баю-бай.

Нету бабушки родной,
Водиться некому с тобой,
Люли-люли-люли-лю.

Одна бабка далеко,
Друга зарыта глубоко,
Баю-баю-баю-бай.

Кыши да покыши,
Ты расти, Денис, повыше,
Баю-бай Денисоньку.

Повыше плецём
Да покрасивее лицом,
Люли-люли-люли-лю.

Бай да побай,
Не ходи ты туда на край,
Баю-баю-баю-бай.

Не ходи туда на край
Да у своей-то избы играй,
Баю-бай Денисоньку.

Спи, Дениса, Бог с тобой,
Ты не ломайся надо мной,
Баю-баю-баю-бай.

Будешь прятаться-ломаться —
Будут люди дивоваться,
Баю-бай Денисоньку.

Будут люди дивоваться,
Будут мать-отец ругаться,
Люли-люли-люли-лю.

Люли-люли, все уснули,
Лишь Денисонька не спит,
Баю-баю-баю-бай.

Лишь Денисонька не спит,
Да все покачивать велит,
Баю-баю-баю-бай.

Кыш да покыш,
Што ты плохо, Дениса, спишь,
Баю-баю-баю-бай.

Плохо спишь, все маешься,
Ой, ты над кем ломаешься?

Не ломайся ты надо мной,
Да ты над бабушкой-то родной,
Люли-люли-люли-лю.

С просьбой защитить и усыпить ребенка в колыбельных нередко обраща­ются к разным христианским персонажам — ангелам, Христу, Богородице, некоторым святым: «Богородица-Мать, / Положи младенца спать», «Уклади тебя Никола / О теперешнюю пору…», «Пресвятая Божья Мать / Стала Янушку качать». При этом исполнитель будто отрицает свою причастность к происходящему и препоручает малыша высшим силам, словно нянькам. Подобное отрицание встречается и в заговорах: «Не я пособляю, не я помогаю, не я избавляю; помогает и пособляет Сам Сус Христос и Сама Мать Пресвятая Богородица с Своим Сыном Христом со небесным, помогает и избавляет». В этой колыбельной смысл обращения к святым усиливается сообщением о «сиротстве» ребенка: «Нету бабушки родной, / Водиться некому с тобой». Таким образом ребенок получает статус «божьего дитя», находящегося под покровительством высших сил, — именно так воспринимается в традиционной культуре сирота.

Еще одна особенность колыбельных — использование особых заговорных формул, «благопожеланий»: «Ты расти, Денис, повыше… Повыше плечом / Да покрасивее лицом…»

Зыбаю-позыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла коров доить,
Сестра ушла пеленки мыть.

Зыбаю-колыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла коров доить,
А дедушко — дрова рубить.

Дедушко — дрова рубить,
Да бабушка — уху варить.
Бабушка — уху варить
Да свою внученьку кормить.

Зыбаю-колыбаю,
Отец ушел за рыбой.
Мать ушла коров доить,
А дедушко — дрова рубить.

Бабушка — по ягодки,
По ягодки, по сладеньки.
Будем Уленьку кормить
Да будем рыбоньку варить.

Детка, спи, и ты усни,
Да Угомон тебе возьми.
Детка, спи, и ты усни,
Да Угомон тебе возьми

Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок
И укусит за бочок.

Баю-баюшки-баю,
Баю детоньку мою.
Баю-баю-баиньки,
Спи, мой мальчик маленький.

Как и многие другие произведения народного творчества, колыбельные отражают сложившиеся в традиционной культуре представления о мире. Прежде всего — о его двучастности, разделенности на «свое» и «иное» про­странство. Свое — безопасное, освоенное человеком и принадлежащее ему; иное — противопоставленное человеческому, опасное, в котором обитают боги и болезни, куда уходят мертвые и откуда приходят дети. В традиционной культуре младенец — существо особенное: он уже пришел из пространства «иного», но еще не до конца утвердился в «своем». Потому и заботиться о нем нужно особенно.

Опасным оказывается для ребенка практически любое чужое пространство — как удаленное от него (лужок, край [деревни], озерышко и др.), так и совсем близкое — край его же колыбели:

Придет серенький коток,
Сынка схватит за бочок
И утащит во лесок,
Да зароет во песок,
Под ракитовый кусток,
За пень, за колоду,
Под белую березу;
Там и ангелы поют,
Ко себе сынка зовут.

Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок,
И потащит во лесок,
И положит под кусток,
Будет ямочку копать,
Туда Машу зарывать.

Страшны там для ребенка становятся не только волчок, бука, Бабай, но и безобидные вроде бы коток, мышка, рыбка, красны девушки, то есть любые обитатели «иного» пространства:

Саша-перышко,
Не летай в озерышко,
Ты улетишь высоко,
Упадешь глубоко.
Уж ты на землю падешь —
Тебя мышка съест.
Уж ты на воду падешь —
Тебя рыбка заклюет.

Баюшки-бай-бай,
Не ходи туды на край,
Потеряешь сапожок,
Красны девушки найдут,
Сапожка не отдают…

Поэтому исполнитель так часто обращается к ребенку, запрещая ему покидать свое, безопасное пространство. Нарушение запрета грозит ребенку различными опасностями: «Не ходи гулять на край, / На краю живет Бабай», «Баю-баюш­ки, / Не ложись на краюшке: / Придет серенький волчок, / Тебя схватит за бочок», «Не ходи ты на лужок: / Потеряешь сапожок».

Байки-бай-бай,
Бог здоровья сыну дай.
Бай-бай-бай…

Буду сынушку качать,
Никому не дам кричать,
Бай-бай-бай-бай…

Никому не дам кричать,
Будет сынушко молчать,
Лю-лю-лю…

Бай да люли,
Моя ягодка, усни,
Лю-лю-лю…

В ручках яблочки,
По бокам орешки,
Сыновы потешки,
Лю-лю-лю…

Бай-бай-бай,
Поди, бука, под сарай,
Бай-бай-бай-бай…

Поди, бука, под сарай,
Сыну спать не мешай,
Бай-бай-бай…

У мня сынушко уснет,
Красный цветик расцветет,
Лю-лю-лю…

Спи-ко, сына, по ночам
Да расти по часам.
Бай-бай-бай-бай-бай…

Бай-бай-бай,
Ты, собачка, не лай.
Бай-бай-бай…

И в гудочек не гуди,
Моево сына не буди.
Лю-лю-лю…

Анделочек дорогой,
Спи-ко, сына, Бог с тобой.
Бай-бай-бай…

Андели-хранители,
Где вы сына видели?
Лю-лю-лю…

Сына видели в раю,
Спит на самом на краю.
Бай-бай-бай…

Баю-баю-баеньки,
Купим сыну валенки.
Лю-лю-лю…

Будет валенки носить,
Станет ножками ходить.
Лю-лю-лю-лю…

Болезнь и бессонница в заговорах и в колыбельных персонифицированные, к ним обращаются с просьбой уйти, прогоняют их в далекое «чужое» простран­ство: «Крик, крик, поди на окиян-море», «Полуношница Анна Ивановна, по ночам не ходи, рабы Божьей (имярек) не буди», «На всю долгу темну ночь / Отойди, бессонье, прочь».

Прогоняют от ребенка (или обращаются с просьбой не мешать) и других персо­нажей, которые могут его потревожить, забрать у него сон: бабайку, буку, деда Бабая, муху, волчка, козу, голубей, собачку и старика («Ты, бабайка, не ходи, мою Алю не буди», «Ты, собачка, не лай, нашу Катю не пугай», «Иди, старик, под сарай, / Под сараем ты ночуй, / Мово Колю не целуй»).

Бука, которого прогоняет исполнительница, встречается не только в колыбель­ных, это довольно популярный персонаж детского фольклора. Похожи на него Бабай, Бадай, Басалай, Мамай и дедушка Харыбай. Как правило, букой пугают совсем маленьких детей, при этом подчеркивая его принадлежность чужому простран­ству, иному миру: «Ой, там бука, не ходи туда, она тебя там сграбит, унесет». В колыбельных буку прогоняют, как правило, в какое-либо хозяйственное, нежилое помещение (на или под сарай) — противопоставленное пространству человека: «Поди, бука, под сарай, / Сыну спать не мешай».

Баю-баю-баюшок,
Запрем двери на крючок,
Чтобы мышки не попали,
У нас Васю не украли.

Баю-баю-зыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла пеленки мыть,
Дедушко — дрова рубить.
Баушка — уху варить,
Малых детонёк кормить.

Баю-баю-зыбаю,
Отец ушел за рыбою,
Мать ушла пеленки мыть,
Дедушко — дрова рубить.

Дедушко — дрова рубить,
Баушка — уху варить.

Баушка — уху варить,
Крёсна — баню топить.

Крёсна — баню топить,
Ваню в банюшке мыть.

Бай-бай-баю-бай,
Поди, бука, на сарай.

Поди, сера, на сарай,
Козам сена надавай.

Козы сена не едят,
Всё на Ванюшку глядят.

Всё на Ванюшку глядят,
Ване спатеньки велят.

Баю-баю-баюшок,
Не ходи-ко на лужок:
Тебя мышка съест,
Не то яшшорка.
Не то серенький волчок
Из-под кустичка ползет.
Не то дерево падет,
У нас Ванюшка уснет.

У кота-воркота
Колыбеля золота.
Как у нашего Вани — серебряная.
Все серебряная, позолоченная.
Позолоченная, утолоченная.

Кот — один из самых популярных персонажей колыбельных. Он приносит из «заморья» сон и забирает бессонницу: «Кошки-коты, принесите дремоты», «Кот из-за морьица притек, / Нашему Янушке сна приволок». Его приглашают работать нянькой, просят усыпить ребенка: «Приди, котик, ноче­вать, / Приди Ванюшку качать. / Я те, котик, заплачу — / На неделю дам харчу…» А колыбели кота и ребенка часто сравниваются — и всегда это сравнение в пользу ребенка:

У кота была кота
Да колыбелька золота,
Как у нашего Ванюши
Получше того,
Получше того
Да покрасивее его…

При этом убранство колыбели описывается совершенно фантастически, оно не имеет ничего общего с реалиями крестьянского быта:

Как у Коли колыбель
Во высоком терему,
Во высоком терему,
Да на тонком очепу.
Кольца, пробойца
Серебряные,
Положочек золотой камки,
В изголовьях — куны,
А в ногах — соболи.

Упоминание высокого терема и описание богатого убранства не случайны. Символика высоты, противопоставление верха и низа особенно значимы в комплексе традиционных представлений о ребенке. С одной стороны, направленность вверх — это всегда символическое движение к жизни (празднуя рождение ребенка, поднимали вверх горшок с кашей, желая таким образом младенцу роста, здоровья и богатства; плаценту после родов зарывали пуповиной вверх, чтобы ребенок рос, и т. д.). С другой стороны, устремление вверх, да еще в сочетании с златом-серебром, — это символический контакт с потусторонним, с сакральными силами (например, в заговорах «божество», к которому стремится или обращается заговаривающий, часто расположено «на высоте», и в его описании так или иначе присутствует золото: «. в том Окиян море стоит столб-пристол; на том святом пристоле стоит золотое блюдечко; и на том золотом блюдечке стоит сам Сус Христос»; «в зелёном окоморьи стоит златая святая лестница, и. по святой лестнице шел Божий ангел Михаил архангел»).

Интересно, что фантастические описания постели встречаются не только в колыбельных, но и в свадебных песнях, где дом невесты — это всегда высокий терем («Да ты пади, моя каленая стрела. Да на высок терем окатистой. Да прострели, моя каленая стрела, Да всю мою богосужену. »). И это совпадение не случайно: статусы невесты и младенца во многом схожи: как невеста во время свадьбы символически «умирает», отделяясь от своего мира, и переходит в иной, так же и ребенок постепенно приобретает свойства этого мира и утверждается в нем. В колыбельных образ вертикали, направленной вверх, отражает эту двойственность: он означает, с одной стороны, причастность к потустороннему, с другой — стремление к жизни, оторванность от мира мертвых.

Источник